— Нет, — проговорила она. — Дункан, я…
Голос ее прервался, когда он стал обводить нежные лепестки, которые больше не скрывались под золотыми завитками. Она открывалась перед ним подобно цветку и, подобно цветку, вызывала восхищение. Ее желание, которое он мог обонять и осязать, пьянило его. Он снова погрузил палец и снова получил ответ огненной влагой.
Потом прикосновение Дункана исчезло, и Эмбер осталась одна, истязаемая на дыбе неудовлетворенного желания. У нее вырвался протестующий крик.
— Потерпи, — тихо произнес он. — Я хочу быть таким же нагим, как и ты.
Но руки Дункана совсем не казались терпеливыми, срывая с него оставшуюся одежду под неотступным взглядом желтых, как само пламя, глаз.
Когда он вновь повернулся к Эмбер, у нее округлились глаза. Его плоть восстала полностью, он являл собою воплощение мужской силы, и все его могучее тело влажно светилось, ожидая утоления голода.
— Эмбер?
— Ты был таким и в Каменном Кольце? — спросила она.
— Да.
Она перевела дыхание, которое задерживала, сама того не замечая.
— Ну, тогда… тогда и в этот раз мы прекрасно подойдем друг другу, — проговорила она. И добавила еле слышно: — Хотя я не могу представить, как это получится.
Со звуком, который мог быть смехом либо стоном, Дункан, опустился на ложе.
— Я постараюсь, чтобы получилось, — сказал он. — Плох тот воин, который не умеет как следует вложить меч в ножны.
Ложась между ногами Эмбер, Дункан задел ее, и мощные течения его страсти омыли ее, заставив задрожать.
— Тебе страшно? — спросил он.
— Прикоснись ко мне, и узнаешь.
Дункан просунул руку вниз между своим телом и ее, но уже не рукой раздвинул нежные лепестки цветка желания Эмбер. Ощущение атласного тепла, которое ждало его там, заставило его сердце забиться вдвое быстрее.
— Ты должна мне сказать, если тебе будет больно, — охрипшим голосом проговорил он.
Единственным ответом Эмбер был новый прилив тепла, от которого в ней набухла и лопнула почка страсти. Огненная влага, омывшая Дунканову плоть, без единого слова сказала ему, как он желанен.
Дункан со стоном выдохнул и погрузился в нее еще немного глубже.
У Эмбер перехватило дыхание. Ощущение того, как ее тело расступается, чтобы принять его, было остро-возбуждающим. Ощущение жестоко сдерживаемой страсти Дункана было. Для нее сладостной пыткой. Он входил в нее так медленно, словно хотел убедить ее и себя, что на этот раз в их соединении не будет боли.
— Тебе больно? — спросил Дункан, продвигаясь еще чуть глубже.
— Нет, — ответила Эмбер неровным голосом. — Ты так сладко меня убиваешь.
— Что ты говоришь?
— Боже милостивый, — прошептала она. Дункан почувствовал страстную дрожь глубоко внутри.
у Эмбер, ощутил, как его плоть орошает ее горячий дождь, и лишь ценой яростной борьбы с собой не потерял голову. Пот выступил у него на всем теле с головы до пят, но он ни на йоту не ускорил своего медленного погружения внутрь Эмбер.
Еще одна волна чувственной дрожи сотрясла Эмбер, отдавая ее тело во власть темного воина, будившего в ней страсть доселе ей неведомой силы.
Но и этого ей было мало. Ей нужен был Дункан. Весь целиком. И он был нужен ей сию минуту.
Безотчетным движением ее ногти впились ему в бедра, требуя более глубокого проникновения.
— Ты хочешь, чтобы я вошел глубже? — спросил он.
— Да, да, да и да! Дункан, пожалуйста.
Он мрачновато усмехнулся и, надавив сильнее, продвинулся глубже.
Медленно.
Из горла Эмбер вырвался тихий стон. Ее бедра шевельнулись движением столь же древним, как сама праматерь Ева. Тонкий аромат и шелковистый огонь ее страсти ласкали и пьянили Дункана. Он не мог сдержать горячего ответного толчка. Ее плоть так жарко, так ласково, так тесно облегала его со всех сторон.
А он еще не погрузился до конца.
— Тебе правда не больно? — хрипло спросил Дункан. Эмбер смогла ответить лишь прерывистым стоном наслаждения.
— Посмотри на меня, — сказал он.
Глаза Эмбер медленно открылись. Они были золотые, горящие, словно угли, почти безумные. Их вид вызвал в теле Дункана еще один жаркий толчок. Она ощутила это так же ясно, как и он сам.
— Ты вытерпишь, если я войду еще немного глубже? — спросил Дункан.
— Но я совсем не чувствую боли, когда ты во мне, а только удовольствие.
Чуть хрипловатый шепот Эмбер был Дункану так же сладок, как таинственные движения ее тела и опьяняющий аромат ее страсти, еще более экзотический, чем запахи сандалового дерева и мирра.
— Подними ноги и обхвати ими меня, — тихим голосом проговорил Дункан.
Когда Эмбер сделала так, как он велел, наслаждение стало еще острее.
— Держись за меня, — сказал Дункан. — Прижмись как можно теснее и крепче.
Эмбер хотела спросить, для чего это нужно, но ощущение того, как он медленно дошел в ней до конца, заполнив ее теперь целиком, отняло у нее слова, мысли, отняло все, оставив лишь пронзительный экстаз. С дрожащим, прерывистым криком она отдалась наслаждению полного слияния со своим темным воином.
— Теперь ты чувствуешь, как сильно я хочу тебя? — спросил Дункан сквозь стиснутые зубы.
— Я чувствую тебя внутри себя. Всего целиком.
— Больно?
— Нет. Это наслаждение — такое сильное, что даже страшно. Твое желание и мое вместе.
Улыбаясь немного мрачной улыбкой, Дункан медленно двинулся вспять из той нежной мягкой глубины, которой достиг с такой мучительной осторожностью.
— Нет! — почти вскрикнула Эмбер. — Ты нужен мне!
— Не больше, чем мне нужна ты.
У нее перехватило дыхание, когда Дункан вернулся, погрузившись в нее глубоко, снова наполнив ее собою. Он повторил движение со сдержанной силой, и это возбудило ее еще больше, потому что она явственно воспринимала всю необузданность его желания.
От их соединенных тел распространилось какое-то странное, неземное мерцание. Глаза Эмбер расширились, когда она почувствовала, как ее охватывает пламя — нежное и свирепое в одно и то же время. Она беспомощно задрожала.
— Дункан, я больше не выдержу. Это… нет сил…
Голос Эмбер оборвался. По ее телу стали прокатываться повторяющиеся сладко-мучительные судороги, и каждое сотрясение лишь притягивало его еще ближе к ней, еще больше распаляя снедавший ее огонь.
Дункан губами поймал трепещущий крик, сорвавшийся с губ Эмбер в то мгновение, когда ее исход хлынул на него, лаская каждым глубоко скрытым в ней толчком экстаза. С каждым своим входом он пил вино ее страсти.
На несколько сладостных и томительных мгновений Дункан замер в неподвижности над Эмбер, упиваясь ясным свидетельством того, что с ним она узнала наслаждение.
Когда сдерживаться дольше стало невозможно, он начал двигаться со все возрастающей мощью. Каждое его движение у нее внутри вызывало все новые нежные содрогания и сжатия. Ее лицо стало напряженным, неуловимо изменилось в полете, который уносил ее все выше и выше под воздействием его могучей мужской силы, раз за разом входившей в нее.
Вдруг Эмбер выгнулась и содрогнулась, пронзенная неописуемым экстазом. В ее дрожащем крике было имя Дункана. Она прижалась к нему изо всех сил, ибо он был и бурей, и спасительным убежищем.
Атласная теплота плоти Эмбер втягивала Дункана, ласкала его, сулила ему блаженство, равного которому он еще не испытывал. Он чувствовал, что теряет власть над собой, и пытался сопротивляться, потому что хотел бы остаться навеки в этом состоянии — между уверенностью в ее экстазе и предвкушением своего.
— Ты совершенна, — хрипло проговорил Дункан. — Да поможет мне Бог, ибо ты нужна мне больше-всего на свете, больше, чем даже возвращение памяти!
Дольше сдерживаться он не смог. Со стоном отрешения он дал волю своей страсти и излил ее в лоно янтарной колдуньи, упоительная глубина которого так гармонично принимала и вмещала его естество.
Глава 15
Саймон в полном боевом снаряжении подъехал к замку Блэкторн на своем огромном боевом жеребце, скакавшем быстрым галопом. Рядом с ним ехал еще один рыцарь в кольчуге и боевом шлеме. С другой стороны Саймон вел в поводу темно-гнедого жеребца, который был никак не меньше его собственного.
Гнедой жеребец был без всадника, а к пустовавшему седлу были приторочены меч в ножнах и длинный, каплевидной формы щит. Щит был украшен изображением головы черного волка — знаком Доминика ле Сабра, Глендруидского Волка.
Вокруг всадников клубился холодный и тихий осенний туман. Копыта лошадей прогрохотали по опущенному мосту, который вел во внутренний двор Блэкторна. Несколько мгновений спустя под стальными подковами трех жеребцов зазвенели булыжники двора.
На ступенях крыльца появилась женщина и стала с тревогой вглядываться в приехавших. Увидев жеребца без всадника, она подхватила подол богатого зеленого платья и быстро сбежала вниз по ступеням. Капюшон соскользнул у нее с головы, и ее огненно-рыжие волосы развевались по ветру, словно языки настоящего огня, пока она перебегала двор.
Не обращая внимания на опасность быть растоптанной, она подбежала прямо к лошадям. При каждом быстром движении ее тела дрожали и звенели малюсенькие золотые колокольчики, украшавшие ее одежду.
— Саймон! — крикнула она. — Где Дункан? Что случилось? Почему у тебя его боевой конь?
Жеребец Саймона почти встал на дыбы, когда его всадник резко натянул поводья.
— Не подходи, Мег! — приказал Саймон. — Если какая-нибудь из лошадей наступит на тебя, Доминик снесет мне голову.
— И не только это, — произнес голос, донесшийся со стороны караульного помещения. — Я прикажу нанизать твое сердце на вертел и поджарить.
Саймон обернулся и увидел брата, шагающего к нему по булыжникам двора.
На Доминике был длинный плащ, такой же черный, как и его волосы, и лишенный каких бы то ни было украшений, за исключением большой серебряной застежки, скреплявшей плащ из тяжелой ткани. Да и не было нужды в каких-то еще украшениях, которые указывали бы на статус Доминика. Массивная застежка из чистого серебра была сделана в виде волчьей головы с необыкновенными хрустальными глазами, смотревшими на мир взглядом, в котором светилось древнее знание.
Волк глендруидов, исчезнувший на тысячу лет, был найден и отдан воину, не принадлежавшему к клану глендруидов.
Доминик миновал все еще беспокойно переступавших жеребцов и остановился лишь тогда, когда оказался между ними и женой. Убедившись, что Мег в безопасности, Доминик повернулся к Саймону и заговорил с ним.
— Дункан жив? — напрямик спросил он. — Да.
Мег прикрыла глаза и произнесла благодарственную молитву. Одной рукой Доминик обнял ее за плечи, привлек к себе, что-то тихо сказал ей в волосы. Она придвинулась еще ближе к нему, принимая поддержку мужа.
— Дункан ранен? — спросил Доминик.
— Да. И нет.
Серебряные глаза Доминика сузились: он видел, что Саймон подавляет в себе какое-то клокочущее в нем сильное чувство.
Зеленые глендруидские глаза тоже изучали Саймона, ибо Мег уловила ненависть, кипящую под маской кажущегося спокойствия. Она не видела Саймона в таком состоянии с тех пор, как вскоре после их свадьбы с Домиником он обвинил ее в попытке отравить мужа.
Доминик повернулся и посмотрел на второго рыцаря. Шлем скрывал его белокурые волосы, но не мог скрыть его холодных, очень светлых глаз. Легким кивком головы Свен подтвердил то, о чем уже догадался Доминик.
Больше ни слова не должно быть сказано о Дункане Максуэллском — слишком много вокруг ушей, которые могут подслушать.
— Пойдем ко мне, — сказал Доминик.
Он подал знак, и сразу несколько конюхов поспешили через двор, чтобы принять лошадей. Потом что-то сказал одному из ожидавших поодаль оруженосцев, и юноша бросился бегом в другую часть двора — сказать, чтобы из кухни принесли еду.
Никто больше не произнес ни слова, пока все не оказались в уединении личных покоев хозяина. После того как влажные от тумана плащи были сняты и повешены сушиться, Доминик повернулся к брату.
— Расскажи мне, что с Дунканом.
— Его околдовали, — резко бросил Саймон.
Саймон больше не скрывал обуревавшей его ненависти. Она потрескивала у него в голове подобно разряду молний.
— Околдовали? — переспросила Мег. — Как это?
— Он ничего не помнит о Блэкторне, не помнит, что присягал Доминику на верность, не помнит о своей помолвке с Арианой.
Доминик приподнял одну черную бровь, отчего лицо его приобрело насмешливое выражение.
— Клянусь Господом, — сказал Доминик. — Это может вызвать затруднения. Король Генрих был особенно доволен тем, что нашел жениха-сакса для норманнской наследницы.
— Ты хочешь сказать, удобного жениха. Он твой вассал и косвенно оказывается обязанным Генриху, — заметил Свен. — Как я понимаю, хозяин замка Дегэрр-Хоулд не в восторге от предлагаемого союза.
Усмешка Доминика была, не менее свирепой, чем усмешка волчьей морды, украшавшей его плащ.
— Лорд Чарльз, — тихо произнес Доминик, — спал и видел, как расширит свои владения, удачно выдав замуж дочь. А вместо этого брак Арианы укрепит господство Генриха.
— И твое влияние, — добавил довольным тоном Свен.
— Да. Тебе попадались люди Чарльза в Спорных Землях?
— Нет, — ответил Свен.
— А тебе, Саймон?
— Кроме следов колдовства, мне ничего не попадалось, — мрачно буркнул тот.
Доминик искоса взглянул на жену.
— Колдовство — это по твоей части, — с улыбкой сказал он.
— И это говорит Глендруидский Волк, — пробормотал Свен.
Доминик усмехнулся еще шире, но не стал больше расспрашивать Саймона.
— Какого рода чары или колдовство ты подозреваешь? — спросила Мег у деверя.
— Спроси у проклятой ведьмы, что живет в Спорных Землях.
— Прошу тебя, начни с самого начала, — сказала Мег.
Эти слова были не только просьбой, но и приказом.
Саймон не обиделся. Он питал привязанность и уважение к этой глендруидской женщине, которая спасла жизнь Доминику, сильно рискуя лишиться своей.
— Мы со Свеном расстались у Морского Дома, — начал Саймон. — Он хотел посмотреть, правду ли болтали о каком-то полностью снаряженном боевом жеребце, который якобы бродит в лесу подобно дикому зверю и убегает от всех, кто пытается поймать его.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46