Северн чертыхнулся, а Трист поднял головку и уставился на Гастингс, которая машинально погладила его. Потрясенный Северн увидел, как зверек с наслаждением зажмурился и вытянул лапки.
— И каким же образом?
— Я дам ему подслашенного эля, и он не ощутит привкуса мандрагоры и корня тысячелистника. У него начнется ужасная рвота. Этого никто не вытерпит. А я предложу ему лекарство, если он скажет правду.
— Не верю, — возразил Северн. — Что это за лекарство?
— Размельченные цветы водосбора и горечавки, смешанные с кислым пивом. Горечавка успокаивает рассудок и кишечник. Ты ведь и сам только что выпил горечавки, и тебе стало легче.
— Ах, — воскликнул Грилэм, — ты имеешь в виду горькую настойку! Моя Кассия тоже ею пользуется, хотя жалуется, что малышу Гарри она не очень помогает.
— Я пошлю ей свой рецепт, — улыбнулась Гастингс. — Его составила для меня сама Ведунья. Северн выругался, и оба с недоумением обернулись.
— Да успокойся. Раз Гастингс взялась тебя лечить, ты поправишься намного быстрее, чем заслуживаешь. Будь любезна, немедленно смешай зелье для пленника.
— С удовольствием. Надо будет кое-что подогреть и вскипятить. Это займет немного времени.
— Нет! Я сам пойду к нему и…
— И что? Выдерешь ему ногти? Разрежешь на куски? Или вообще убьешь, ничего не узнав?
— Не твое дело, черт тебя побери. Я здесь хозяин и буду поступать так, как считаю нужным. Хватит твоей болтовни…
Внезапно Трист вскочил, потерся мордочкой о подбородок Северна, закрыв ему рот своим телом, свесив хвост на ухо.
— Выпей, — предложила Гастингс, — тут еще немного горечавки, и ты успокоишься.
Грилэм осторожно снял Триста, поднес к губам Северна кубок и не отнимал до тех пор, пока тот все не выпил.
— Эта ведьма отравит меня, — прошептал раненый, закрыв глаза.
— Зачем травить, я лучше убью тебя лопаткой.
Он слишком огромный, Грилэм, — заметила Гастингс, не сводя глаз с ровно дышащего мужа. — Одна порция горечавки для него мала. — Да, — протянул Грилэм.
Через пять минут судорожной рвоты несчастный уже молил вылечить его:
— Пожалуйста, леди, спасите. Я все расскажу.
Пожалуйста.
Гастингс улыбнулась Грилэму и Северну, растолкла цветы горечавки, медленно смешала их с подогретым элем и выставила на солнце. Покачивая жидкость в кубке, она смотрела, как муж склонился над пленником. Вокруг них толпилась еще дюжина воинов.
— Ты вовсе не крестьянин, как пытался нас уверять. Скажи, кто твой хозяин и что ему надо, — приказал Северн.
Несчастный побледнел. Судороги очередного приступа рвоты оказались еще более ужасными, так как его желудок был уже давно пуст.
— Милорд Ричард со своими людьми скрывается в Певенсейской чащобе. Мы трое нарядились крестьянами и легко пробрались в замок. Ведь сегодня базарный день. Потом мы увидали ее и попытались схватить. Дайте же мне лекарство, миледи, прошу вас.
Гастингс поглядела на мужа. Тот держался естественно, словно и не был ранен. Решать должен он. Может, Северну захочется просто убить пленного.
— Дай ему зелье, Гастингс.
— Пей не спеша, — велела та, поднося кубок к губам страдальца. — Делай глотки поменьше. Тебя перетащат в тень, ты уснешь, а когда проснешься, все будет в порядке.
Бедняга снова упал в зловонную лужу, и Северн объявил:
— Я отпускаю его. Он отнесет послание Ричарду де Лючи. Грилэм, идем со мною, нужно составить письмо.
Оказывается, муж грамотный. Но Гастингс уже ничему не удивлялась и даже почувствовала облегчение. Значит, ей самой не придется следить за управляющим Торриком. Отец, также владевший грамотой, всегда твердил, что уже не боится стать жертвой недобросовестных людей, особенно если это касается денег.
Следом за мужчинами Гастингс направилась в главный зал, думая, как бы она сама поступила с тем несчастным. Отец наверняка с большим удовольствием прикончил бы его, а может, еще и дразнил бы кубком с лекарством, вонзая в беднягу кинжал.
Пленника отпустили к концу дня, и он с благодарностью взглянул на Гастингс. Неужели забыл, что именно она дала ему рвотное?
— Жду ответа завтра утром, — напомнил Северн. — Если твой хозяин заупрямится, мне придется его убить и захватить его замок.
— А перед тем как Северн отправит Ричарда де Лючи в ад, наша леди напоит его таким зельем, что он будет выплевывать собственные кишки, — добавил Грилэм.
Когда несчастный покинул Оксборо, настало время предать земле тело Фоука Трента. Его похоронили рядом с супругой, которую он убил, и отец Каррег сказал прощальную речь. Остальные молчали, было слышно, как неподалеку квохчут куры, хрюкают свиньи, а за стенами замка мычат коровы.
— Я передаю меч Фоука Трента его наследнику лорду Северну Лэнгторну-Тренту, барону Лугезу, третьему эрлу Оксборо, — закончил отец Каррег.
Северн выхватил меч из ножен, поднял его над головой и торжественно произнес:
— Принимаю наследство и клянусь хранить его так же, как храню собственные владения. От всех моих вассалов я приму клятву до исхода лета.
Раздались приветственные крики, причем не только среди мужчин, но даже среди женщин и детей. Залаяли собаки. Все оживились, признавая нового лорда.
Теперь Гастингс окончательно поняла, что прежняя жизнь кончилась. И нет пути назад. В замке — новый хозяин. Ее хозяин.
Северну нужно посетить еще три отцовских, а ныне его замка, где он примет клятвы в верности и решит, кто будет править в его отсутствие. Гастингс спрашивала себя, осмелится ли кто-то из отцовских вассалов оспорить права нового эрла Оксборо.
Глава 5
Северн задержался на пороге спальни. Комнату уже старательно убрали. Хотя он через госпожу Агнес отдал распоряжение, Гастингс не подчинилась и не соизволила дождаться мужа.
Рана еще болела, но Северн думал, что сумеет овладеть женой. На его взгляд, это совершенно необходимо. Может, сегодня она не обзовет его скотиной. А может, обзовет. Наплевать. Он, мужчина, не свернет с намеченного пути.
Северн вошел в тесную девичью спальню Гастингс. Она стояла у распахнутого настежь окна, и ветерок ласково шевелил ее волосы. На ней было то же зеленое платье, но косу она успела распустить. Какие у нее красивые волосы, блестящие, мягкие. Наверное, их приятно ласкать, перебирать рукой, прижимать к лицу. Северну нравились женские волосы, только если они были чисто вымыты и хорошо пахли. Он собрался дотронуться до нее, и тут же застыл от острой боли в плече. Стиснув зубы, он вспомнил уроки Гвента, научившего справляться с болью, когда в Иерусалиме Северна ранил уличный бандит. Гастингс не обернулась.
— Агнес? Хорошо, что ты пришла, посиди со мною, а я угощу тебя сладким вином, которое привез лорд Грилэм.
— Я отправил ее спать, — ответил Северн, еще злясь на женщину, — посмевшую было открыть рот. Правда, в отличие от хозяйки у Агнес хватило ума промолчать.
— Зачем ты пришел? — обернулась к нему Гастингс.
— Я — твой хозяин, — отчетливо, словно разговаривая с идиоткой, произнес Северн. — Я — твой муж. Почему ты до сих пор здесь? Тут нечем дышать из-за всех этих трав. Иди в хозяйскую спальню, а если сумеешь мне угодить, если будешь послушна, тогда, может быть, я разрешу тебе пользоваться этой комнатой для работы с травами.
— Ах, — воскликнула она, — значит, милорд уже забыл, что именно травами я облегчила боль от раны? Вряд ли ты будешь настолько глуп, чтобы так скоро отвергнуть мою помощь.
Северн невольно сжал кулаки, и, заметив это, она побледнела. Да, он заставит себя бояться. Ему нужны кротость и повиновение, которых он ждал с первой минуты брака, но до сих пор так и не увидел. Отлично, придется научить ее сейчас. Тут из-под туники высунулся Трист, махнув лапкой в сторону Гастингс.
— У меня есть вино, — засмеялась та. — Он любит вино?
Проклятый зверек. Почему его угораздило рассмешить Гастингс именно в тот момент, когда Северн почти добился своего? Ладно, с Тристом он еще разберется. Он собрался засунуть куницу обратно, но передумал. Трист издавал довольное ворчание, чем-то напоминающее кошачье мурлыканье. За три месяца, со дня побега из Руана и до этой минуты, Трист еще ни разу не мурлыкал.
— Моя куница никогда не пробовала вина. Она пьет только эль. — С чего это он обсуждает привычки Триста? Северн тряхнул головой. — Я задал вопрос: почему ты здесь? Отвечай сию же минуту и не пытайся увиливать.
— Я как-то не подумала, — начала Гастингс, вид зверька, свесившегося с его туники, придал ей храбрости. — И у меня нет желания делить с тобою спальню.
— Мне нет дела до твоих желаний, — прервал ее Северн. — Иди за мной, уже поздно.
— Нет, ты уже овладел мною, значит, в этом нет больше нужды. Я не хочу снова быть изнасилованной.
— Черт побери, я тебя не насиловал! — воскликнул Северн. Плечо опять пронзила адская боль, но ему нельзя сейчас отступать. — Я же воспользовался кремом, старался тебе помочь.
— Твой крик пугает Триста. — Зверек опрокинулся на спину, заглядывая в лицо хозяину, и явно готовился удрать. — Если не хочешь вина, милорд, то разреши пожелать тебе доброй ночи. А я должна посмотреть, как сушится первоцвет.
— Для чего тебе этот первоцвет?
— Для многих целей, но лучше всего он помогает от головной боли, если накануне ты выпил слишком много эля. Кстати, тебе давно следует быть в постели. Или ты не устал? Рана еще не зажила, может начаться лихорадка.
Гастингс отвернулась к распахнутому окну, и Северн, вытащив Триста, положил на ее кровать. Ну вот, теперь он свободен.
Подскочив к жене, он развернул ее к себе лицом, не обращая внимания на боль в ране. Ему нравилось, что она бледнеет. Значит, боится, хотя бы в эти минуты. Вероятно, отец ее наказывал, а он вдвое сильнее эрла.
Тут Гастингс увидела, как потешно кувыркается Трист, и опять расхрабрилась. Зверек явно очаровал ее, и это внезапно умиротворило душу Северна. Именно в тот момент, когда он собирался урезонить строптивую жену. Ладно, ей уже недолго веселиться. Он об этом позаботится.
— Слушай меня, жена. Ты пойдешь со мною, и я стану брать тебя снова и снова, пока ты не забеременеешь. Это необходимо, хотя я не получаю удовольствия. Поэтому нечего обвинять меня в насилии, я только выполняю свой долг перед потомками. — Северн протянул руку к застежке ее платья.
— Не порти мне одежду.
— Тогда делай, как я велю! — Гастингс, к его удивлению, вдруг залилась краской. — Ты уже не девушка, нечего так краснеть. Я уже видел тебя без одежды, Гастингс. Все женщины устроены одинаково. У всех есть живот, грудь и то место, куда положено входить мужской плоти. Ты ничем не отличаешься от других, так что можешь не смущаться.
— Не кричи на меня, — еле слышно произнесла Гастингс.
— Тогда повинуйся, иначе я сорву с тебя платье и возьму прямо на этом гобелене.
— Ты не можешь, не можешь, — твердила она, не поднимая глаз, и Северн до боли сжал ей локти.
— Я могу делать все, что пожелаю. А то, что ты — наследница, не играет никакой роли. Ты станешь такой, какой мне угодно тебя видеть. Хорошо, я не буду рвать платье, меня тошнит от женских жалоб.
Северн прижал ее к висевшему гобелену, вышитому когда-то матерью и изображавшему охоту, за которой наблюдают роскошно одетые дамы. Гастингс уперлась руками ему в грудь.
— Ты не можешь, Северн, не можешь! Лучше бы ты оставил меня или валялся в бреду от лихорадки. Ты бесчувственный, как жаба.
Она смеет возмущаться? А где же милая его сердцу бледность? И что это за глупости по поводу чувств?
— Я не жаба и отлично все чувствую. Ты думаешь, я не почувствовал боли, когда в меня всадили кинжал?
— Я имела в виду другие чувства. Тебе безразлично, что чувствую я, страдаю ли от обиды, страха или гнева.
— Совсем не безразлично… иногда. У мужчины нет времени на такие пустяки. Я всякий раз замечал, как ты бледнела от страха. Мне это понравилось, да. Значит, жена питает должное уважение к мужу и господину.
— Ты и в самом деле животное? — с изумлением спросила Гастингс, хотя подобные рассуждения не были новостью. — Неужели тебе доставляет удовольствие издеваться над теми, кто слабее тебя? Радует мой страх?
Да как она смеет его допрашивать, выставлять безмозглой дикой скотиной? А ведь, если подумать, женщина, которая боится мужчины, способна что-нибудь учинить над ним. Например, добавить в эль травку, от которой узлом завяжутся кишки.
— Временами ты сама напрашиваешься на мой гнев и пугаешься.
— Отпусти меня, Северн. Я ужасно разозлилась.
— Не смей мне приказывать. Сейчас ты пожалеешь о тех гадостях, которые наговорила, — сказал он и взялся за ее юбку.
— У меня начались месячные!
— Не может быть.
— Это правда. — Гастингс замотала головой. — Тебе нельзя быть со мной.
— Милостивый Господь дал мне терпение. Твоя кровь меня не испугает.
— Если ты заставишь, если ты унизишь меня, я никогда тебя не прощу, — прошептала Гастингс.
— Ты уже обещала это прошлой ночью.
— Но сейчас это нечто большее. Такое унижение я не перенесу. Отпусти меня, Северн.
— У тебя спазмы в животе?
— О чем ты?
— Черт возьми, по-твоему, я тупица?
— По-моему, мужчины ничего об этом не знают, а если и знают, то предпочитают не сознаваться. Подобные вещи кажутся им неприятными. Да мужчинам и не надо знать о женских делах. Им это безразлично. У меня нет спазм.
— Ты не покажешься мне неприятной. Идем со мною. Впредь, когда я пожелаю тебя взять, ты должна отдаться мне по доброй воле и так, как я того захочу. — Он вдруг почувствовал, что Трист взлетел наверх и уселся у него на плече, громко вереща. — Черт побери, это уж слишком, — возмутился Северн, но не стал прогонять его и неохотно отпустил жену. — У тебя на руках останутся синяки. Есть от них какое-нибудь зелье? Хорошо. Поэтому ты и сравнила меня с жабой? Потому что я не сразу понял? И мне все равно, если ты измажешь меня кровью? Ты права. С какой стати мужчине об этом беспокоиться. Женщина так устроена и временами теряет кровь. Я уже сказал, что не считаю это неприятным. Если ты беспокоилась из-за этого, то напрасно.
— Беспокоилась… Это же просто ужасно.
— Ты не можешь судить, — бросил Северн, отворачиваясь. — Прошлой ночью ты была еще девственницей, из нас двоих именно ты обладаешь меньшими знаниями.

Это ознакомительный отрывок книги. Данная книга защищена авторским правом. Для получения полной версии книги обратитесь к нашему партнеру - распространителю легального контента "ЛитРес":


1 2 3 4 5 6