Вы не почувствуете ни малейшего неудобства из-за нелепой выходки моей дочери.
Она произнесла это, не моргнув глазом, словно в ее предложении заменить дочь не было ничего неподобающего. Флетчер подумал, что обеих, должно быть, роднит еще и полное равнодушие к супружескому долгу. У него было только одно желание – бежать!
– Прошу меня извинить, леди Флора, но мне нужно идти на одну очень важную встречу! – выпалил Флетч первое, что пришло в голову.
– Можете спокойно отправляться, куда вам угодно. – Почтенная леди улыбнулась зятю с любезностью тигра, поймавшего добычу. – Уверяю вас, когда вы вернетесь, в доме будет полный порядок.
Она повернулась к Куинсу и принялась визгливо выговаривать ему по поводу неправильного, на ее взгляд, ведения домашнего хозяйства, меню, горничных и простыней. Удивительно, как быстро испарялся ее светский лоск, когда она разговаривала со слугами.
– Ах да, ваша светлость, – снова заворковала леди Флора, когда лакей уже открыл перед герцогом двери. Флетчеру пришлось снова повернуться к ней. – Если встретите Пердиту, передайте ей мои наилучшие пожелания.
Флетчер поклонился. Странно, что у этой женщины прелестная белокуро-золотистая шевелюра, а не клубок извивающихся змей.
– Куинс. – подождав, пока леди Флора удалится, спросил Флетчер у дворецкого, который стоял в дверях с плащом в руках, – как звали ту древнегреческую богиню, у которой на голове были змеи вместо волос?
– Медуза, ваша милость, – ответил тот. – Она одним взглядом обращала людей в камень.
– Вот именно, – задумчиво пробормотал герцог и направился к экипажу. Поппи не может не понять, что она просто обязана вернуться домой.
Глава 14
1 мая
Дамский парик оказался чертовски тяжелым, однако голова под ним чесалась не больше, чем под собственным париком Финчли, а вот пройтись в кринолине с обручами камердинер Вильерса смог с большим трудом.
– Как же вы, бедняжки, в этом сидите? – сочувственно спросил он экономку миссис Феррерс.
– Господи, да на вас только небольшие боковые обручи, – ответила она, оглядывая Финчли. – Попробовали бы вы походить в кринолинах двадцатилетней давности – вот уж были неудобные! Но обручи под юбкой по крайней мере делают вашу фигуру более женственной.
Взглянув на свой плоский корсаж, Финчли фыркнул.
– Есть еще одно место, которое надо сделать более женственным, миссис Феррерс, – сказал он.
– Не лучше ли предоставить это дело одной из горничных? – предложила экономка, еще раз с сомнением оглядев его нелепую фигуру. – Например, Бетти – настоящая артистка, ей-богу.
– Нет, – покачал головой Финчли. – Герцог никогда не простит мне, если я позволю женщине увидеть его в нынешнем состоянии.
– Да, Бетти не должна лишиться работы, – обиженно поджав губы, ответила миссис Феррерс. – У нее на руках три сестры, мал мала меньше.
– Вот видите! Значит, я должен сделать все сам.
– Надеюсь, вы не рассердитесь на мое замечание, мистер Финчли, но у вас очень волосатые руки.
– Не прикрыть ли их шалью? Я пытался натянуть на себя то красное платье с длинными рукавами, но оно мне безнадежно мало.
– Что ж, для мужчины, переодетого женщиной, вы выглядите наилучшим образом. Я дам вам шаль, а грудь вы прикроете кружевной косынкой, тогда не будут заметны и черные волосы, выбивающиеся из-под корсажа.
– Может быть, их лучше сбрить?
Миссис Феррерс сделала шаг назад и окинула камердинера оценивающим взглядом.
– У его светлости страшная лихорадка, он едва в состоянии открыть глаза… – добавил Финчли для убедительности.
– А ему много и не надо. Углядит ваши ручищи и подумает, что ему привиделся кошмар.
Застонав от отчаяния, камердинер сдался на милость миссис Феррерс.
– Готово, – угрюмо произнес он через несколько минут, выполнив все ее указания.
– Шали подходящего размера не нашлось, – с этими словами экономка накинула ему на плечи кусок какой-то ткани. – Но не волнуйтесь, мистер Финчли, пасхальная скатерть из малой столовой на вас будет выглядеть ничуть не хуже. Вот теперь все действительно готово!
Даже не посмотревшись в зеркало, камердинер двинулся к двери.
– Старайтесь идти легкой походкой, мистер Финчли, – напутствовала его женщина. – Вы же не хотите растревожить его светлость своим топотом, правда? И не забудьте, что вы должны говорить высоким женским голосом и негромко.
Распахнув дверь герцогской спальни, Финчли объявил своим обычным голосом:
– Ваша светлость, герцогиня Бомон прибыла к вам с визитом, чтобы сделать свой ход в шахматной партии.
– Отлично! – воодушевился раненый. Он сбросил ночной колпак и сел в кровати. – Да здесь темно, как у волка в глотке! Как, по-твоему, мы будем играть в темноте, Финчли? Принеси лампу!
– Ах, не надо лампы, я и так все прекрасно вижу, ваша светлость, – проворковал женским голосом камердинер. Вобрав голову в плечи, чтобы казаться меньше ростом, он приблизился к кровати Вильерса. – Мы можем продолжить игру?
Герцог уставился на Финчли, тот занервничал и немного отступил назад. Но волновался он напрасно – раненый явно принял его за герцогиню Бомон, потому что сказал:
– Вы похожи на привидение, Джемма! Зачем вы завернулись в эту белую шаль? По-моему, ваш нынешний наряд вряд ли воспламенит воображение лондонских джентльменов.
Лакей подал Финчли шахматную доску.
– Я поставлю свою пешку вот сюда, ваша светлость, – прощебетал камердинер. – Делайте ход, милорд, и я отправлюсь домой.
Но герцог вдруг закрыл глаза, по-видимому, утомленный столь длительным усилием. Финчли чуть-чуть пододвинул шахматную доску поближе к нему. Раненый снова открыл глаза и стал смотреть на фигуры.
– Джемма, – проговорил он наконец, – когда вы смотрите на ладью, она не встает на задние лапы и не ластится к вам?
– Нет, никогда, ваша светлость, – тонким голоском проговорил дворецкий, обменявшись многозначительным взглядом с лакеем.
Вильерс уже потянулся к доске, как вдруг его рука замерла в нескольких сантиметрах от шахматных фигур.
– Ваша светлость? – пискнул Финчли.
Вильерс медленно-медленно повернул к нему голову и оглядел от макушки завитого парика до кринолина, чуть задержавшись на чисто выбритом подбородке и на красноватой коже над вырезом платья.
– Финчли, – произнес он ясным, совершенно нормальным голосом, – мне кажется, я теряю рассудок. Признайся, ты приложил к этому руку?
– Я не Финчли, а герцогиня Бомон. – попытался исправить положение камердинер.
– Вот как? Тогда вы разительно переменились, герцогиня. Может быть, вы пережили какое-то сильное потрясение, которое стало причиной столь резких изменений?
Финчли судорожно сглотнул – неужели герцог пришел в себя?
– Вы так беспокоились, что пропустите следующий ход в партии с герцогиней… – несмело забормотал он.
– Я весь потный, – прервал его признание герцог. – Немедленно приготовь мне ванну. Я же не могу развлекать герцогиню, пока не приведу себя в порядок, не правда ли?
– Я тоже так думаю, – согласился верный слуга и не удержался от вопроса: – Но каким образом…
– Ко мне вернулся разум? – снова перебил его Вильерс. – Видишь ли, Финчли, герцогиня Бомон начала эту партию, двинув пешку от ферзя на два поля. Мысль о том, что она хочет пойти королевским конем на край доски, так меня поразила, что я вышел из лихорадочного забытья. Она никогда не сделает такой ход в этом дебюте. Полагаю, я был лишен способности ясно мыслить?
– Да, ваша светлость.
Вильерс огляделся вокруг:
– Какой сегодня день?
– Суббота, милорд, – ответил камердинер и с видимой неохотой добавил: – Вы прикованы к постели уже десять дней.
– А что они говорят по этому поводу? – спросил герцог, закрыв глаза.
– Кто?
– Доктора, болван!
– Болезнь может продлиться еще некоторое время, – пустился в объяснения камердинер. – Бандерспит говорит, что иногда такая лихорадка затягивается на месяцы.
– Что значит «затягивается»? А потом?
– Больные выздоравливают, – заверил слуга, мысленно кляня себя за неудачное слово.
– Напиши записку герцогине с просьбой отложить на время нашу партию, – продолжал Вильерс, не обращая на него внимания. – И вот что – пошли за моим поверенным, пока я еще в своем уме.
– Конечно, ваша светлость. Обычно вы приходите в себя по утрам.
– Я ничего не помню, – герцог с досадой потер лоб, – как будто та проклятая дуэль состоялась вчера.
Опытный взгляд Финчли заметил приближение нового приступа безумия.
– Пожалуй, я приведу поверенного завтра утром, – сказал он.
Вильерс пристально посмотрел ему в глаза:
– Пожалуйста, перед его приходом напомни мне, что я умираю, на случай если я забуду о цели его визита.
У Финчли сжалось сердце, но он как ни в чем не бывало поклонился хозяину:
– Как вам будет угодно, ваша светлость.
Глава 15
Две недели спустя
15 мая
Джемма перечитывала трактат «О благородной игре в шахматы», когда ее горничная Бригитт, тихонько постучав в дверь, сказала, что герцогиня Флетчер просит позволения войти. Джемма тотчас поднялась.
– Поппи, дорогая, ты прелестно выглядишь! – приветствовала она вошедшую подругу.
– Боюсь, я – наихудшая из ваших гостей, Джемма, – заметила та.
Точнее было бы сказать – самая необычная. Большую часть времени Поппи проводила у себя в комнате, по словам горничных, за чтением книг. И еще, вне всякого сомнения, молодая герцогиня много плакала.
– Нет ничего лучше гостя, который почти не показывается хозяевам на глаза, – пошутила Джемма, чтобы приободрить подругу.
– Не думала, что есть книги, посвященные шахматам, – заметила Поппи, коснувшись рукой трактата, который читала Джемма.
– Есть, и их немало.
– Надеюсь, ты извинишь мое невежество… Я знаю, что ты отличная шахматистка и сейчас играешь одновременно против герцога Вильерса и своего супруга.
Джемма бросила на Поппи взгляд из-под ресниц – возможно, подруге известны и самые предосудительные детали ее пари, так что скрывать их нет смысла.
– Да, играю, – кивнула хозяйка. – Мы делаем по одному ходу в день. Если в каком-либо из матчей дело дойдет до третьей партии, то она будет сыграна вслепую и в постели.
На несколько мгновений в комнате воцарилось молчание.
– Но зачем? – наконец спросила Поппи. Она отнюдь не выглядела потрясенной, только удивленной. – Зачем же играть в постели? Фигуры могут упасть, и ты не будешь знать, где они стояли…
– Не исключено.
– Мне кажется, такие условия предложил твой супруг.
– Нет, герцог Вильерс.
– Как ты думаешь, ты выиграешь?
– Оба матча? По правде говоря, я уже начала бояться, что это как раз тот случай, про который говорят: гордыня до добра не доведет – первый проигрыш Бомону меня довольно сильно расстроил. Но сейчас игра отложена до выздоровления Вильерса.
– Почему бы тебе не проиграть и вторую партию? Тогда ты избежишь третьей и всего, что с ней связано.
Джемма растерянно моргнула.
– То есть ты предлагаешь мне проиграть нарочно? – изумилась она.
– Почему бы и нет?
Это было невероятно! Но за предложением Поппи крылось нечто большее, чем простое желание помочь подруге.
– Ты хочешь сказать, что на моем месте проиграла бы партию только для того, чтобы не оказаться с мужчиной в постели? – уточнила Джемма.
– Согласись, что играть в шахматы в постели довольно неудобно, – зарделась Поппи.
Джемма откинулась на спинку стула и внимательно посмотрела на Поппи. Сидевшая совершенно прямо, будто аршин проглотила, герцогиня Флетчер и впрямь была восхитительно хороша, но вид у нее был такой, словно она вот-вот расплачется.
– Похоже, у вас с мужем не все ладно в спальне, – сделала свое заключение герцогиня Бомон.
– Я очень старалась угодить Флетчу, делала все, чего бы он ни просил, но он был несчастлив со мной, – призналась Поппи. – А я старалась изо всех сил! Если бы мама знала, что мы с ним вытворяли… Но он все равно был недоволен.
Джемма представила себе Поппи с Флетчером в эти моменты в спальне, и ей стало нехорошо – за восемь лет в жизни в Париже она многое узнала о человеческих пороках. Бедняжка Поппи с ее хорошеньким детским личиком, обрамленным золотистыми кудряшками, казалась такой юной, невинной…
– Может быть, это к лучшему, что герцог направился к более тучным пастбищам? – спросила Джемма.
Ответом ей было напряженное молчание, в котором ощущалось несогласие. Но если Флетчер действительно обошелся с женой неподобающим образом, то она должна была бы желать разрыва с ним…
– Расскажи, чего же просил твой муж?
– Ничего… – горестно протянула Поппи. – Боюсь, я и вправду ханжа, как он однажды сказал. После этого-то я и стала делать то, что он просил.
– Что же?
– Снимать ночную рубашку.
– И… – ободряюще кивнула Джемма.
– Снимать ее перед тем, как лечь.
– А дальше?
– Я снимала рубашку и ложилась в постель. Поверьте, я всегда лежала тихо и не мешала ему, что бы он ни вытворял.
– И что же он вытворял? – воскликнула не отличавшаяся терпением Джемма.
– Он… ощупывал меня и делал то, ради чего приходил в мою спальню. Я ему никогда не мешала. Он знал, что может делать это столько раз, сколько ему угодно.
– О Господи! – не удержалась от восклицания герцогиня Бомон.
Поппи разрыдалась.
– Со мной что-то не так, да? – лепетала она сквозь слезы. – Я давно догадывалась… У других женщин все как-то проще, если не считать моей мамы. Я, должно быть, пошла в нее… Луиза, например, флиртовала с Флетчем, но это не значит, что она в него влюблена…
Джемма промолчала, и Поппи переспросила:
– Луиза ведь не влюблена в него, да?
– Ни на йоту! – успокоила ее подруга.
– Вот ты, Джемма, разве тебя не пугает перспектива играть третью партию в постели с мужчиной?
– Нет.
– И если он вдруг отодвинет доску в сторону, тебя и это не смутит?
– О котором из моих соперников идет речь – о муже или о Вильерсе? – спросила Джемма.
– О том и о другом, – ответила Поппи, подавляя слезы.
– Полагаю, я смогу обыграть мужа, – продолжала герцогиня Бомон. – А Вильерс… – Она замолчала, сообразив, что Поппи вела речь не о том, сможет ли она победить, а о том, что будет, если она проиграет.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42