— Между Лизой и Владимиром Корфом была связь, и он бросил ее.Елизавета Петровна говорила мне о своих чувствах к барону, — после минутной паузы кивнул Репнин. — Но это — в прошлом. И я готов предложить ей руку и сердце, как только будет официально решен вопрос о ее разводе с господином Забалуевым.— Вот как? — Долгорукая с интересом взглянула на Репнина. — Князь, пожалуйста, присядьте рядом со мной.И, когда Михаил с холодной вежливостью опустился на краешек диванчика, продолжила:— Простите меня, князь, если я в пылу отчаяния держалась с вами слишком высокомерно. Признаюсь, ваше известие для меня — удивительная новость и символ надежды. Да, я никогда не одобряла увлечения дочери Корфом и, к сожалению, поторопилась избавить ее от него, выдав Лизу замуж за того подлого обманщика и грязного игрока. Но вы — совсем другое дело! Я была бы несказанно рада, если бы Долгорукие и Репнины породнились еще и через вас с Лизой. Это во всех отношениях достойный брак, а уж коли он также построен на взаимном чувстве, то это просто моя мечта.— Мария Алексеевна… — начал Репнин, но Долгорукая жестом остановила его.— Я искренне рада, и мне приятно, что вы не дрогнули, услышав сообщение о романе Лизы с Корфом. Но все же я прошу вас — до тех пор, пока не решится судьба брака с Забалуевым, и Владимир своей кровью (Репнин вздрогнул) не искупит вины за позор нашей дочери, не приходите к нам, не испросив разрешения, и не встречайтесь с Лизой наедине.— Вы хотите меня обидеть, Мария Алексеевна? — Репнин встал.— Нет, нет! — Долгорукая схватила его за руку и пожала ее горячо и нервно. — Я лишь прошу вас не унижать мою дочь более того, чем она уже испытала. Я верю в вашу порядочность, князь, и надеюсь, что вы правильно воспримете мою просьбу.— Хорошо, — скрипя зубами, согласился Репнин. — Счастье Лизы для меня — превыше всего! И я хочу, чтобы вы одобрили этот брак. Я обещаю, что впредь не сделаю ни единого шага в направлении Елизаветы Петровны, не заручившись вашим благословлением. И Петра Михайловича, разумеется, тоже.— А вот это лишнее, — заговорщически улыбнулась Долгорукая. — Думаю, Пете о нашем соглашении знать совсем необязательно. Уверена, вы понимаете, что последнее слово в этой семье все равно останется за мной. А я обещаю вам всемерное содействие и поддержку.— Благодарю вас, княгиня, — Репнин склонился поцеловать ей руку, а она милостиво притянула его голову к себе и по-матерински поцеловала в лоб.Новость и впрямь была превосходная — каким-то чудом Лиза вытянула-таки свой счастливый женский билет. И, проводив ласковым взглядом уходившего Репнина, Долгорукая почувствовала прилив сил и ощутила подъем настроения. Она и мечтать не могла, что ее девочка пойдет по стопам своего благоразумного брата и выберет наконец-то себе достойную пару. Репнины — род столь же старинный и благородный, как и Долгорукие, и, закрепив это объединение еще одним браком, Долгорукие смогут вернуть себе утраченное могущество и вес при дворе.О, если бы Петр понимал ее замыслы! Если бы он видел далеко идущие цели, а не тратил время попусту на любовные утехи в объятиях смазливой крепостной! Господи, сколько горя принесла им всем эта отвратительная интрижка! И, быть может, если бы Петр не придавал ей такого большого значения, объявив любовью всей своей жизни, княгиня и сама, поплакав, со временем с пониманием приняла бы эту связь, как данность. Простить — не простила бы, но несла бы эту боль точно муку крестную… Ведь считала же ее маменька обычным делом похождения папеньки с прислугой и дворовыми девками.— Ах, Петя, Петя… — вздохнула Долгорукая. — Все могло быть иначе, мы оба были бы счастливы, и дети наши не испытали бы обмана и унижения!..Приход Сони отвлек ее от размышлений о прошлом и несбывшемся будущем, но слишком долго Мария Алексеевна говорить с ней не стала — есть проблемы и поважнее, чем мелодраматические настроения художницы Сони. Долгорукая для блезира построжила младшую дочь и вскоре отослала ее.Итак, надо было решить, что делать с Сычихой… Мария Алексеевна встала с дивана и нервно заходила по гостиной, скрестив руки.Волею судьбы в ее доме поселился враг, и по некоторому размышлению княгиня пришла к выводу, что решение Репнина привезти раненую Сычиху к ним в имение — это дар фортуны. Провидение само отдало эту ведьму в руки княгини и наделило властью распорядиться ее никчемной жизнью. Что там сказал доктор Штерн?.. Сычиха впала в забытье и не узнает никого вокруг себя? Превосходно! Да мало ли что способна сделать с собой слабоумная… Или еще проще — спала, спала и не проснулась… Конечно же! Как это просто — Сычиха должна уснуть… Вечным непробудным сном! Упокой Господь ее душу!..Долгорукая вдруг почувствовала азарт охоты — она трепетала, словно гончая перед решающим прыжком. Сычиха должна умереть! И княгиня решительно направилась в комнату Татьяны.Раненая лежала на подушках — бледная, с осунувшимся острым лицом. Долгорукая прислушалась — ей показалось, что в комнате еще кто-то есть, но потом она поняла — это бредила Сычиха. Она вымучивала горлом какие-то слова, словно грозила кому-то, обещая осуществление проклятья. Видеть и слышать это было для Долгорукой невыносимо — даже в бессознательном состоянии эта чертовка продолжала сеять раздор и пугала грядущим наказанием. Словно черный демон вселился в нее и теперь чревовещал — свободный от телесных оков и запретов христианского разума.— Бог поймет, Бог простит, — едва слышно прошептала Долгорукая, оглядывая комнату в поисках подходящего для ее целей предмета.Внезапно ее осенила мысль — княгиня подошла к изголовью кровати и, делая вид, что поправляет подушки, медленно вытянула из горки одну из них. Сычиха будто застонала, но потом снова погрузилась в тревожную пустоту и блаженным голосом стала звать кого-то.— Корф! — поняла Долгорукая. — Она зовет этого подлеца, старого барона!Что ж, усмехнулась княгиня, сейчас вы соединитесь, голубки, на веки вечные станете неразлучны! Долгорукая мягко взбила подушку в руках и нависла над Сычихой. Она примерялась упасть вместе с —подушкой, чтобы своим телом придавить ее к лицу раненой, как вдруг скрипнула дверь в комнату, и от порога раздался встревоженный, испуганный голос князя Петра:— Маша! Что ты делаешь?!— Я? — Долгорукая вздрогнула от неожиданности и застыла в неловкой позе с подушкой в руках. — Да вот… поправить хотела… Чтобы удобнее спалось.— Ты пугаешь меня, Маша, — тихо сказал князь Петр, подходя ближе. — Ты становишься одержимой убийствами.— Так вот какова твоя любовь? — спокойно усмехнулась Долгорукая, медленными движениями взбив подушку и заботливо подложив ее под упавшую с кровати руку Сычихи. — Ты столь сильно ненавидел меня за то, что я есть, жива и мешаю твоей связи с той девкой, что готов обвинить в чем угодно, лишь бы избавиться от меня?! Но нет — этому не бывать! Я не позволю тебе ни отправить меня в больницу, ни на каторгу! Я найду защиту от развратного и лживого мужа, бросившего жену и родных детей ради крепостной потаскушки!— Маша! — воскликнул князь Петр. — Ты же все передергиваешь!Нет! — Долгорукая повернулась к мужу и надменно уставилась ему в лицо. — Нет, это ты сию минуту обвинил меня в покушении! Ты прятался больше года по лесам, убеждая меня в том, что я убила тебя! Ты не заступился за свою жену, когда мерзавец Корф обвинил меня в отравлении твоего дружка, старого барона!— Машенька! — растерялся князь Петр. — Побойся Бога! Разве не ты сама призналась в содеянном?!— А что может доказать слабая, одинокая и беззащитная женщина, со всех сторон окруженная врагами и предателями?! — Долгорукая патетически всплеснула руками. — Да, я смолчала, оклеветанная подло и безвинно! Но это не дает тебе права подозревать в любом моем поступке злой умысел и обвинять огульно и жестоко!— И я, по-твоему, не должен верить своим глазам?А где были твои глаза, когда я изводилась от горя и вся исплакалась, униженная и преданная тобой?! С каким видом ты смотришь в лицо своим детям? Ты и сейчас еще считаешь, что имел право изменить мне, ибо я, видите ли, перестала быть прежней наивной дурочкой, которую ты убедил выйти за тебя замуж!— Это просто невыносимо! — вскричал князь Петр и схватился за голову. — Ты сводишь меня с ума!— Ум? — дьявольски расхохоталась Долгорукая. — Да ты потерял его, пока удовлетворял свою похоть, бегая по четвергам в свое укромное местечко в имении Корфов!— Вон! — страшным шепотом велел жене князь Петр. — Уйди, Маша, прошу тебя! Иначе я за себя не отвечаю.— Как скажешь, — покорно кивнула Долгорукая. — Но я всегда буду зеркалом твоей трусости и подлости! А ты никогда не сотрешь со своей семьи позор бесчестия, которое сам на него и навлек!С этими словами Долгорукая с гордо поднятой головой вышла из комнаты Татьяны.Князь Петр с ужасом смотрел ей вслед — его жена обладала каким-то мистическим даром убеждения, легко переворачивая очевидное и заставляя принимать на себя ей же адресованные обвинения. Князь Петр слабел, когда Мария вот так бросалась в атаку. Из княгини, наверное, мог получиться великий судья, адвокат или прокурор — в зависимости от того, чью сторону ее пригласили бы представлять. Ей не находилось равных в споре, ибо в ее исполнении он уже не был спором, а скорее — декларацией, обязательной к общей ратификации.Вдруг Сычиха застонала, и князь Петр очнулся от своих невеселых мыслей. Он подошел к больной и склонился над ней, прислушиваясь. Похоже, раненая пришла в себя и пыталась понять, где она и что с нею происходит.— Поберегите силы, — сердечно сказал ей князь Петр. — Вам необходим отдых, и — никаких переживаний.— Пить, — слабым голосом одними губами прошептала Сычиха, — пить…— Конечно, конечно, — князь Петр взял с комода подле кровати графин и налил воды в стакан, но потом взглянул в него на просвет и понял, что боится оказаться невольным убийцей — а вдруг Маша уже отравила воду?Он виновато улыбнулся Сычихе и выбежал в коридор с криком:— Есть кто живой?На зов явилась Татьяна, и князь Петр велел ей срочно принести воды, но налить ее самостоятельно. Та непонимающе посмотрела на него, однако кивнула и отправилась выполнять. Пока Татьяна ходила за свежей водой, князь Петр вернулся к Сычихе и стал уговаривать поспать и забыть все дурное.— А ты кто? — со странным выражением спросила Сычиха.— Друг, — ответил князь и успокаивающе погладил ее по голове.— Ты — добрый, — улыбнулась Сычиха, — только несчастный. Ты все ищешь ее, а она рядом. Совсем близко…— Она? Кто — она?— Я не помню, но знаю — та, кого ты не видел, жива.— Господи, — догадался князь Петр, — ты о дочери моей, о Настеньке?— Бедная Настя, бедная Настя…— Не беспокойся, я найду ее, я обязательно ее найду! А вот и Таня, — князь Петр взял из рук Татьяны кувшин и чистый стакан, налил воды и поднес к губам Сычихи, осторожно приподняв ее голову над подушкой. — Пей, пей и поправляйся быстрее, блаженное ты создание…Оставив Сычиху на попечении Татьяны, князь Петр вернулся в гостиную, где и застал жену — по обыкновению и в неизменной позе. Долгорукая неподвижно сидела на своем любимом диванчике — с выпрямленной спиной, уставившись в одну точку. Князь Петр замешкался при входе, так как еще не был до конца уверен в правильности принятого им решения, но в этот момент княгиня медленно повернула к нему голову, и ее ледяной взгляд неожиданно придал ему недостающей решимости.— Маша, — холодным тоном обратился к жене князь Петр, — прошу тебя сейчас же следовать за мной.— Но… — начала Долгорукая.— Это не обсуждается! — прервал ее князь Петр. — Идем.Княгиня нехотя поднялась со своего места и с видом агнца, отданного на заклание, последовала за мужем.Войдя в спальную, князь Петр пропустил жену вперед, а потом снял с крючка на стене длинный, с головкой в виде льва, ключ от двери.— Что это значит? — недовольным тоном спросила Долгорукая, заметив его движение. — Вы намерены запереть меня здесь? Я — пленница?— Я считаю, что для всех нас будет лучше, если какое-то время вы посидите взаперти, — кивнул князь Петр.— И это ваша благодарность за то, что я растила в ваше отсутствие наших детей, следила за хозяйством и оберегала вашу честь от досужих сплетен соседей?!— Это всего лишь мера предосторожности. Вынужденная мера, ибо ваше поведение непредсказуемо.— Хотите сказать, что делаете это ради моего блага? — с иронией осведомилась Долгорукая.— Во имя нашего общего блага! Я беспокоюсь о вашем самочувствии, дорогая. И вместе с тем не хочу, чтобы ваше нездоровье обернулось для всей нашей семьи новыми бедами, — сухо ответил князь Петр.— И я не могу оспаривать ваше решение?— Вы можете говорить все, что вам заблагорассудится, но это не будет иметь совершенного никакого значения.— Вы никогда прежде не были столь жестоки со мной!— А вы прежде никого не убивали! И я не желаю, чтобы еще кто-нибудь пострадал от ваших рук.— Вот как! — вспыхнула Долгорукая.— Только так! — воскликнул князь Петр и вышел, заперев дверь на ключ.Он понял, что не сумеет жить дальше, не открыв тайны рождения и исчезновения своей дочери. Но Сычиха ничем не могла ему сейчас помочь, и лишь Марфа знала те детали, что способны были прояснить все обстоятельства этого странного и запутанного дела.Марфа, ах, Марфа… Князь Петр уже давно тяготился отношениями с ней. И не потому, что Марфа наскучила ему, — Долгорукий по природе был склонен к постоянству и не искал приключений на свою голову. Просто однажды он почувствовал, что любовь Марфы становится такой же обузой, в какую превратилась в свое время и любовь жены. Долгорукому нравились романтические посещения имения Корфа — тайна порождала азарт, а он, как известно, движет чувствами настоящего мужчины.Князь был благодарен Марфе за спасение, но со временем ее опека превратилась в постоянный надзор за ним, а пребывание в заброшенном родовом имении стало напоминать тюремное заключение. И, прожив больше года с Марфой, князь Петр почувствовал, что тоскует по прежней жизни — по привычкам повседневного быта, по голосам детей и даже по бесконечному ворчанию Маши, которое издалека уже не казалось таким болезненным и раздражающим.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16