— Нет, Ваше Величество! — Он едва шевелил побелевшими губами. — Я не женился на ней, и детей у меня нет. Между нами ничего не было.
— И почему же, сэр, почему, — взвыла я, — я обязана вам верить?
Он запрокинул голову, набрал в грудь воздуха и закрыл глаза.
— Потому что, дражайшая миледи, изменник, которого вы ищете, — не здесь, это не я… потому что я… я уже женат.
Глава 3
Он стоял передо мною в моем покое, скалясь, как пес, и думал, что я по-прежнему счастлива его видеть. Из Ирландии он привез стихотворца Спенсера, тщедушного, коротко и некрасиво остриженного на манер проклятых пуритан, в бедном черном наряде с завязками на воротнике, словно у клерка, — впрочем, он, похоже, и был теперь клерком. В другое время я приняла бы его тепло и даже сейчас старалась держаться вежливо.
— Если не ошибаюсь, мастер Эдмунд, до отъезда в Ирландию секретарем губернатора вы служили у графа Лестера?
Он поклонился рывком:
— Вашему Величеству, надеюсь, приятно слышать, что то был мой первый и самый лучший покровитель. — Нервный смешок. — Он благосклонно относился к моим маленьким сонетам, любовным стишкам, которые я назвал Аморетти», и хотел, чтобы я писал пасторали.
Да, а еще он использовал ваше перо для нападок на мой предполагаемый брак с Франциском Анжуйским, я отлично помню, что вы написали тогда Сказку мамаши Хабберд». Ладно, не будем поминать старое — они оба теперь мертвы.
— Пасторали, мастер секретарь? Так вы верите, что в тот золотой век мир был лучше, мужчины верны, клятвы нерушимы и честь еще не превратилась в пустой звук?
Рели воззрился на меня, прощупывая мое настроение. Потом весело вскочил:
— Раз уж речь зашла о пасторалях, мадам, велите этому человеку открыть вам свое сердце.
Он пишет поэму, замечательную уже тем, что будет длиннейшей из написанного в вашу честь!
Эпическую поэму, которая поспорит с Энеидой» — да и с Одиссеей» Гомера — и на веки вечные утвердит ваше неоспоримое место как поэтической музы этих островов, богини, которую все мы любим и чтим.
Он повернулся к беспомощно хлопающему глазами Спенсеру и потрепал его по плечу:
— Прочтите Ее Величеству отрывок!
— Стихотворец без долгих слов начал:
Достойный рыцарь устремился вдаль,
Навстречу великому приключению,
Что поручила ему величайшая Глориана…
— И все про меня? Все в мою честь? Что ж, сэр, даю вам свое благословение.
— В таком случае. Ваше Величество, могу ли я… — Он едва осмеливался просить. — Могу ли я умолять вас о милости… чтобы вы любезно позволили… могу ли я назвать ее в вашу честь — Королева фей»?
— Называйте!
— О, мадам! — И он, раскрасневшийся от успеха, убежал договариваться с издателем.
Мы остались одни.
Теперь я могла поиграть с Рели, как он играл со мной.
— Вина, сэр? — ласково улыбнулась я. — Милорд Эссекс сказал мне, что хочет жениться.
Я ответила, что считаю это изменой, прогнала его от двора и велела сидеть в поместье, пока придумаю наказание. Каково ваше мнение на этот счет? Что вы думаете о женитьбе?
Уловила ли я тень тревоги в глубине этих по-прежнему чудных синих глаз?
— Я думаю, — осторожно начал он, нащупывая почву, — что это почетные узы, которые наш Господь назвал священными…
Он говорит священными»? Колкость напрашивалась сама собой.
— Однако наш Господь не женился!
Рели натянуто хохотнул:
— Однако мы, Его недостойные дети, слабы плотью, и нам трудно следовать Его примеру…
О да, сэр, извивайтесь своей слабой плотью сколько хотите, вы у меня на крючке!
— А распространяется ли Его заповедь на деторождение? — спросила я как бы между прочим.
Теперь он вспотел, верхняя губа под тугими черными завитками усов покрылась тонкой пленочкой страха. Однако годы, проведенные в боях, закалили его нервы. Он не дрогнул.
— Да, мадам.
— Разумеется, если мужчина и женщина спят вместе, они рано или поздно приживут младенчика, вы согласны?
Теперь он понял. И принял мужественно.
— Ваше Величество совершенно правы — тайное станет явным.
— Ладно, сэр, убирайтесь прочь.
Я не любительница отрывать паукам ноги и смотреть, как они корчатся в тщетной попытке уползти. Поэтому я его отпустила. Однако не успел он поклониться, взглянуть на меня и выйти в двери, как я уже кликнула одного из кавалеров.
— Пусть ко мне немедленно явится капитан гвардии с вооруженным отрядом.
Чтобы взять под стражу.
И препроводить изменника в Тауэр.
Шли вы из Святой Земли,
Уолсингам, Уолсингам,
Повстречать мою любовь
Не случалось вам?
Как узнать, о коей речь?
Многих встретил я тогда
По пути или навстречь:
Кто туда, кто сюда…
Не бела и не черна,
Но яснее, чем рассвет,
Столь великих совершенств
На земле и в небе нет.
Доводилось повстречать:
Ликом — ангел во плоти,
Нимфе царственной под стать
Так смотреть, так идти.
Здесь она меня забыла,
Здесь ни с кем я не знаком,
А бывало — в бой водила,
Нарекла своим бойцом.
Верная любовь в душе,
Словно в пламени, живет.
Не стареет, не болеет,
Не изменит, не умрет.
Он посылал из заключения эти и другие любовные мольбы, но я была непреклонна. Вернее, я заболела от ярости, занемогла от расстройства чувств — впрочем, расстроились не только чувства, как всегда, от переживаний у меня скрутило живот. Елена, Уорвик и горничные смущенно смотрели в пол, когда я, воняя нужником, выходила из уборной.
Одна Елена не растерялась, шагнула вперед и спокойно взяла меня за руку.
— Послать за доктором Лопесом, мадам, или еще за кем из врачей?
— Нет, не надо, — плакала я. — Они не вылечили меня от измены лорда Лестера, не вылечат и теперь.
Подошла Радклифф с серебряным подносом, на котором были бокал миндальной настойки и вишневые вафельки.
— Ваша милость с утра ничего не кушали, пожалуйста, возьмите хоть чуть-чуть для подкрепления сил…
Я отмахнулась. Однако любовь и нежная тревога в ее глазах пронзили меня до глубины души, я не могла более сдерживаться.
— О, Господи, — запричитала я, — неужели все снова, как с Робином? Или это Божья кара за то, что я зажилась на этом свете? Видеть, как события повторяются и вновь переживать прежние муки?
Уорвик и Радклифф уложили меня в постель, Елена взяла за руку и ровным голосом, из которого так и не изгладился шведский акцент, зашептала на ухо:
— За тем исключением, мадам, что Ваше Величество никогда не любили, — она замялась, — и не привечали сэра Уолтера, как лорда Лестера.
А сейчас у вашей милости по-прежнему есть любовь лорда Эссекса.
Уорвик наклонилась с другой стороны.
— Госпожа, отхлебните чуточку лекарства, которое приготовила Радклифф, — оно очень сильное, вы сразу уснете…
Любовь Эссекса… Я начинала дремать. Да! Она, по крайней мере, у меня, есть, истинная правда. Он ежедневно шлет мне нежные и мужественные любовные послания: Я женился не ради себя, но ради нее — из жалости… я вынужден был ее пожалеть…»
Я сжала руку Уорвик:
— У мерзавца Рели нет даже такого оправдания. Он спал с ней из похоти! И под самым моим носом.
И притом несколько лет — по меньшей мере два года…
— Отвезли его в Тауэр?
— Как Ваше Величество и приказали. Обоих.
Они ждут вашего решения.
Загадку раскрыл Роберт — ему не потребовалось много слов. Глаза его горели искренним сочувствием, когда он с поклоном протянул мне пергамент:
— Сэр Уолтер Рели шлет вам письмо с извинениями и покаяниями. Ваше Величество, а с ним стихи…
Я взвыла и вышибла из рук Роберта пергамент:
— Не желаю извинений и стихов, хочу знать правду!
— Вы ее услышите, миледи. — И Роберт защебетал:
— Сэр Уолтер и дама приглянулись друг другу, и он лишил ее невинности. Затем она понесла…
Я знала! Вот чем была ее водянка — а я-то ее пожалела, отправила в деревню на поправку, подышать чистым воздухом.
— И сэр Уолтер на ней женился. А когда вы отправили ее в деревню, она вместо этого укрылась в доме брата в Мил-Энде, где и родила сына. А сэр Уолтер уговорил графа Эссекса стать крестным отцом ребенка. Сэр Уолтер рассчитывал на сочувствие графа — они хоть и соперники, но граф тоже скомпрометировал себя тайным браком, заключенным без воли Вашего Величества…
Я вскочила и заходила по комнате.
— Это не одно и то же! Женитьба графа — совсем другое дело.
Рядом с постелью лежали письма, в которых мой лорд объяснял все:
Внемлите мне, Ваше Величество, Вашей душой заклинаю, внемлите!
Я впервые увидел ее в Зютфене, куда она приехала к раненому мужу, сэру Филиппу Сидни, за которым ухаживала до самой его смерти, — и он сам, умирая, поручил ее моим заботам. В моих глазах он был безвременно павшим героем, а его последнее желание — законом. Покойный лорд Лестер, который любил Ваше Величество так же страстно, как я, если такое возможно, обойдись с ним судьба помягче, подтвердил бы мои слова. Жениться на даме было долгом чести, от которого рыцарь уклониться не может. Однако, если честь и связала меня с нею, к вам меня влечет любовь, безмерная любовь…»
Да! Он по-прежнему меня любит! Я схватила последнее письмо и прижала к губам. Да и кто бы не предпочел меня ей, его жене, жалкой вдове Сидни.
Сказать по правде, я не имела ничего против его брака с Фрэнсис. Я даже жалела ее, когда вспоминала ее худосочное мальчишеское тело, благочестиво опущенные долу коровьи глаза, бледную кожу, излишне темные глаза и волосы — в то время как в моде мои золотисто-рыжие локоны и фарфоровый цвет лица. Конечно, он ее не любит. Он любит меня, хоть и не может этого проявить, слишком велико расстояние между нами. А уж кому-кому, а ему обязательно нужно продолжить род, чтобы его титулы — и красота — сохранились в потомстве.
Да, этот брак больше походил на суровый долг, даже на кару Господню, чем на потворство греховной плоти.
Я могла если и не простить его, то по крайней мере сделать вид, что ничего не произошло. А мне его так не хватало! Надо было его вернуть.
И не только для себя. Это вдруг стало совершенно ясно. Теперь, когда старики поумирали, надо ради блага Англии возвышать новых людей, молодых. Мой лорд силен и отважен, неутомимый боец и верный англичанин до мозга костей. Он может пригодиться — надо ввести его в Тайный совет в качестве одного из первых лордов и советников.
Однако я по-прежнему колебалась.
Можно ли совместить интересы Англии и мои собственные? Да? — говорила гордость. И почему бы нет? Мне всегда это удавалось. Я его обуздаю, приструню. Его можно исправить, простить.
В отличие от Рели. Вот без кого прекрасно можно было обойтись. Тем более что вдруг отпала нужда в рубаках.
Перемена произошла просто, быстро и мощно, как всегда. Мир наступил самым мокрым днем того ужасного лета, когда дождь хлестал не переставая и казалось — Бог открыл небесные шлюзы. Запертые в Нонсаче, мы извелись от тоски и скуки, стали замкнутыми, и тем более изумила нас пришедшая извне весть.
Война во Франции окончена.
Нашим войскам не нужно больше поддерживать протестантского короля Генриха против его подданных-католиков.
Я лихорадочно расхаживала взад-вперед по террасе, куда вышла подышать воздухом, пока снова не начался дождь.
По крайности мы сбережем деньги, а то — сколько? — двести, триста тысяч крон истрачены безвозвратно… Я пыталась отыскать хоть зернышко утешения в сообщенных Берли вестях — бедняга, он едва встал с носилок, на которых принесли его слуги.
— Что? Что он сказал? О, сядьте же, милорд, не надо стоять!
Берли со вздохом опустился на подушки. Рядом стоял помрачневший Роберт.
— Мадам, король сказал: Париж стоит обедни».
— И ради этого он отвернулся от истинной веры, от света нашей религии, отказался бороться за торжество протестантизма в своей стране и перешел в католичество? Господи, была бы я мужчиной! — рыдала я в гневе. — Зубами бы вырвала у него сердце и съела на ярмарке! Дайте перо и пергамент и пошлите за моим лордом!
Мне надо утешиться.
Слова лились с пера:
Моему кузену королю и повелителю Франции Генриху IV.
Мне сообщили, что ради достижения мира в своей стране Вы отреклись от нашей веры и бросились в объятия Рима. Ах, как Вы меня огорчили, как стенает моя душа! Неужто вы ожидаете добрых последствий от поступка столь нечестивого? Надеюсь только, что Вы одумаетесь. Вписала Вас на первое место в свой поминальник, молюсь о Вас денно и нощно.
Ваша по-прежнему любящая сестра, если Вы — прежний, а нет — так между нами все кончено.
Королева Елизавета».
Берли прочел и улыбнулся:
— Вижу, упреки Вашего Величества по-прежнему разящи. Однако не бойтесь, миледи. Союзника мы не потеряли, Генрих никогда не решится воевать с нами, его страна слишком истощена.
И вы увидите, что теперь, когда Франция объединилась, испанский король переключит внимание на нее — его злейший враг там, а мы так, сбоку припека, и этот шаг, безусловно, пойдет нам на пользу.
Я, немного успокоенная, кивнула в ответ:
— Будем надеяться, потому что, боюсь, у нас хватит хлопот и здесь!
Ибо я уже знала, что мир не приносит мира несчастным, тем, кто подобно мне постоянно борется с любовью и с собой. А поскольку мой лорд любит войну, он не даст мне пожить в мире. Казалось бы, отделавшись от главного соперника, Рели, мой лорд, погубивший себя глупой женитьбой, и зная, что повелевает мною и множеством моих даров — сладкими винами, лесами и полями, огромными поместьями и соответствующими доходами, аккуратно выплачиваемыми четыре раза в год, — мог бы угомониться. Но — и это превратилось в мой вечный рефрен — надо было предвидеть…
Я послала за ним в твердой решимости использовать его дарования на благо Англии.
Я старалась держать его на расстоянии вытянутой руки, обходиться более сдержанно, когда он возвращался из деревни, где жила его жена. Однако эта пьеса, наша осенняя трагедия, была еще не доиграна. А в трудную минуту мудрый обращается за помощью к философии.
Чтобы смириться с отступничеством французского короля, я вновь обратилась к школьным занятиям, переводила великое творение Боэция, De Consolation Philosopiae — Об утешении философией», с благородной латыни на не менее благородный английский, до того довел меня гнев на короля, на Рели, на всех вероломных мужчин.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18