— Сколько тебе было? Десять? Двенадцать?
— Восемнадцать.
— Ага. Понятно.
— Я встречалась с этим… Нет, сначала надо сказать, что мой отец как раз… Нет, еще раньше умерла моя мать, и я была…
Джесс терпеливо выжидал. Он смотрел не на Кэйди, а на потолок, по опыту зная, что иногда это облегчает признание.
Она вздохнула.
— Я выросла в Портленде. Отец не жил с нами постоянно, приходил и уходил. И никогда не задерживался подолгу.
— А чем он зарабатывал на жизнь?
— Чем придется. В основном, мне кажется, рыбной ловлей. Но он… сильно пил.
— А твоя мать?
— Умерла, когда мне было пятнадцать. Тогда я бросила школу и начала работать. На фабрике по консервированию лососины. Тебе когда-нибудь приходилось консервировать лососину, Джесс?
— Что-то не припомню.
— Что бы ни случилось, как бы низко ты ни пал, как бы сильно ни обнищал, никогда этим не занимайся.
Джесс чувствовал, как легкая дрожь отвращения пробегает по ее телу.
— Не буду, — торжественно обещал он. — Так что было дальше?
— Дальше? Мой отец исчез навсегда. Мне только-только исполнилось восемнадцать, и я познакомилась с этим парнем. Он был совсем еще мальчик.
Наконец-то они подошли к сути дела.
— Как его звали?
— Джейми. Джейми О’Дул.
— Джейми О’Дул.
Джесс улыбнулся, связав две истории воедино. Догадавшись, о чем он думает, Кэйди тихонько засмеялась.
— Ну да, не Джеймс Дуле. Сама не знаю, зачем я соврала.
Она взяла его за руку и начала по одному перебирать пальцы.
— А вообще-то знаю. Дело в том, что настоящая история… одним словом, она приняла довольно-таки скверный оборот. «Неприглядный», как говорила моя мать.
— Но твоя мать считала, что жизнь — это долг.
— Совершенно верно. Именно так она и считала. Порой мне казалось, что я понимаю отца. Мне самой хотелось сбежать.
Джесс осторожно сжал ее руку.
— Извини. Так на чем я остановилась?
— На парне, который был совсем еще ребенком.
— Джейми, он был матросом. Мне он казался настоящим красавцем. Рассказать тебе, как он выглядел?
— Только если это необходимо.
Кэйди повернулась к нему.
— А почему бы и нет? Ты что, ревнуешь?
— Боюсь, мне пришлось бы его убить.
Она улыбнулась, но улыбка вышла невеселая.
— Возможно, он уже мертв. Когда-то я утешала себя этой мыслью. Говорила себе: он потому и не вернулся за мной, что его нет в живых.
— Вот дубина! Не ты. Он.
—Я тоже была дубиной. Просто дура дурой. И эта штука не дает мне забыть о собственной глупости.
Теперь он мог и сам догадаться, но все-таки спросил:
— Так откуда она у тебя?
— А ты как думаешь? Между прочим, я сама ничего не помню. Я была пьяна в дым.
— Бедная Кэйди, — заметил он с улыбкой.
— Да уж, «бедная Кэйди».
Она презрительно прищелкнула языком.
— Это была его последняя ночь в порту. Он попросил меня выйти за него замуж, и я, конечно, согласилась. Я еще не… мы не… ну, ты понимаешь. Мы еще не спали вместе. В тот вечер мы много выпили. Справляли помолвку.
В ее голосе слышалась горькая насмешка.
— Он сказал, что у меня должна быть такая же татуировка, как у него. Самое романтическое, предложение, какое когда-либо приходилось слышать. Мне ужасно захотелось сделать наколку. И я ее получила. Результат, как говорится, налицо, хотя сама я совершенно ничего не помню. Должно быть, к тому времени я уже отключилась. Зато осталось в памяти, что случилось потом. Правда, смутно. Я потеряла невинность и даже не могу сказать, что мы занимались любовью. Во всяком случае, на меня это не произвело впечатления.
Джесс обнял ее и тихонько поцеловал в висок.
— На следующее утро мне было очень-очень плохо. Я осталась одна с татуировкой, но без возлюбленного. Больше я никогда не видела Джейми.
— И теперь ты не пьешь.
— Кружку пива время от времени. Но крепкого… — Кэйди содрогнулась, — никогда. — Некоторое время они лежали молча.
— Какая грустная история, — осторожно начал Джесс.
— Да нет, это очень глупая история. До сих пор я никому ее не рассказывала.
Он задумался над ее словами.
— Почему же ты рассказала мне?
— Ну, наверное… подумала, что ты поймешь. Не знаю. Мне просто захотелось с кем-то поделиться. Восемь лет я держала все это в секрете. Мне стыдно, но… на самом деле это вовсе не так уж ужасно. Я же никого не убила или…
Она умолкла. Он лежал неподвижно и тоже молчал.
— Ну вот, я все рассказала. «История о том, как Кэйди обзавелась татуировкой». Но если ты кому-нибудь скажешь, боюсь, мне придется убить тебя.
Джесс засмеялся с облегчением, радуясь, что она все обратила в шутку. В эту-ночь серьезный разговор об убийстве совершенно неуместен.
— Зато ты не сможешь отрицать, что уж сегодня-то мы точно занимались любовью, — сказал он, обнимая и целуя ее.
Ее отклик — мгновенный и страстный — взволновал его до глубины души. Никогда в жизни у него не было такой возлюбленной, как Кэйди. Он помог ей вытащить руки из рукавов халата и опрокинул на спину, причем ее голова оказалась ниже подушки. Джесс коленом раздвинул ей ноги, упиваясь напевным звуком, который вырвался при этом из ее груди в предвкушении блаженства. О Господи, ей это нравится почти так же сильно, как и ему самому! Он начал рассказывать ей, какова ее кожа на ощупь. Ему даже не приходилось преувеличивать, употребляя такие эпитеты, как «теплый шелк» и «прохладная вода», а потом и «горячее стекло», когда его рука коснулась ее между ног.
На фоне белой простыни ее вьющиеся, рассыпающиеся, путающиеся у него между пальцев волосы казались черными. Сколько еще любовников у нее было после предателя-матроса? Хотелось бы ему это знать. Нет, не хотелось бы. Джесс медленно щекотал языком проклятый рисунок, прослеживал траекторию полета чайки к вершине холма; он почувствовал ее маленькие ручки у себя на спине. Острое царапанье ногтей… Потом он что-то такое сделал (а что именно, он и сам не знал). Она стиснула бедрами его ласкающую руку, подтянула колени к животу и, повернувшись на бок лицом к нему, тихо, но грозно замычала сквозь зубы. Джесс ощутил, по-настоящему ощутил мягкое и нежное биение женской плоти, пульсирующей вокруг его пальцев.
Кэйди лежала, свернувшись тугим клубком, но когда дрожь утихла, Джесс заставил ее опять распрямиться и вытянуться рядом с ним. Все казалось ему восхитительным: розовый румянец, окрасивший не только ее щеки, но и шею и грудь, темные кудряшки, прилипшие к взмокшей от испарины коже. Она выглядела опустошенной. И когда открыла глаза, в них ничего нельзя было прочесть. Он понял, что ее здесь нет: она все еще пребывала в стране бездумного наслаждения.
— Я могу пересчитать все твои веснушки, — с нежностью сказал Джесс.
Не самое романтическое предложение, но оно заставило Кэйди рассмеяться.
— Я бы этому не удивилась, — ответила она, мечтательно и нежно целуя его в плечо. — О Боже, Джесс, как тебе это удалось?
— Это секрет.
Он и сам не знал, в чем состоит этот секрет.
Она вздохнула и подавила зевок. Но Джесс не мог не прикасаться к ней, хотя и знал, что надо бы дать ей отдохнуть, обрести второе дыхание… Он ничего не мог с собой поделать. Если он не возьмет ее сию же минуту, то не выдержит и взорвется.
Обнимая ее, называя деткой, шепча ей на ухо «Ну давай, милая, давай», он опять уложил ее на спину. Кэйди улыбнулась и раскрыла ноги ему навстречу, а он поблагодарил ее, сказал, что все правильно, так и надо, потом склонился над ней и медленно, очень медленно вошел в нее. Такая тесная, такая горячая… От одного этого можно умереть. Она согнула колени, поставила ступни на матрац и начала двигаться в неторопливом упорном ритме, сводившем его с ума.
Джесс позабыл о своей искушенности, обо всех уловках, какие когда-либо знал. Кэйди поглотила его целиком. Она была так прекрасна, что ему захотелось понаблюдать за ее молчаливым и неистовым взрывом страсти, насладиться им, не теряя головы, но оказалось, это невозможно. Его высвобождение — мощные, глубоко проникающие удары — сопровождалось завывающими вздохами, к которым сам Джесс прислушивался с изумлением. Он чуть не потерял сознание.
Он откатился от нее, но они тотчас же вновь прижались друг к другу. Кэйди выглядела такой же обессилевшей, как и сам Джесс, она даже не смогла ответить на его благодарные поцелуи.
— Кэйди.
— М-м-м?
— Кэйди?
— Что?
— Хочешь, чтобы я ушел?
Она открыла один затуманенный глаз:
— Ушел?
— В мою комнату. — Он слегка встряхнул ее. — Милая, ты хочешь, чтобы я сейчас ушел?
— Сейчас ушел?
Кэйди широко зевнула у него на груди — влажным, неприличным и милым зевком.
— О, нет, я хочу, чтобы ты остался. Оставайся на всю ночь.
Она вся обмякла, но тихонько всхрапнула и проснулась, ворочаясь в поисках более удобного положения. Джесс снова взял ее руку. Кэйди прильнула к нему, зажала его руку между ладонями и моментально уснула.
На другом конце комнаты фитиль лампы зашипел и погас. Как раз вовремя. Прекрасное завершение прекрасного дня. Возможно, лучшего в его жизни.. Он прижался лицом к спутанным темным волосам Кэйди. Его Кэйди. Его девочка. Джесс так и уснул, пытаясь вспомнить, приходилось ли ему когда-либо чувствовать себя таким счастливым.
Утром он возвращался из уборной Кэйди — не из общей, которой пользовались все клиенты «Приюта бродяги», — а из ее собственной, чистенькой, аккуратной уборной, скрытой за кустами жимолости, когда до него донеслись голоса из ее комнаты. Голос Кэйди и еще чей-то. Джесс замер, прислушиваясь, но почти сразу успокоился: второй голос принадлежал Хэму. Поднявшись по ступеням и пройдя в дверь, он успел поймать конец истории, которую рассказывал Хэм.
— Папа говорит, во вторник утром они должны закрыть магазин и съехать. Им даже не дали двух недель. Только до вторника: это начало месяца, первое число.
Он заметил Джесса и улыбнулся.
— Привет, мистер Голт.
— Привет, мистер Вашингтон.
По заведенному между ними обычаю Джесс схватил Хэма поперек туловища и перевернул вверх ногами. Последовала возня, сопровождаемая визгом и смехом, но Джесс заметил, что Кэйди не присоединилась к веселью. Прижавшись спиной к изголовью кровати, она обхватила себя руками и принялась растирать предплечья в широких рукавах халата: верный признак, что она чем-то встревожена.
Он поставил Хэма на ноги и сел на край кровати.
— Что-то не так?
— Опять Уайли. Как всегда, — добавила она с горьким смешком. — Он прислал извещение о досрочном возвращении ссуды, которую Лютер Дигби взял под свой магазин, а Лютер не может заплатить. Это несправедливо, черт бы его драл! — Кэйди яростно лягнула ножку кровати и поморщилась, отбив себе пальцы.
— У них ребеночек недавно родился, — застенчиво пояснил Хэм, с испугом косясь на Кэйди. — Папа говорит, у них такие неприятности, куда же они теперь денутся с новорожденным?
— Лютер копил по крохам, чтобы купить свой магазин, а потом работал, как лошадь, чтобы они с Сарой могли пожениться. Это жестоко, вот что я тебе скажу. Это просто бесчеловечно.
— Что значит, «Уайли прислал извещение»? — Однажды Джесс зашел в магазин Дигби за черными носовыми платками. Ему запомнилась продавщица, которая его обслуживала: хорошенькая худенькая молодая женщина с волосами цвета спелой пшеницы. Она говорила очень тихо и с улыбкой указала глазами на младенца, спавшего в стоявшей на прилавке плетеной колыбельке.
— Должно быть, выкупил у банка закладную Лютера. Точно так же он прибрал к рукам овечье ранчо Салливана. Пока Линдон Черни не смылся из города… Он был одним из вице-президентов торгового банка. Так вот, до того, как Черни исчез, они с Уайли действовали заодно.
Прикорнувший возле нее Хэм поднял голову и заглянул ей в лицо. Кэйди зажала ему уши ладонями и отпустила крепкое словцо.
— Чьи еще закладные он выкупил? Кто следующий? Неужели нет никакой возможности его остановить?
— Вы могли бы это сделать, мистер Голт, — с уверенностью заявил Хэм. — Вы бы запросто поставили его на место!
— Это каким же образом?
— Вы могли бы пойти туда с пушкой и застрелить его!
— Хэм! — сурово одернула его Кэйди. — А ну-ка марш отсюда! Мне надо одеться.
— У-у-у, — разочарованно протянул мальчик, бочком отступая к двери в кабинет.
— Давай поживее. Может, попозже мы поедем кататься.
Эта новость обрадовала Хэма.
— Вот здорово! — воскликнул он и закрыл за собой дверь.
Наблюдая за Кэйди, Джесс понял, что все его надежды на долгое ленивое утро в постели рассеялись. Она не находила себе места, а когда он взял ее за руку, отпрянула от него как ужаленная.
— Неужели ты действительно не можешь ничего придумать? — воскликнула она. Он ждал этого вопроса.
— Что, например? Пойти туда с пушкой и застрелить его? Запросто.
Кэйди нетерпеливо отмахнулась. I
— Конечно, нет! Но разве нельзя как-то повлиять на него? Джесс, вся надежда на тебя. Уайли душит наш город, и шериф ничего не может сделать. Не мог бы ты что-то предпринять?
Вот так он и оказался воскресным утром на Главной улице. Издали доносился звон церковных колоколов. Джесс выглядел отъявленным злодеем: черная шляпа надвинута на лоб, на глазу черная повязка, звенящие шпоры, поблескивающие на солнце перламутровые рукоятки револьверов.
В отличие от салуна Кэйди у Уайли было открыто по воскресеньям. В воздухе витал тошнотворный сладковатый запах застоявшегося дыма, напомнивший Джессу все те случаи, когда ему приходилось маяться похмельем. В качестве отделки Уайли предпочитал бронзу и бордовый бархат; стены были оклеены красными обоями, на полу лежал красный ковер, испещренный дырками от незатушенных папирос, пятнами пролитой выпивки и Бог знает чем еще. Это заведение оказалось куда более просторным и помпезным, чем «Приют бродяги», но здесь было темно и неуютно. Обстановка показалась Джессу вульгарной.
Кэйди сказала ему, что в салуне Уайли играет настоящий оркестр, но в этот час музыкантов не было. И слава Богу. Немногочисленные клиенты, рассеянные по салуну, находились, похоже, на взводе. Еще неизвестно, как бы они себя повели, если бы по нервам ударила громкая музыка.
Джесс направился к бару. Все разговоры смолкли при его появлении, и в наступившей, хорошо слышной тишине устрашающе прозвучал грохот сапог, сопровождаемый позвякиванием шпор.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40