— Я не стану брать тебя силой. Ты веришь мне?
Эмбер чувствовала, что Дункан говорит правду и что эта правда еще сильнее пылающей в нем страсти.
— Да, — прошептала она. — Я верю тебе. Долгий протяжный вздох, почти стон, исторгся у него из груди.
— Благодарю тебя, — сказал он. — В прошлом никто бы не усомнился в моем слове. Но здесь… здесь я должен снова доказывать свои достоинство и честь.
— Но не мне. Я очень ясно почувствовала твою честность и гордость сразу же, как только прикоснулась к тебе в первый раз.
Дункан нежно и легко коснулся своими губами губ Эмбер, и прикосновение это было таким мимолетным, что его едва ли можно было назвать поцелуем.
— Пойдем, — сказал он мягко, протягивая ей руку. — Давай пройдемся немного.
Эмбер сплела свои пальцы с пальцами Дункана и вся затрепетала, ощутив на себе жар от неистово пылавшей в нем страсти, которой он не давал вырваться наружу.
— Куда мы идем? — спросила она.
— Поискать укромного местечка.
— Но ветер не холодный.
— Это пока на нас плащи, — возразил он. Смысл того, что Дункан оставил недосказанным, вызвал у Эмбер смешанное чувство тревоги и предвкушения.
Шепот моря, травы и ветра сопровождал их на всем пути до подножия небольшого возвышения. Там люди когда-то разровняли круглую площадку, чтобы установить высокие каменные столбы. Хотя строители давным-давно исчезли, этот заросший травой круг и сами камни остались.
— Вот место, защищенное от ветра, — показала Эмбер. — Если ты не боишься камней.
Дункан на мгновение закрыл глаза. Особые чувства, дремавшие в нем и просыпавшиеся лишь в минуты опасности, пришли в состояние бодрствования по его сигналу, но не обнаружили ничего тревожного и вновь погрузились в бесконечный сон.
Эмбер, чья рука оставалась в руке Дункана, с изумлением наблюдала за ним. Будучи ученицей Кассандры, Эмбер знала, что, если когда-то древнее зло и витало вокруг кольца из камней, оно давно уже убралось с этого места.
И Дункан тоже это знал, хотя его никто не учил.
Должно быть, он просто неизвестный рыцарь. Глупо с моей стороны до сих пор бояться, что он — Шотландский Молот, враг Эрика.
Через минуту Дункан открыл глаза и сказал:
— Эти камни не таят никакой опасности.
— Ты — один из Наделенных Знанием! — воскликнула Эмбер.
Дункан рассмеялся.
— Нет, моя золотая колдунья. Я просто воин и пользуюсь всем своим вооружением, включая и голову.
Эмбер собралась было обидеться на него за то, что он назвал ее колдуньей, но тут же поняла, что он сказал так любя, а не в упрек ей. Когда она увидела, что Дункан наблюдает за ней и его живые карие глаза смотрят на нее с интересом и одобрением, то решила, что ей нравится быть его «золотой колдуньей»
— Это и есть свойство Наделенных Знанием, — рассеянно произнесла Эмбер. — Умение пользоваться головой.
— В таком случае, — сказал Дункан, осматривая каменное кольцо, — во время священного крестового похода я узнал то, что любой собаке известно с самого рождения, — опасность пахнет по-особому.
— Мне кажется, что этим не все сказано.
— А мне кажется, что сказано даже больше, чем нужно.
Дункан искоса взглянул на Эмбер. Ее блестящие золотистые глаза с таким волнением смотрели на него, что ему захотелось немедленно овладеть ею — с нежностью, но основательно.
— Иди же, мое янтарное сокровище.
— А, теперь, значит, я — сокровище, а вовсе не колдунья. Должно быть, ты владеешь Знанием.
Дункан улыбнулся Эмбер, и его улыбка была полна чувственной ласки.
— Восхитительная колдунья, — тихим голосом сказал он. — Сядь со мной вот под этим камнем, и мы побеседуем о том, что такое Знание, а что просто здравый смысл.
Дункан легонько потянул Эмбер за руку, и она, с улыбкой уступив, опустилась на траву рядом с ним Камень, выбранный им для защиты от порывистого ветра, был выше человеческого роста. Его поверхность была изъедена временем и солью, которой был пропитан воздух: В тонких, словно лезвие, трещинах на этой поверхности росли целые сады, но такие малюсенькие, что едва можно было рассмотреть в них цветущий мох.
Но мох действительно цвел. Растущим зеленым существам было привольно на поверхности камня, и они заткали толстым живым изумрудным покровом почти весь древний монолит.
Эмбер потрогала мох кончиками пальцев, потом закрыла глаза и, вздохнув, прислонилась к камню спиной.
— Как ты думаешь, долго эти камни ждали нас здесь? — почти шепотом спросила она.
— И вполовину не так долго, как я ждал случая сделать вот это.
Эмбер открыла глаза. Дункан был так близко, что она ощущала тепло от его дыхания и могла различить отдельные цветные пятнышки в его карих глазах. Она слегка отстранилась, потому что ей вдруг захотелось провести кончиком пальца по линии его губ под усами.
— Не бойся, милая, — сказал Дункан. — Тебе нечего бояться.
— Я знаю. Я только хотела прикоснуться к тебе.
— Правда? А как?
— Вот так.
Кончиком пальца Эмбер обвела контур верхней губы Дункана. Дрожь острого наслаждения, пронизавшая его тело от ее прикосновения, была для Эмбер наградой — такой же, как и волнующее ощущение от его дыхания на кончиках пальцев.
— Это тебе нравится! — воскликнула она в восторге от сделанного ею открытия.
У Дункана перехватило дыхание, когда еще одно легкое прикосновение к его губам обожгло его будто огнем.
— Да, — ответил он охрипшим голосом. — Мне это нравится. А тебе?
— Прикасаться к тебе? Да. Боюсь, что даже слишком.
— Между нами нет места для боязни.
Вместо теплого дыхания Дункана Эмбер ощутила на своих губах его горячие губы. Он почувствовал ее колебание.
Вслед за тем он ощутил, что ее губы стали более податливыми и что она позволяет поцеловать себя. Его сердце забилось сильнее, а огонь проник во все уголки тела.
Однако Дункан всего лишь чуть крепче прижал свои губы к ее губам Этого едва хватило, чтобы немного приоткрыть губы Эмбер и мимолетно провести по ним кончиком языка изнутри, но было вполне достаточно, чтобы исторгнуть у нее судорожный вздох и заставить ее еще больше открыться навстречу нежному поцелую. И опять он, осторожно касаясь, провел кончиком языка по ее губам.
— Дункан, — прошептала Эмбер. — Ты. Ты. Его язык скользнул еще глубже.
Это движение прервало и речь, и само дыхание Эмбер. Эта ласка, легко коснувшаяся чувствительной внутренней поверхности ее губ, была нежна, как скольжение крылышка мотылька. Если бы Эмбер в тот момент не прикасалась к Дункану, то подумала бы, что он и сам нежен, словно мотылек.
Но она прикасалась к нему. Она ощущала жар от сдерживаемого им пламени желания. Контраст между тем, что он делал, и тем, что с такой силой чувствовал, должен был испугать ее.
Вместо этого он обманул ее так, как не Смогла бы обмануть никакая ласка.
— И правда — я в безопасности, когда с тобой, — прошептала Эмбер.
— Всегда, моя золотая колдунья. Скорее я отсеку себе правую руку, чем причиню тебе зло.
Когда обнимавшие ее стан руки Дункана отпустили ее, Эмбер даже не попыталась отстраниться. Он приподнял ее и усадил к себе на колени, и это неторопливее движение тоже было само по себе лаской, говорившей ей, что он откровенно наслаждается ощущением ее теплой тяжести, лежащей у него на коленях.
— Расстегни на мне плащ и сунь руки внутрь, — тихо попросил Дункан.
Эмбер заколебалась.
— Разве ты не хочешь согреться моим теплом? — спросил он.
— Я боюсь.
Дункан опустил ресницы. Пронизавшая его печаль заставила Эмбер тихо вскрикнуть.
— Ты не доверяешь мне, — сказал он — Чем я обидел тебя в прошлом, что ты так боишься меня сейчас? Взял тебя силой?
— Нет, — прошептала она.
И повторила это шепотом снова и снова, раздираемая его неуверенностью и горечью, мучимая нанесенной его достоинству раной — ведь она не поверила его слову, что с ним ей нечего опасаться.
Ей было невыносимо причинять ему такую боль.
Без всякой просьбы руки Эмбер сами собой скользнули к Дункану под плащ. Торопливо, уже не таясь, они прокладывали себе путь между складками одежды, пока снова не ощутили живое тепло его обнаженной кожи. Эта небольшая победа исторгла у нее негромкий вскрик, родившийся в глубине горла.
В изумлении смотрел Дункан на закрытые глаза и напряженные черты лица Эмбер, пока она пробовала на ощупь его тело. Поняв, что одно лишь прикосновение к его обнаженной коже дает ей такое острое наслаждение, он был одновременно и потрясен, и чрезвычайно возбужден.
— Эмбер?
— Да, — прошептала она. — Я боюсь себя, а не тебя. Она склонила голову Дункану на грудь, так что ее дыхание овевало то место, которое гладили ее пальцы.
— Себя, не тебя…
Ее шепот слился с горячим прикосновением ее губ к горлу Дункана. Его словно пронзило струей жидкого огня. Ощущение от языка Эмбер, ласкающего его кожу, было таким неожиданным и восхитительным, что он застонал.
— Каждое прикосновение к тебе, даже самое легкое… — послышался шепот Эмбер.
Ее язык касался Дункана так легко и нежно, словно это был язычок котенка. В ответ на ласку его тело напряглось, как туго натянутая тетива.
— Видишь? — шепнула она. — Я прикасаюсь к тебе, и ты весь горишь. Я чувствую твой жар и загораюсь от него Потом опять прикасаюсь к тебе, и пламя взмывает еще выше.
— Клянусь святой кровью Господней, — хрипло сказал Дункан, поняв наконец источник страха Эмбер. — Ты хочешь меня так же сильно, как я хочу тебя.
В ее улыбке был привкус горечи. Она порывисто вздохнула.
— Нет, Дункан. Я хочу тебя больше. Во мне сливаются оба желания — твое и мое.
— Поэтому ты и боишься?
— Да. Меня страшит… это.
Эмбер снова коснулась кончиком языка шеи Дункана, наслаждаясь вкусом и теплом его тела, гладкостью кожи, но больше всего быстрыми, сильными толчками его крови, ощущавшимися совсем близко, сразу под кожей.
— Не бойся этого. — Низкий голос Дункана звучал почти резко. — Страсть подобная этой — Божий дар.
Эмбер грустно засмеялась.
— Так ли это? Такой ли это дар — видеть рай издалека и знать, что вход туда тебе заказан?
Одна рука Дункана скользнула к Эмбер под капюшон. Его пальцы проникли в слабо заплетенные волосы, и несколько прядок попало к ним в плен. Постепенно ему удалось повернуть ее голову так, что он смог заглянуть в ее золотистые глаза.
— Мы можем вкусить блаженство рая, не нарушив его коралловых врат, — сказал Дункан.
— Разве это возможно?
— Да.
— А как?
— Следуй за мной. Я покажу тебе.
Дункан преодолел то ничтожное расстояние, которое разделяло их губы. Губы Эмбер открылись, пропуская его язык. Она снова испытала уже знакомое восхитительное ощущение, когда его кончик быстро скользнул по внутренней поверхности ее губ.
Потом касание его языка стало жестче, настойчивее; он ощупывал уголки рта и края губ, стремясь проникнуть в теплую темноту, лежавшую чуть дальше предела досягаемости.
— Что ты хочешь… — начала Эмбер.
Но закончить вопрос она так и не успела, потому что его язык проскользнул у нее между зубами, похитил ее слова и оставил взамен огонь.
От этого ритмичного скольжения, отступления и возвращения его языка огонь внезапно полыхнул у нее по всему телу. Но рожденный им жар, не успев разгореться в полную силу, почти сразу же угас, ибо упругое, возбуждающее тепло его языка куда-то исчезло.
Еле слышный вскрик, вырвавшийся из горла Эмбер, подействовал на Дункана, будто удар бича. Ищущее встречное движение ее языка отозвалось вспышкой чистого пламени у него в паху. Он засмеялся низким смехом, идущим из глубины его груди, и еще крепче сжал Эмбер в объятиях, притянув ее еще ближе к той части своего тела, что пылала жарче всего.
— Не это ли ты ищешь? — спросил Дункан.
Его язык прорвался .между зубами Эмбер, когда он крепко прижал ее бедра к своим. В ответ она так жадно потянулась к нему, что у него закружилась голова. С тихим стоном она еще теснее припала к горячим источникам наслаждения на его теле. Когда он попробовал подвинуться, чтобы притушить разгоравшееся между ними жаркое пламя, то ее руки обвились вокруг его шеи, а ее язык устремился навстречу его языку в чувственном поединке, в котором не могло быть побежденных.
Не отрываясь от ее губ, Дункан приподнял Эмбер и осторожно опустил ее в траву. У нее под плащом его рука потянула и распустила шнурки. Вдруг он чуть-чуть повернул голову и несколько раз легонько прихватил зубами ее губы.
Медовый огонь брызнул и разлился у Эмбер внутри, и она застонала. Дункан стал нежно покусывать ей шею, и от этого по ее порозовевшей коже побежала новая жаркая волна. Когда он попытался разнять ее руки, обнимавшие его за шею, она воспротивилась этому.
— Знаю, что мы должны остановиться, — сказала Эмбер, — но не сейчас.
— Нет, не сейчас, — согласился Дункан. — Нам предстоит пройти еще немалый путь, прежде чем мы окажемся перед последней дверью и повернем обратно.
Он снова прильнул губами к ее губам. Мягко и постепенно, в то время как его язык манил ее и мучил обещаниями райского блаженства, он разомкнул кольцо ее рук вокруг своей шеи и прижал их к ее бокам.
Эмбер не понимала, чего хочет Дункан, пока не почувствовала, как прохладный воздух овевает ее груди. Полы ее плаща были распахнуты и откинуты по обе стороны ее тела, она была обнажена по пояс, а ее руки оказались привязанными к бедрам складками наполовину спущенной одежды.
Дункан уже не касался ее. Он просто смотрел на нее пылающими глазами. Груди у нее были прекрасной формы, не слишком полные и не слишком маленькие, теплые и тугие, а розовые соски напоминали бутоны шиповника. Он жаждал взять каждый бутон в рот и ласкать его языком, жаждал ощутить на вкус бархатистую мягкость ее грудей.
В ложбинке между ее грудями лежал сгусток золотого света, навек плененный в вечном янтаре. Подвесок мерцал и переливался блеском, словно вобрал в себя саму жизнь Эмбер.
Он прикоснулся к подвеску в безмолвном приветствии. Потом убрал руку и просто смотрел на красоту, которую раньше скрывали тяжелые складки одежды.
— Дункан? — шепотом окликнула Эмбер.
Она заглянула ему в глаза и вздрогнула от того, что в них увидела.
— Тебе холодно?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46