Сервис на уровне Wodolei
Я хотел этого больше всего на свете, ведь никакой другой памяти о Дельфине у меня не осталось, а она была la grande passion de ma vie Великая страсть моей жизни (фр.).
. Вероятно, своей изменой я заслужил столь тяжелое наказание.Розали взглянула на изящную статуэтку на каминной полке. Поставить ее туда предложил Джервас. Это был один из самых дорогих Розали предметов, но у нее оставались картина Фрагонара и другие менее ценные вещи, некогда принадлежавшие Дельфине де Барант. А у Этьена Лемерсье не было ничего, кроме памяти о слезах ее матери.– Возьмите это, – любезно предложила она, вручив ему статуэтку. – Мама обрадовалась бы, узнав, что у вас есть что-то в память о ней.Он печально посмотрел на миниатюрную скульптуру и сказал:– Теперь, глядя на нее, я буду думать не только о моей утраченной любви, но и о прекрасной danseuse, ставшей duchesse, и о том, что она могла быть моей дочерью.Вечером она с мужем отправилась в Королевский театр. Джерваса встревожило задумчивое молчание Розали. Они должны были впервые появиться вместе в обществе, и он решил, что она взволнована.Коснувшись ожерелья a riviere Бриллиантовое ожерелье (фр.).
из крупных топазов и небольших алмазов, она призналась:– Как странно ехать с тобой в театр, в твоей карете.– Ты много раз ездила в ней, – напомнил ей Джервас.– Да, но сейчас все стало иным. И для меня еще непривычнее слушать оперу, сидя в твоей ложе, а не из-за кулис. Надеюсь, ты не жалеешь, что взял меня с собой – на бенефисах певцов фешенебельной публики обычно не бывает. Но Нальди всегда прекрасно относился ко мне, и я пообещала ему прийти. В конце концов, «Волшебная флейта» – опера Моцарта, и после нее будет танцевать Арман. – Она чуть заметно покачала головой и сказала: – Совсем забыла, теперь я должна называть его Вестрис.Однако ее ожидания не оправдались: бенефис певца привлек множество зрителей, и они увидели на Хаймаркет длинную вереницу экипажей, а у входа в ложи собралась целая толпа. Они заняли места, когда оркестр уже заиграл увертюру.Джервас обратил внимание, что Розали побледнела, наверное, оттого, что на нее пристально смотрели собравшиеся в театре, не отрывая глаз от платья и драгоценностей новоявленной герцогини. Он попытался заслонить ее и прижался к ней покрепче. Высокие звуки скрипки соответствовали его настроению, он вспомнил об упреках матери и абсолютном доверии жены. Теперь, когда их медовый месяц подошел к концу, они должны были держаться на людях не только с достоинством, но и довольно чопорно. Самоконтроль ослабевал лишь, когда они оставались наедине. Тогда бывало тоже нелегко. Джервасу хотелось только одного: предаваться любовным утехам, ведь отныне он имел на это полное право. Он довольно быстро понял, что для девушки с французской кровью она на редкость застенчива и робка, но лишь до определенного момента. Ему не хотелось, чтобы, откликаясь на его ласки, она думала, что он относится к ней, как к игрушке. Для него она значила больше, чем любая женщина, согласившаяся стать его женой, и прежде всего потому, что отказалась быть его любовницей. А его мать, очевидно, считала ее именно такой. Когда началось второе действие оперы, Джервас заметил, что выражение лица его жены изменилось. Злодей Моностатос принялся мучать свою жертву Памину, и Розали стиснула зубы и ухватилась за ручки кресла. Она жадно следила за происходящим на сцене. Джервас инстинктивно почувствовал, что страдания героини напомнили ей о нападении Бенджамена Бекмана. Может быть, ему стоило забыть о благородных манерах и взять ее за руку? Однако он не сделал этого, заботясь о ее репутации. На сцене появился птицелов Папагено, и Розали впервые улыбнулась. Тамино заиграл на волшебной флейте, выманив из леса диких зверей. Из-за кулис выбежали медведи, обезьяны, выполз даже неуклюжий крокодил, и Розали пришла в восторг, совсем как юный Ниниан, окажись он в театре. Ее настроение было изменчивым, как у ребенка, и Джервас успел привыкнуть к этим колебаниям и мгновенным переходам от печали к веселью.В антракте она повернулась к нему и сказала:– Парижская постановка оперы была гораздо эффектнее. А сегодня все певцы, кроме синьоры Бертинетти, увы, не в голосе.– Мне жаль, что ты разочарована. Наверное, нам лучше уйти?– Только после балета.Когда занавес опустился, скрыв ведущих исполнителей и хор, Розали вдруг страшно разволновалась.– Ты уверена, что хочешь остаться? – осведомился он, но ее решительный кивок его не убедил.Тревожные предчувствия Джерваса усугубились с началом балета. Его поразил глубокий интерес Розали к самым незначительным подробностям постановки. Она не отрывала взора от сцены, пока Арман Вестрис кружился и взлетал в высоких прыжках, демонстрируя свою неиссякаемую энергию. В ее глазах выступили слезы, но, может быть, это ему померещилось.Розали продолжала неотступно следить за своими бывшими коллегами, и Джервас ощутил себя соучастником преступления. Вероятно, он виновен не менее Бекмана. Женившись на ней, он поступил как законченный эгоист. Он запер этого воздушного эльфа в золотую клетку. Теперь она прикована к земле и лишена свободы. А в будущем сможет его возненавидеть.Однако Джервас испытал облегчение, не почувствовав враждебности в поведении жены, когда они сели в карету и направились по освещенным фонарями улицам к себе, в Парк-Лейн. Она немного прикорнула, положив голову ему на плечо, и это еще более успокоило его.– Спасибо, что ты взял меня в театр, – прошептала она. – Но вряд ли я стану часто просить тебя об этом.– Неужели тебе было так больно?– Да. Опера, на мой взгляд, не слишком удачная, а балет Армана и того хуже. Артисты, видимо, и сами это знают.– А я подумал, что ты к ним ревнуешь.– О нет, – возразила она. – Мне просто жаль.Потрепав ее кудри, он сказал:– Я восхищался, видя тебя в ролях русалок, волшебниц, богинь и нимф, но больше всего ты мне нравишься в роли герцогини.Она вздохнула и спокойно откликнулась:– Cher Джервас, ты всегда говоришь мне то, что я хочу услышать в эту минуту. 16 Чарующий меня принадлежит не только мне. Уильям Каупер Девятнадцатого июня, в день торжественного приема в Карлтон-Хаус у Розали было отвратительное настроение. Джервас, научившийся успокаивать жену и развеивать ее страхи, решил на время оставить ее одну и поехать с Нинианом в Гринвич. Он думал, что так ей станет легче, но в их отсутствие она очень скучала. Они вернулись через несколько часов после обеда и узнали, что она еще занята с мадам Феррье и примеряет только что сшитое бальное платье.Его легкий, полупрозрачный бирюзовый шелк был щедро украшен золотыми узорами, а по краям француженка выткала цепочки из миниатюрных золотистых раковин. Портниха доставила удовольствие Розали, сказав, что это самый восхитительный наряд, который она когда-либо шила, и его должен по достоинству оценить граф де Лиль, некоронованный брат Людовика Шестнадцатого.– В таком платье могла бы появиться и сама Мария-Антуанетта, – проговорила Розали, и от этого комплимента портниха чуть было не прослезилась.– Когда вы увидите нашего короля, Madame la Duchesse, передайте ему, что все роялисты молятся за восстановление монархии. Какой позор для Франции, что он вынужден жить в изгнании, а этот корсиканский usurpateur Узурпатор (фр.) .
претендует на роль нашего правителя!Мадам Феррье долгие годы работала костюмершей в театре и умела причесывать не хуже, чем шить. Она сделала из волнистых локонов Розали замысловатую прическу, украсив ее большим топазом и алмазным полумесяцем. Она подавала Розали сверкающие части парюра и прикалывала их одну за другой к ее волосам.К девяти часам вечера кареты с более чем двумя тысячами приглашенных заполнили улицы Мейфэр. Движению мешали толпы собравшихся на улице горожан. Они с любопытством наблюдали за торжественной процессией. Джервас предпочел подождать до десяти часов и лишь потом вызвал свою карету. К этому времени Розали была уже вне себя от нетерпения.Ниниану разрешили лечь спать попозже, чтобы он смог увидеть их выезд. Он внимательно осмотрел парадный черный бархатный костюм Джерваса с серебряными кружевами, его белые атласные бриджи до колен и шелковый жилет.– Ты никогда не выглядел столь настоящим герцогом, – почтительно заметил мальчик. – Можно мне потрогать твою саблю?– Разумеется, нет, – без колебаний ответил Джервас.– А почему Розали надела ожерелье тети Элизабет и ее серьги? – полюбопытствовал Ниниан.– Потому что я попросил ее об этом. Розали, стоявшая у трюмо, повернулась к ним.– Разве эти топазы принадлежат твоей матери?– После смерти отца они стали моей собственностью. Ты можешь пользоваться ими всю мою жизнь, а когда я умру, они достанутся нашему старшему сыну.Он взял свою складную шляпу, сунул ее под мышку и подал другую руку жене.После нелегкого путешествия по освещенным фонарями улицам карета доставила своих пассажиров к портику с колоннадой в Карлтон-Хаус.Джервас и Розали проследовали по парадному ходу и, миновав Малиновую гостиную, присоединились к огромной толпе изысканно одетых гостей. Джентльмены были облачены в бархат и атлас, а на военных мундирах блистали ордена и украшения. Дамы появились в шелковых и атласных вечерних платьях, отдав в массе своей предпочтение белому цвету. На этом фоне ярко выделялось голубовато-зеленое платье Розали. Тиары из драгоценностей венчали высокие женские прически, и Розали поразило изобилие изумрудов, рубинов и аметистов, добытых из недр земли для украшения шей и запястий английских аристократок.Джервас провел ее через Круглую комнату, Тронный зал и Розовый атласный зал. Во всех них собралось много людей. Оркестр непрерывно играл, но места для танцев было недостаточно и музыку заглушал шум нескольких тысяч голосов. Розали не знала никого из приглашенных, хотя муж постарался исправить это упущение, поминутно представляя ее разным лордам и леди.– Неужели ты знаком со всеми ними? – спросила она его, когда они вошли в другую комнату.– Нет, – засмеялся он. – Да я бы этого и не хотел. Идем скорее, я должен представить тебя его королевскому высочеству.Принц-регент принимал своих гостей в Синем бархатном зале. Его лазурные драпировки, ковер и шелковые чехлы кресел были изящно отделаны золотыми лилиями и вполне подходили изгнанным Бурбонам.Розали сделала реверанс хозяину дворца. Он оказался очень похож на карикатуры, которые она видела в витринах магазинов. Его алый с золотым кружевом костюм и сверкающая звезда означали, что он – кавалер Ордена Подвязки.Регент приветствовал Розали лучезарной улыбкой, от которой его пухлые розовые щеки еще больше расплылись.– Как приятно, что столь очаровательная молодая особа вышла замуж за представителя нашей знати. Насколько я понимаю, вы родились во Франции, во всяком случае, мне так говорили.– Да, – подтвердила она.– Позвольте мне представить вас моему почетному гостю, графу де Лиль. – Повернувшись к грузному человеку, стоявшему рядом с ним, он произнес: – Месье, это одна из ваших соотечественниц, герцогиня Солуэй.Граф с пониманием склонил свою голову в напудренном парике. Ему мешали тучность и подагра, и потому он двигался медленно и с явным трудом.– Et voire famille, Madame la Duchesse? Как ваша фамилия, госпожа герцогиня? (фр.).
– Джервас не дал ей ответить, пояснив:– Отец моей жены был англичанином, а ее мать – Дельфина де Барант.Граф де Лиль окинул Розали проницательным взором.– La Belle Delphine, – сказал он и снова кивнул. – Une artiste du ballet, une danseuse magnifique. Bon, bon Прекрасная Дельфина... Балерина, восхитительная танцовщица. Хорошо, хорошо (фр.) .
.Розали забыла о том, как разочаровали ее облик и манеры претендента на французский престол, увидев Марию Терезу Шарлотту, единственную уцелевшую дочь Марии-Антуанетты. Эту благородную, величественную женщину лет тридцати можно было назвать скорее красивой, чем хорошенькой или миловидной. От своих предков Габсбургов она унаследовала маленький рот и крупный нос. Розали уловила в ней некоторое сходство с королевой Франции, которая была знакома ей больше по портретам, чем по памяти. Голову Марии Терезы венчала высокая алмазная тиара наподобие короны.Рядом с ней стояли ее муж и двоюродный брат, герцог Ангулемский, старший сын графа д'Артур. Он произвел на Розали довольно неприятное впечатление. Его брат, герцог де Берри, не в пример ему оживленный, любезный и легкомысленный, поцеловал руку Розали и прошептал ей изысканные комплименты.Ее лицо зарделось от удовольствия. В эту минуту к ней приблизился маркиз Элстон.– Моя дорогая герцогиня, вы даже не представляете, как я рад вас здесь видеть и не поверите, что я вас повсюду искал, – сказал он, и на его белом, как мрамор, лице впервые появились яркие краски. – Идемте за мной, я должен вам кое-что показать. И тебе тоже, Джервас.Они двинулись вслед за ним по коридору, увешанному картинами в позолоченных рамах. Одна из них показалась до боли знакомой Розали. На ней была изображена юная девушка в красном плаще, с волосами, перевязанными лентой того же цвета.– «Озорница», – тихонько воскликнула Розали и вздохнула. – Джервас, это «Маленькая цыганочка», – и она отвернулась от картины, боясь разрыдаться, и взглянула на мужа.– Одно из последних приобретений регента, – с видом победителя пояснил Дэмон. – Она куплена по совету сэра Джорджа Бомонта, которому ее только что продал месье Лемерсье.– Этьен Лемерсье? – переспросила Розали. Немного подумав, она проговорила: – Я полагаю, что он решил расстаться с картиной после нашего разговора. Pauvre gentilhomme Здесь: бедный господин (фр.) .
.– Жаль, что упустил возможность ее купить, – произнес Джервас. – Вряд ли теперь его королевское высочество добровольно уступит ее кому-либо.– Подумать только, мой детский портрет висит на стене королевского замка! Мама была бы очень горда!– Речь идет не только о твоем лице, – суховато уточнил Джервас, посмотрев на низкий вырез платья девочки на портрете. – Я отнюдь не в восторге от того, что регент сможет любоваться прелестями моей жены, когда только пожелает.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30
. Вероятно, своей изменой я заслужил столь тяжелое наказание.Розали взглянула на изящную статуэтку на каминной полке. Поставить ее туда предложил Джервас. Это был один из самых дорогих Розали предметов, но у нее оставались картина Фрагонара и другие менее ценные вещи, некогда принадлежавшие Дельфине де Барант. А у Этьена Лемерсье не было ничего, кроме памяти о слезах ее матери.– Возьмите это, – любезно предложила она, вручив ему статуэтку. – Мама обрадовалась бы, узнав, что у вас есть что-то в память о ней.Он печально посмотрел на миниатюрную скульптуру и сказал:– Теперь, глядя на нее, я буду думать не только о моей утраченной любви, но и о прекрасной danseuse, ставшей duchesse, и о том, что она могла быть моей дочерью.Вечером она с мужем отправилась в Королевский театр. Джерваса встревожило задумчивое молчание Розали. Они должны были впервые появиться вместе в обществе, и он решил, что она взволнована.Коснувшись ожерелья a riviere Бриллиантовое ожерелье (фр.).
из крупных топазов и небольших алмазов, она призналась:– Как странно ехать с тобой в театр, в твоей карете.– Ты много раз ездила в ней, – напомнил ей Джервас.– Да, но сейчас все стало иным. И для меня еще непривычнее слушать оперу, сидя в твоей ложе, а не из-за кулис. Надеюсь, ты не жалеешь, что взял меня с собой – на бенефисах певцов фешенебельной публики обычно не бывает. Но Нальди всегда прекрасно относился ко мне, и я пообещала ему прийти. В конце концов, «Волшебная флейта» – опера Моцарта, и после нее будет танцевать Арман. – Она чуть заметно покачала головой и сказала: – Совсем забыла, теперь я должна называть его Вестрис.Однако ее ожидания не оправдались: бенефис певца привлек множество зрителей, и они увидели на Хаймаркет длинную вереницу экипажей, а у входа в ложи собралась целая толпа. Они заняли места, когда оркестр уже заиграл увертюру.Джервас обратил внимание, что Розали побледнела, наверное, оттого, что на нее пристально смотрели собравшиеся в театре, не отрывая глаз от платья и драгоценностей новоявленной герцогини. Он попытался заслонить ее и прижался к ней покрепче. Высокие звуки скрипки соответствовали его настроению, он вспомнил об упреках матери и абсолютном доверии жены. Теперь, когда их медовый месяц подошел к концу, они должны были держаться на людях не только с достоинством, но и довольно чопорно. Самоконтроль ослабевал лишь, когда они оставались наедине. Тогда бывало тоже нелегко. Джервасу хотелось только одного: предаваться любовным утехам, ведь отныне он имел на это полное право. Он довольно быстро понял, что для девушки с французской кровью она на редкость застенчива и робка, но лишь до определенного момента. Ему не хотелось, чтобы, откликаясь на его ласки, она думала, что он относится к ней, как к игрушке. Для него она значила больше, чем любая женщина, согласившаяся стать его женой, и прежде всего потому, что отказалась быть его любовницей. А его мать, очевидно, считала ее именно такой. Когда началось второе действие оперы, Джервас заметил, что выражение лица его жены изменилось. Злодей Моностатос принялся мучать свою жертву Памину, и Розали стиснула зубы и ухватилась за ручки кресла. Она жадно следила за происходящим на сцене. Джервас инстинктивно почувствовал, что страдания героини напомнили ей о нападении Бенджамена Бекмана. Может быть, ему стоило забыть о благородных манерах и взять ее за руку? Однако он не сделал этого, заботясь о ее репутации. На сцене появился птицелов Папагено, и Розали впервые улыбнулась. Тамино заиграл на волшебной флейте, выманив из леса диких зверей. Из-за кулис выбежали медведи, обезьяны, выполз даже неуклюжий крокодил, и Розали пришла в восторг, совсем как юный Ниниан, окажись он в театре. Ее настроение было изменчивым, как у ребенка, и Джервас успел привыкнуть к этим колебаниям и мгновенным переходам от печали к веселью.В антракте она повернулась к нему и сказала:– Парижская постановка оперы была гораздо эффектнее. А сегодня все певцы, кроме синьоры Бертинетти, увы, не в голосе.– Мне жаль, что ты разочарована. Наверное, нам лучше уйти?– Только после балета.Когда занавес опустился, скрыв ведущих исполнителей и хор, Розали вдруг страшно разволновалась.– Ты уверена, что хочешь остаться? – осведомился он, но ее решительный кивок его не убедил.Тревожные предчувствия Джерваса усугубились с началом балета. Его поразил глубокий интерес Розали к самым незначительным подробностям постановки. Она не отрывала взора от сцены, пока Арман Вестрис кружился и взлетал в высоких прыжках, демонстрируя свою неиссякаемую энергию. В ее глазах выступили слезы, но, может быть, это ему померещилось.Розали продолжала неотступно следить за своими бывшими коллегами, и Джервас ощутил себя соучастником преступления. Вероятно, он виновен не менее Бекмана. Женившись на ней, он поступил как законченный эгоист. Он запер этого воздушного эльфа в золотую клетку. Теперь она прикована к земле и лишена свободы. А в будущем сможет его возненавидеть.Однако Джервас испытал облегчение, не почувствовав враждебности в поведении жены, когда они сели в карету и направились по освещенным фонарями улицам к себе, в Парк-Лейн. Она немного прикорнула, положив голову ему на плечо, и это еще более успокоило его.– Спасибо, что ты взял меня в театр, – прошептала она. – Но вряд ли я стану часто просить тебя об этом.– Неужели тебе было так больно?– Да. Опера, на мой взгляд, не слишком удачная, а балет Армана и того хуже. Артисты, видимо, и сами это знают.– А я подумал, что ты к ним ревнуешь.– О нет, – возразила она. – Мне просто жаль.Потрепав ее кудри, он сказал:– Я восхищался, видя тебя в ролях русалок, волшебниц, богинь и нимф, но больше всего ты мне нравишься в роли герцогини.Она вздохнула и спокойно откликнулась:– Cher Джервас, ты всегда говоришь мне то, что я хочу услышать в эту минуту. 16 Чарующий меня принадлежит не только мне. Уильям Каупер Девятнадцатого июня, в день торжественного приема в Карлтон-Хаус у Розали было отвратительное настроение. Джервас, научившийся успокаивать жену и развеивать ее страхи, решил на время оставить ее одну и поехать с Нинианом в Гринвич. Он думал, что так ей станет легче, но в их отсутствие она очень скучала. Они вернулись через несколько часов после обеда и узнали, что она еще занята с мадам Феррье и примеряет только что сшитое бальное платье.Его легкий, полупрозрачный бирюзовый шелк был щедро украшен золотыми узорами, а по краям француженка выткала цепочки из миниатюрных золотистых раковин. Портниха доставила удовольствие Розали, сказав, что это самый восхитительный наряд, который она когда-либо шила, и его должен по достоинству оценить граф де Лиль, некоронованный брат Людовика Шестнадцатого.– В таком платье могла бы появиться и сама Мария-Антуанетта, – проговорила Розали, и от этого комплимента портниха чуть было не прослезилась.– Когда вы увидите нашего короля, Madame la Duchesse, передайте ему, что все роялисты молятся за восстановление монархии. Какой позор для Франции, что он вынужден жить в изгнании, а этот корсиканский usurpateur Узурпатор (фр.) .
претендует на роль нашего правителя!Мадам Феррье долгие годы работала костюмершей в театре и умела причесывать не хуже, чем шить. Она сделала из волнистых локонов Розали замысловатую прическу, украсив ее большим топазом и алмазным полумесяцем. Она подавала Розали сверкающие части парюра и прикалывала их одну за другой к ее волосам.К девяти часам вечера кареты с более чем двумя тысячами приглашенных заполнили улицы Мейфэр. Движению мешали толпы собравшихся на улице горожан. Они с любопытством наблюдали за торжественной процессией. Джервас предпочел подождать до десяти часов и лишь потом вызвал свою карету. К этому времени Розали была уже вне себя от нетерпения.Ниниану разрешили лечь спать попозже, чтобы он смог увидеть их выезд. Он внимательно осмотрел парадный черный бархатный костюм Джерваса с серебряными кружевами, его белые атласные бриджи до колен и шелковый жилет.– Ты никогда не выглядел столь настоящим герцогом, – почтительно заметил мальчик. – Можно мне потрогать твою саблю?– Разумеется, нет, – без колебаний ответил Джервас.– А почему Розали надела ожерелье тети Элизабет и ее серьги? – полюбопытствовал Ниниан.– Потому что я попросил ее об этом. Розали, стоявшая у трюмо, повернулась к ним.– Разве эти топазы принадлежат твоей матери?– После смерти отца они стали моей собственностью. Ты можешь пользоваться ими всю мою жизнь, а когда я умру, они достанутся нашему старшему сыну.Он взял свою складную шляпу, сунул ее под мышку и подал другую руку жене.После нелегкого путешествия по освещенным фонарями улицам карета доставила своих пассажиров к портику с колоннадой в Карлтон-Хаус.Джервас и Розали проследовали по парадному ходу и, миновав Малиновую гостиную, присоединились к огромной толпе изысканно одетых гостей. Джентльмены были облачены в бархат и атлас, а на военных мундирах блистали ордена и украшения. Дамы появились в шелковых и атласных вечерних платьях, отдав в массе своей предпочтение белому цвету. На этом фоне ярко выделялось голубовато-зеленое платье Розали. Тиары из драгоценностей венчали высокие женские прически, и Розали поразило изобилие изумрудов, рубинов и аметистов, добытых из недр земли для украшения шей и запястий английских аристократок.Джервас провел ее через Круглую комнату, Тронный зал и Розовый атласный зал. Во всех них собралось много людей. Оркестр непрерывно играл, но места для танцев было недостаточно и музыку заглушал шум нескольких тысяч голосов. Розали не знала никого из приглашенных, хотя муж постарался исправить это упущение, поминутно представляя ее разным лордам и леди.– Неужели ты знаком со всеми ними? – спросила она его, когда они вошли в другую комнату.– Нет, – засмеялся он. – Да я бы этого и не хотел. Идем скорее, я должен представить тебя его королевскому высочеству.Принц-регент принимал своих гостей в Синем бархатном зале. Его лазурные драпировки, ковер и шелковые чехлы кресел были изящно отделаны золотыми лилиями и вполне подходили изгнанным Бурбонам.Розали сделала реверанс хозяину дворца. Он оказался очень похож на карикатуры, которые она видела в витринах магазинов. Его алый с золотым кружевом костюм и сверкающая звезда означали, что он – кавалер Ордена Подвязки.Регент приветствовал Розали лучезарной улыбкой, от которой его пухлые розовые щеки еще больше расплылись.– Как приятно, что столь очаровательная молодая особа вышла замуж за представителя нашей знати. Насколько я понимаю, вы родились во Франции, во всяком случае, мне так говорили.– Да, – подтвердила она.– Позвольте мне представить вас моему почетному гостю, графу де Лиль. – Повернувшись к грузному человеку, стоявшему рядом с ним, он произнес: – Месье, это одна из ваших соотечественниц, герцогиня Солуэй.Граф с пониманием склонил свою голову в напудренном парике. Ему мешали тучность и подагра, и потому он двигался медленно и с явным трудом.– Et voire famille, Madame la Duchesse? Как ваша фамилия, госпожа герцогиня? (фр.).
– Джервас не дал ей ответить, пояснив:– Отец моей жены был англичанином, а ее мать – Дельфина де Барант.Граф де Лиль окинул Розали проницательным взором.– La Belle Delphine, – сказал он и снова кивнул. – Une artiste du ballet, une danseuse magnifique. Bon, bon Прекрасная Дельфина... Балерина, восхитительная танцовщица. Хорошо, хорошо (фр.) .
.Розали забыла о том, как разочаровали ее облик и манеры претендента на французский престол, увидев Марию Терезу Шарлотту, единственную уцелевшую дочь Марии-Антуанетты. Эту благородную, величественную женщину лет тридцати можно было назвать скорее красивой, чем хорошенькой или миловидной. От своих предков Габсбургов она унаследовала маленький рот и крупный нос. Розали уловила в ней некоторое сходство с королевой Франции, которая была знакома ей больше по портретам, чем по памяти. Голову Марии Терезы венчала высокая алмазная тиара наподобие короны.Рядом с ней стояли ее муж и двоюродный брат, герцог Ангулемский, старший сын графа д'Артур. Он произвел на Розали довольно неприятное впечатление. Его брат, герцог де Берри, не в пример ему оживленный, любезный и легкомысленный, поцеловал руку Розали и прошептал ей изысканные комплименты.Ее лицо зарделось от удовольствия. В эту минуту к ней приблизился маркиз Элстон.– Моя дорогая герцогиня, вы даже не представляете, как я рад вас здесь видеть и не поверите, что я вас повсюду искал, – сказал он, и на его белом, как мрамор, лице впервые появились яркие краски. – Идемте за мной, я должен вам кое-что показать. И тебе тоже, Джервас.Они двинулись вслед за ним по коридору, увешанному картинами в позолоченных рамах. Одна из них показалась до боли знакомой Розали. На ней была изображена юная девушка в красном плаще, с волосами, перевязанными лентой того же цвета.– «Озорница», – тихонько воскликнула Розали и вздохнула. – Джервас, это «Маленькая цыганочка», – и она отвернулась от картины, боясь разрыдаться, и взглянула на мужа.– Одно из последних приобретений регента, – с видом победителя пояснил Дэмон. – Она куплена по совету сэра Джорджа Бомонта, которому ее только что продал месье Лемерсье.– Этьен Лемерсье? – переспросила Розали. Немного подумав, она проговорила: – Я полагаю, что он решил расстаться с картиной после нашего разговора. Pauvre gentilhomme Здесь: бедный господин (фр.) .
.– Жаль, что упустил возможность ее купить, – произнес Джервас. – Вряд ли теперь его королевское высочество добровольно уступит ее кому-либо.– Подумать только, мой детский портрет висит на стене королевского замка! Мама была бы очень горда!– Речь идет не только о твоем лице, – суховато уточнил Джервас, посмотрев на низкий вырез платья девочки на портрете. – Я отнюдь не в восторге от того, что регент сможет любоваться прелестями моей жены, когда только пожелает.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30