При виде любимцев Лизетты Мэйсон не могла не вспомнить о лучшей подруге. Лизетта в страшной беде, и эту беду на нее навлекла она, Мэйсон! Мэйсон обняла каждую из собак и поцеловала. Как, должно быть, Лизетте не хватает общества ее любимцев!
Они прошлись по улице Бельвиль вниз, потом свернули к парку, откуда открывался потрясающий вид на Париж с востока. Пока собаки резвились на зеленой травке, Мэйсон и Ричард любовались золотистым куполом Дома инвалидов и далеко вдали остроконечной верхушкой Эйфелевой башни.
Мэйсон взяла Ричарда за руку.
– Как нам быть с Лизеттой? – спросила она.
– Я не знаю, что мы можем сделать.
– Я не смогу жить, если с ней что-то случится.
– Она девушка умная, найдет способ защитить себя. Лизетта знает правду и скажет ее прежде, чем ступить под гильотину.
– Ты совсем ее не знаешь. Лизетта – это сама Франция, противоречивая, удивительная и чудесная. Она то не пускает тебя к себе, годами держит на расстоянии, но потом, когда примет тебя, становится другом, более верным, более преданным, чем самые лучшие из нас, американцев. Говорю тебе, она пойдет под нож, не сказав ни слова в свою защиту, если посчитает, что ее слово навредит мне.
– Боюсь, все может случиться именно так.
– Не может быть, чтобы не было выхода. Кто-то должен нам помочь! Пресса. Американский посол. Кто-нибудь, кто согласится нас выслушать!
– Дюваль узнает об этом еще до того, как мы доскажем историю до конца. Стоит нам предпринять такую попытку, и он сделает все, чтобы себя обезопасить. Да он пристрелит нас при всем честном народе. Сейчас он только о том и думает, как бы нас сцапать.
– А как насчет Джуно? Он может что-нибудь сделать?
– Видит Бог, он из кожи вон лезет, чтобы помочь Лизетте. Даргело вне себя от горя. Я лишь могу попытаться уговорить его не делать глупостей.
– Он знает, кто я на самом деле такая?
– Нет. Я подумал, что лучше не усложнять ситуацию. Он думает, что ты Эми и что за тобой охотятся.
Мэйсон в отчаянии покачала головой:
– Должен быть какой-то выход. Я просто не могу сидеть сложа руки.
– Лизетте не позавидуешь, это верно. Но без суда не казнят даже во Франции. Так что гильотина ей пока не грозит. У нас еще есть в запасе немного времени. А вот другие дела не терпят отлагательств.
– О чем ты? – в недоумении спросила Мэйсон.
– Французское правительство конфисковало картины.
– Я знаю.
– Мы должны их вернуть.
– Картины?
– Они украли их у нас, мы выкрадем их у них.
Мэйсон не верила собственным ушам.
– Тебе все еще нужны эти картины?
– Конечно, нужны.
– Разве ты не слышал ни слова из того, что я тебе рассказала? Меня больше не интересуют эти картины. Что касается меня, пусть делают с ними все, что заблагорассудится.
– Я слышал тебя, я тебя понимаю. Но ты тоже должна понять: какие бы чувства ни питала ты к этим картинам сейчас, они шедевры. Они часть тебя и представляют ценность для искусства, для мира. На нас лежит ответственность за то, что с ними случится. Мы не можем снять с себя эту ответственность.
– Даже если это так, как ты намерен осуществить кражу?
– У нас в союзниках Даргело и весь преступный мир Парижа. Мы найдем способ.
– Хорошо. Допустим, случится невозможное, и мы вернем картины. Что потом?
– Мы доставим их Хэнку, а он переправит их в Америку. Мэйсон смотрела на Ричарда и не верила своим глазам.
После всего, что с ними случилось, главным для него по-прежнему оставались картины!
Все надежды ее потерпели крах.
Мэйсон долго молчала. Затем, глубоко вздохнув, сказала:
– Ричард, я раскрыла перед тобой тайну моего прошлого. Почему ты не откроешь мне свою тайну?
– Мне нечего тебе сказать, – ответил Ричард.
– Ты мог бы рассказать мне о своих кошмарах. Я знаю, они мучают тебя, снедают изнутри. Они приходят к тебе все чаще и чаще. Ты стараешься спрятать их от меня, но я знаю, что тебе плохо. Разве ты не можешь сделать над собой усилие и открыться мне?
Мэйсон видела, как напряглись мускулы его лица. Затем Ричард взял обе ее руки в свои:
– Я знаю, что ты стараешься мне помочь. Но ты должна понять, я на самом деле не хочу говорить о своих кошмарах. Это не потому, что я что-то от тебя скрываю. Просто потому, что эти кошмары и сами по себе осложняют мне жизнь. Не хватало еще, чтобы то, что отравляет мое существование по ночам, терзало меня еще и днем. Они уходят, мои кошмары. Я обнимаю тебя, и все снова в порядке. Пожалуйста, Мэйсон, не усугубляй моих проблем. Пожалуйста. Если ты хочешь мне помочь, подумай о том, как вернуть твои картины.
Сердце Мэйсон сжалось от тревоги за Ричарда, от любви к нему. Еще очевиднее стал тот факт, что он остается пленником своего прошлого, и ее назначение – освободить его из этого плена.
Глава 28
Суд над Лизеттой начался в начале июня. Лизетта с гордо поднятой головой упорно и храбро молчала. В сером тюремном платье она вышла из тюремного фургона и, со всех сторон окруженная полицейскими, прошествовала во Дворец правосудия мимо стаи репортеров и досужих зевак.
Заседание суда должно было проходить при закрытых дверях. Допускались лишь судебные чиновники. Все должно было проходить в строжайшей тайне. За такие крайние меры ратовало само министерство юстиции, поскольку дело вызвало слишком сильный и эмоциональный отклик в обществе, а дальнейшее нагнетание ажиотажа могло бы закончиться уличными беспорядками, недопустимыми в то время, когда в Париже было столько гостей со всего света. Была еще одна причина: у подсудимой имелись определенные связи в преступном мире, так, что существовала вероятность организации побега.
Несмотря на закрытый характер процесса, в прессу просочились сведения о том, что суд будет недолгим. Как было замечено в редакторской колонке «Фигаро», обвинение строило свою линию на трех главных составляющих.
Во-первых, это были свидетельские показания неких двенадцати свидетелей, которые видели подсудимую вместе с жертвой в кафе «Тамбурин» в ночь смерти последней. По их показаниям, Лизетта усердно потчевала свою подругу алкоголем и даже настояла на том, чтобы Мэйсон выпила очень крепкий и опьяняющий ликер абсент.
Во-вторых, это было показание молочника, который видел подзащитную, стоявшую на мосту Альма вместе с погибшей художницей за несколько мгновений до того, как покойная оказалась в Сене.
В-третьих, имел место тот факт, что после смерти своей подруги, воспользовавшись ее посмертной и внезапной славой, Лизетта немедленно стала искать способа поживиться на ее кончине, незаконно овладев картинами покойной и даже продав несколько картин неизвестным коллекционерам.
Против подсудимой говорил и тот факт, что она наотрез отказалась сотрудничать с правосудием, как отказалась и выступать на суде. Прошел слух о том, что Лизетта вовсе не намерена была защищаться. Когда пришла пора выступать стороне защиты, назначенный судом адвокат вынужден был встать и просто пожать плечами.
Читая отчеты в газетах, Мэйсон сходила с ума от горя. Но она была не одинока в своем несчастье. Телохранитель Лизетты, Хьюго, часто навещал Мэйсон и делился с ней своими переживаниями. Только вдесятером смогли полицейские, пришедшие арестовать Лизетту, справиться с Хьюго. На теле его все еще оставались синяки – следы полицейских дубинок. Но Хьюго все равно считал себя виноватым в том, что Лизетту арестовали. Чувство вины так мучило бедного Хьюго, что он много раз умолял Даргело пустить ему пулю в лоб. Даргело, однако, не считал Хьюго виноватым. Он сам был вне себя от горя. Ему не терпелось немедленно что-то предпринять, сделать что-нибудь, лишь бы спасти Лизетту. Он попытался отправить в суд своего личного адвоката, но Даргело недвусмысленно дали понять, что адвокат его не будет допущен в суд. Тогда Даргело стал собирать свою маленькую армию, чтобы штурмовать суд и вызволить Лизетту. А там будь что будет.
Со своей стороны Ричард не забывал о несчастье, постигшем Лизетту, и сам немало переживал из-за нее. Его голос был единственным голосом разума среди разгула эмоций. Он повторял, что штурм суда, скорее всего, закончится неудачей, погибнут все, в том числе и Лизетта.
Ночь за ночью Ричард, Даргело и Мэйсон ломали головы, придумывая варианты спасения. Но, увы, ни один план не выдерживал критики. Даргело не ел и не пил, он дошел до предельной черты в своем горе, и Мэйсон начала осознавать всю глубину его чувства к Лизетте. Она искренне сочувствовала ему.
– Вам надо что-то поесть, – сказала она ему как-то ночью. – Иначе вы просто упадете замертво.
Даргело обхватил голову руками:
– Я не могу. Я не могу есть. Я не могу спать. Я не могу ни о чем думать. Когда я думаю о том, через что Лизетте пришлось пройти, как она страдает… – Он не смог продолжать.
Мэйсон обняла его за плечи. Она почувствовала, что Даргело немного расслабился, словно давно нуждался в ее сочувствии. Он похлопал ее по руке.
– Вы одна, кто меня по-настоящему понимает, – сдавленно прошептал он. – Потому что вы любите Ричарда так же, как я люблю Лизетту.
Через неделю после начала суда над Лизеттой другая связанная с Мэйсон история попала на первые полосы парижских газет. Еще несколько ранних работ жертвы убийства увидели свет, и все они были приобретены герцогиней Уимсли. Мэйсон было не до картин, но Ричард отреагировал бурно. Прочитав статью, он бросил газету на стол и сказал:
– Рынок наводнен этими чертовыми подделками. Ты была права. Стоило прекратить все это в самом начале.
– Я не понимаю. Зачем кому-то продолжать их подделывать, и зачем Эмме продолжать их покупать? Разве французское правительство не дало понять со всей ясностью, что конфискует любую работу, на которой стоит моя подпись?
– Я знаю зачем, – сказал Ричард.
Мэйсон ждала продолжения, но Ричард ничего не стал объяснять. Он просто сидел и молчал. У Мэйсон сложилось впечатление, что он придумывает какой-то план. Но что он мог по этому поводу предпринять?
Ее удивило и озадачило то, что именно сейчас, в разгар таких трагических событий, наличие подделок так его всколыхнуло.
Мэйсон решила подождать и посмотреть, что он предпримет. Ждать долго не пришлось.
В ту же ночь, примерно через час после того, как они легли, решив, что Мэйсон уже спит, Ричард тихонько выскользнул из-под одеяла за дверь, прихватив с собой одежду. Как только дверь за ним закрылась, Мэйсон встала и быстро оделась. Затем она на цыпочках спустилась вниз на три лестничных пролета и успела как раз вовремя. Ричард выходил за дверь.
Мэйсон, крадучись, пошла за ним. Он исчез за углом улицы Бельвиль. Было еще не слишком поздно для Парижа, и пешеходов все еще хватало, так, что Мэйсон не составило труда остаться незамеченной, следуя за Ричардом на почтительном расстоянии. У границы Бельвиля он нанял кеб и направился на запад. Мэйсон тоже взяла кеб и велела вознице следовать за Ричардом.
Когда, проехав через весь центр, он оказался в шестом округе, у Мэйсон не осталось сомнений. Ричард спешил на встречу с Эммой. Когда его экипаж въехал во двор особняка Галлери, Мэйсон тоже вышла из кеба и пошла следом за Ричардом, стараясь держаться в тени. Освещение здесь было скудное, и, когда Ричард расплатился с извозчиком и подошел к двери, Мэйсон удалось спрятаться в тени дерева в нескольких ярдах от входа.
– Ричард! – радостно воскликнула Эмма. – Ты пришел! – Она говорила взволнованно, с придыханием.
Ее явно переполняли чувства.
– Разве ты не этого добивалась?
– Я надеялась, но потом начала думать, что ты перестал понимать намеки.
– Я подумал, что лучше мне зайти и посмотреть, что ты на этот раз затеяла. – Он говорил словно бы самым обычным тоном, но что-то едва уловимое в его голосе сообщало Мэйсон, что Ричард отнюдь не спокоен.
Эмма открыла дверь шире, из просвета хлынул поток света. В тот момент, когда Ричард ступил за порог, Мэйсон залезла в сумочку и достала визитку. Затем, когда Эмма закрыла за ними дверь, Мэйсон поспешила выйти из своего укрытия и встала боком к двери, просунув между замком и косяком карточку, чтобы замок не защелкнулся.
Мэйсон подождала несколько секунд, затем приоткрыла дверь и заглянула внутрь. К этому моменту Ричард и Эмма уже перешли в салон, холл был пуст.
Мэйсон осторожно вошла, убедившись, что дверь не хлопнула, затем на цыпочках подкралась к двери салона и заглянула внутрь.
– Насколько я понимаю, ты используешь этот особняк в качестве стрельбища? Оттачиваешь, так сказать, мастерство, – заметил Ричард нейтральным тоном.
– Ах, ты про то недоразумение… Давай про него пока забудем. Ты же знаешь, я не люблю сюрпризов. Ты хотел бы посмотреть на картины? Они здесь. Я расставила их в том порядке, в котором бы хотела, чтобы ты их увидел. Нет-нет, не сюда. Начнем с этой.
Мэйсон смотрела, выглядывая из-за двери, как они прохаживаются по комнате, вдоль стен которой стояли картины – шесть картин. Мэйсон казалось, что молчание длится вечность. Ричард переминался с ноги на ногу, но он казался ошеломленным увиденным.
Наконец голосом, который изобличал показную уверенность, Эмма сказала:
– Еще ничто из того, что я делала, не давалось мне с такой легкостью и не дарило такого удовлетворения. Впервые я не просто копировала стиль, я создавала, оставаясь в рамках этого стиля. Я лишь надеюсь, что ты тоже это чувствуешь.
Что она говорит? «Эмма сама подделывала работы?»
– Использование дополняющих цветов в этой работе действительно впечатляет, – заметил Ричард, как истинный профессионал. – Из тебя получился отличный колорист.
– В самом деле? Ты так думаешь? – Теперь в голосе Эммы звучала неподдельная радость.
«Я что, схожу с ума? – думала Мэйсон. – Ричард действительно обсуждает эти фальшивки с женщиной, которая их произвела, с такой непосредственной небрежностью, словно они гуляют с ней по залам Дувра?»
Эмма смотрела на Ричарда с надеждой.
– Подойди и взгляни на эту работу. Она мне по-настоящему нравится. – Они проследовали к очередному холсту. – Что ты думаешь по поводу цвета зонтика?
– О да! Значительный прогресс. Я помню, что твоим слабым местом всегда была текстура света.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41