А что касается отца…
– Что же про отца?
– Как я уже заметила, ты был к нему чрезвычайно великодушен. Он не заслуживает этого.
– Да.
– Ты такой добрый, Саймон, – порывисто проговорила она. – Такой великодушный, и благородный, и…
Он жестом велел ей замолчать:
– То, что я сделал только ради того, чтобы освободиться от Фарингдонов, простой эгоизм с моей стороны.
– Нет, то, что ты сделал, ты сделал ради меня, – понимающе сказала она и подняла на него смеющиеся глаза. – Всему свету известно, что ты бессовестно мне потакаешь.
– И всему свету известно, что ты влюблена в меня до потери сознания и находишься полностью в моей власти и моей милости. – Он развязал узел белого галстука и прошел обратно в комнату.
– Что ж, по-моему, достаточно справедливо.
– И всему свету, без сомнения, скоро станет известно, – Саймон разматывал длинную шелковую полоску, – что я влюблен в тебя так же, как ты в меня.
– Вас беспокоит такая возможность, милорд? Он подошел и встал перед ней, белый шелковый галстук свисал с его пальцев.
– Ничуть.
– Саймон? Что ты собираешься делать с галстуком? – спросила Эмили.
Он чувственно обмотал его вокруг ее шеи.
– То же самое, что и в прошлый раз, когда мы предавались любви здесь, в библиотеке.
– Вот как? – Ее глаза расширились. – Но сейчас день, милорд.
– Никогда не рано «унестись к брегам любви златым, манящим, чудным», радость моя. – Он схватил ее в объятия и понес к одной из громадных атласных подушек. Уложив ее на золотое ложе, он опустился рядом. Она улыбнулась ему, в ее красивых глазах сияла любовь.
А когда на ней не осталось ничего, кроме полоски белого шелка, она пришла в его объятия так, как приходила всегда, – с радостной, исполненной любви страстью, такой сильной, что она продлится всю жизнь.
Уголком глаза Саймон заметил, как улыбается ему один из его драгоценных драконов. Граф рассмеялся, и этот смех превратился в музыку – песнь дракона, и весь дом наполнился ею.

1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43