А дядя Годвин нарисовал в часовне такого красивого Святого Георгия! — Мальчик поднял руки, показывая, насколько велик святой. — Когда я вырасту, то сделаю так, что в моем замке все стены будут расписаны святыми — до самого потолка! Если ты захочешь, то сможешь нарисовать их, — милостиво разрешил он сестре.
— Ну, спасибо! Так, значит, тебе понравился Святой Георгий?
Глядя, как мальчик истово закивал, Эмилин взяла тряпочку и привычным движением подложила ее под руку — так, чтобы чувствительные к любым следам страницы не испачкались. Окунув кисточку в чернила, она быстро набросала точную копию воинственного святого, изображенного дядюшкой, изобразив, однако, все детали его доспехов и украсив щит красным крестом. Кристиен восхищенно наблюдал за работой, время от времени делая профессиональные замечания по поводу деталей оружия — темы, такой дорогой его сердцу. Эмилин, удивленная его познаниями, послушно следовала советам, и скоро работа была закончена.
— Ну вот, — проговорила она, — когда картинка высохнет, ты сможешь взять ее себе.
— Спасибо! А теперь нарисуй мне, пожалуйста, дракона.
Эмилин засмеялась и покачала головой.
— Я должна закончить свою работу. Но если хочешь, ты можешь нарисовать его сам.
Она дала брату чистый лист, кисточку и несколько добрых советов для начала. И оба целиком сосредоточились на работе, склонившись над столом голова к голове, спинами к двери.
Короткое покашливание, чуть хрипловатое, заставило художников вздрогнуть. В проеме двери, ведущей в комнату барона, отдернув занавесь, стоял Николас Хоуквуд собственной персоной. На темно-красном фоне эффектно смотрелась черная туника с расшитым серебром подолом.
— Милорд! — радостно закричал мальчик и стремительно подскочил. — Посмотрите, что нарисовала мне сестра!
Подойдя ближе, Николас наклонился над столом. Эмилин так и не повернулась, старательно наклоняя голову и благодаря судьбу и обычаи за пышные и глубокие складки монашеского головного убора.
— Славная работа, — заметил барон, обращаясь к Кристиену. — Мои поздравления, мадам Агнесса! А я и не знал, что мой личный солярий уже превращен в переплетную мастерскую!
Эмилин густо покраснела, чувствуя, как жар заливает ей лицо.
«Святая дева, — подумала она, — его голос такой же бархатный, как у Черного Шипа, но манера говорить настолько отличается! Высокомерие сквозит в ней, фразы коротки, интонации резки». Пришлось чуть-чуть повернуть голову. Головной убор, закрывающий подбородок и шею, делал движения плавными и медленными, но она не решалась повернуться больше, опасаясь яркого света в солярии, хотя и понимала, что барон может воспринять это как грубость.
— Простите, милорд, — заговорила она, — я куда-нибудь перенесу свои вещи, если мое присутствие здесь нарушает ваш покой. В ваше отсутствие графиня просила меня закончить роспись книги и предложила эту комнату в качестве спокойного места для работы. Его рука медленно протянулась через ее плечо, чтобы аккуратно перелистать страницы.
— Понятно, — помолчав, произнес он. Эмилин ощущала горячее тепло за своей спиной, живую тяжесть руки на плече.
— Это прекрасная работа. Я и не предполагал, что в семье Эшборнов все художники.
— Лишь мой дядюшка и я, сэр, — прошептала девушка. — Я училась в монастыре.
Барон помолчал, аккуратно водя пальцем по разрисованным полям книги. Эмилин наблюдала, как чистый, коротко подстриженный ноготь повторил линию роз и шипов, остановился на них, а потом медленно был убран в сторону.
— Ваша работа безупречна, — наконец проговорил он. — Хорошо. Вы вполне можете использовать эту комнату в качестве мастерской.
— Благодарю вас, милорд, — вежливо ответила Эмилин, а про себя молила: «Уходите скорее, ради Бога!»
Его рука уперлась в стол как раз напротив ее глаз. Девушка прекрасно видела длинные пальцы, слегка припорошенные, словно пылью, темными волосами. Они лениво перелистывали страницы манускрипта. Его тело согревало ей спину. Ее рука со стальным колечком на пальце лежала на столе рядом с его рукой. Девушки нервно пошевелила пальцами.
— Пожалуйста, милорд, — попросила она, — краска ведь еще совсем свежая — даже не высохла.
Он убрал руку, медленно, как будто специально проведя ею по плечу художницы. От этого прикосновения уже знакомый огонь загорелся в душе и теле Эмилин. Пораженная своими ощущениями, покраснев, она быстро опустила голову. Сердце билось с невероятной силой.
Кристиен протянул руку за листком со Святым Георгием.
— Он высох?
Эмилин быстро кивнула.
— Да. Ты можешь его взять, Кристиен. — Стараясь говорить спокойно и сдержанно, девушка с трудом подавляла бурю, бушевавшую в душе. Брат осторожно взял рисунок за уголок, позволяя емупросохнуть на легком ветерке, залетавшем в открытое окно.
— Вот уж Изабель позавидует! — воскликнул он и понесся прочь, покинув комнату с таким же шумом, с каким он и ворвался в нее.
Эмилин спиной ощущала присутствие Николаса Хоуквуда, несмотря на его молчание. Его взгляд жег ее. Она положила обе ладони на стол, боясь пошевелиться и оглянуться. Барон очень нервировал ее: из-за него она не могла ни думать, ни даже спокойно дышать.
— Мадам Агнесса, — наконец прервал молчание Николае. Этот голос опять задел какие-то струны в ее душе, и против воли они зазвучали. А легкая насмешка, с которой было произнесено ее имя, живо напомнила язвительную манеру Уайтхоука. — Вы с дядюшкой планируете надолго задержаться в Хоуксмуре?
— До тех пор, пока не закончим роспись часовни, сэр, — заикаясь, едва пробормотала художница. — Если, конечно, мы здесь не лишние.
— Вам здесь рады! — Он помолчал. — Ваше кольцо достаточно необычно.
— Я ношу его в знак данной клятвы, сэр.
— Клятвы… — Последовало молчание тягучее и густое, словно мед. — Ну, — прервал его наконец барон тихим, с хрипотцой, голосом, — не буду больше вам мешать. До свидания, мадам.
Его шаги прозвучали твердо, даже, пожалуй, излишне громко. Открылась тяжелая дверь, потом с шумом захлопнулась.
Эмилин с трудом усидела на месте. Барон сердится. Получается, что каждый раз, когда она видит его, он на что-то сердится. Девушка пожала плечами, стараясь освободиться от тяжелого ощущения его присутствия.
«По крайней мере, — с некоторым облегчением подумала она, — он не узнал меня».
Глава 15
Грозовые облака плыли по широкому небу, окрашивая все вокруг странным таинственным зеленоватым светом. Стоя на крепостной стене своего замка, Николас Хоуквуд ясно видел реку, текущую под стенами Хоуксмура, леса, темнеющие здесь и там, просторную долину, развернувшуюся вдалеке, Безмятежность пейзажа нарушалась лишь темными столбами дыма примерно на расстоянии мили от замка.
— Что это, черт возьми, такое? — спросил Николас подошедшего Питера. Тот присмотрелся.
— За рекой? Огонь в поле.
— А что там еще, за дымом?
— Похоже на широкую каменную стену. — Питер прищурился. — Боже, да это же крепостная стена, ее только начали строить.
— Все ясно. Батюшка возводит новый замок на моей земле.
— Но твои границы ясно отмечены валунами, выкрашенными белой краской. Что бы он ни предпринимал в долине, граф не рискнет строиться на чужой территории.
— Ты так считаешь? — Николас искоса взглянул на друга. — Несколько недель тому назад я прямо попросил отца прекратить строительство этой башни. Но, как видишь, он не отдал подобного приказа своим каменщикам.
— Считаешь, что у него есть королевское разрешение на это строительство?
— Нет, но когда все королевство находится на грани раздора, он, возможно, полагает, что это легко сойдет ему с рук: ведь он — один из немногих верных королю подданных. Черт возьми. Борьба за эту хартию мало что изменила. Она не может помочь даже в такой мелочи.
— Не сомневаюсь, что шериф разберется с этим недоразумением. Ведь стены явно строят на земле Хоуксмура.
Николас нетерпеливо поморщился.
— Шериф нашего графства уже множество раз отказывался действовать против Уайтхоука. Каждый раз, как мой отец показывается в долине, у представителя власти как будто портятся зрение и слух.
— Король и его приближенные все еще держат зло на монахов-бернардинцев, — заметил Питер. — Этим и объясняется их равнодушие.
— Да, этим, да еще щедрым потоком золота, текущим из казны Уайтхоука в карман шерифа.
— Дерзость твоего отца — назовем это так — не знает границ. Николас угрюмо кивнул:
— Я знаю.
— Я думал, что лес простирается дальше на восток.
Николас неподвижно стоял, глядя вдаль, позволяя ветру свободно трепать свои волосы.
— Это так и было. Поэтому мы и не видели до сих пор этой стены. Уайтхоук спалил часть моего леса. Этот дым… — он стукнул кулаком по каменному парапету. — Придется срочно прекратить все это. Я не могу стерпеть, чтобы у меня под носом вторгались на мою землю, рубили, жгли мой лес, что-то строили.
— Но ты же не собираешься начинать с ним войну! Николас резко повернулся.
— Неужели? Ах да, кодекс чести не позволяет! Не хочу слышать ни о каких кодексах!
— Если ты выступишь со своим войском, Уайтхоук немедленно ответит тем же, и уже через несколько дней Хоуксмур окажется в осаде. Ты же сам прекрасно знаешь, что ему нужен лишь маленький повод, чтобы начать то, что он готов сделать в любую минуту — напасть на тебя, даже из-за пустяка.
Нахмурившись, Николас пристально взглянул на облака, так изменившие все вокруг. Действительно, нельзя допустить нападения на замок. В нем сейчас находится драгоценное сокровище. Ни Уайтхоук, ни Питер не подозревают об этом.
Если бы он не был сейчас в таком мрачном настроении, то само воспоминание о попытке Эмилин выдать себя за другую рассмешило бы его. Конечно, он сразу узнал ее — в тот самый момент, как увидел в солярии. Но он не откроется до тех пор, пока не решит, что с ней делать. Или для нее, раздраженно подумал он, пытаясь подавить желание встряхнуть хоть немного здравого смысла в ее хорошенькую, хотя и спрятанную под монашеским чепцом, головку. Сейчас, когда в его доме и Эмилин, и дети, и тетушка, и все остальные, он не может рисковать их спокойствием и начинать войну с Уайтхоуком. Придется придумать какой-то другой способ.
— Что ты предпримешь? — спросил Питер.
— Для начала посмотрю и подумаю. — В сверкающих глазах рыцаря внезапно отразились зеленые грозовые облака. — Хочу выяснить, насколько близко все это к моим пограничным камням. Клянусь распятием, — пробормотал он про себя, — в мое отсутствие здесь произошло множество событий.
Николас резко повернулся и быстрым шагом пошел по стене. Питер едва поспевал за ним.
Всадник остановился на вершине холма и, тихонько натянув зеленоватые поводья, внимательно рассматривал тени облаков, лежащие в цветущей чаше долины. Едкий запах дыма раздражал. Всадник повернулся в сторону просеки, туда, где лента из тщательно обтесанного белого известняка превратилась в высокие крепостные стены.
Каменщики и рабочие двигались вверх и вниз по кучам мусора и по деревянным лесам, издали напоминая муравьев, таскающих в свой муравейник крошки и хвоинки. Некоторые из них поднимали в сетях камни, пользуясь при этом подъемником высотой с саму стену и выкрикивая разнообразные команды и советы.
На светлой лошади восседал высокий беловолосый рыцарь. Окруженный приближенными, он внимательно наблюдал, как дым, темный, словно дыхание ночи, поднимается в грозовое небо. Лес жгли, чтобы расчистить место для строительства нового замка.
Всадник тронул коня и медленно двинулся вниз с холма. Длинная зеленая попона едва не задевала землю. Оказавшись среди деревьев, он прибавил ход и уже рысью начал приближаться к стройке. Подъехав поближе, он остановился в зарослях и, сняв покрытые мхом и листьями перчатки, начал внимательно вглядываться и вслушиваться в происходящее.
Через некоторое время по темному небу прокатились низкие рокочущие раскаты грома. Рабочие, словно по команде, посмотрели вверх, а затем повернулись к графу. Шавен перегнулся со своего коня и тихо что-то сказал Уайтхоуку. Рядом породистая собака в железном ошейнике с шипами прижала уши и тихо завыла.
Небо стало пепельно-серым. Этот мрачный цвет поглотил зелень листвы и белизну стен, сделав все мрачным и темным. Снова тяжело и гулко прокатился гром. Не дожидаясь разрешения господина, люди быстро слезли со стен и побежали в укрытие — маленькую покрытую соломой хижину неподалеку. Уайтхоук тронулся с места вместе с Шавеном, свитой и собакой. Но они не успели уехать — раздался новый резкий удар грома, сверкнула молния , и разразился настоящий ливень.
Шавен нервно взглянул вверх и что-то сказал графу.
Дождь хлестал с не растраченной еще силой. Все оказалось в воде: лес, поле, люди. Выведя коня из зарослей. Зеленый Рыцарь направился прямиком к замку, не обращая ни малейшего внимания на дождь. Вода ручьями стекала с листьев, которыми была плотно покрыта его одежда. Боярышник и остролист обрамляли капюшон, защищая лицо от потоков дождя, и намазанное зеленой мазью лицо блестело от редких капель. Он ехал легко и неслышно — легенда, покинувшая седую древность и пришедшая в настоящее.
Уайтхоук резко натянул поводья — его конь взбрыкнул и заржал. Шавен и двое конвойных тоже внезапно остановили коней.
Зеленый всадник приветственно поднял руку с пальцами-веточками. Дождь не позволял рассмотреть детали его внешности, но не мог уменьшить ужаса тех, кто видел его. Сейчас он уже был на расстоянии полета стрелы, но продолжал приближаться галопом.
Снова загремело, но ливень немного смягчил удар грома. Всадник не остановился. Уайтхоук и его свита едва сдерживали испуганных коней. Собака угрожающе зарычала, но среди хаоса ее даже никто не заметил.
— Дьявол! — закричал Уайтхоук. — Уезжаем отсюда!
Опустив руку. Лесной Рыцарь наклонился в седле и еще больше ускорил шаг, направляясь прямиком к кучке всадников. Те испуганно закричали и бросились врассыпную.
Уайтхоук что-то приказал собаке, и она устремилась к всаднику. Шавен и двое конвойных тоже бросились вдогонку.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53