Подумав немного, подъехал к нему.
Госпожа Бегга! Старуха откинула полог. Вся закутана в мех, да, не для ее старых косточек подобные ночные езды по морозу.
Госпожа Бегга, как распорядился герцог насчет ч… — он прокашлялся, — насчет герцогини?
Старуха не смогла ответить ничего определенного. Им было велено собираться. А Эмма куда-то ушла, ничего не взяв. Только свой рыжий плащ. Позже приходил нотарий герцога, искал ее.
— Да что хоть произошло, Меченый? Объясни сделай милость.
Но он не стал отвечать. Пришпорив коня, ускакал.
Леонтий! Как он сразу не придал значения, что грек остался в Реймсе. Для себя решил, что нотарий должен уладить еще кое-какие дела при дворе. И зачем тот искал Птичку?
Для Эврара Эмма все еще оставалась беспечной, девочкой, что плясала в праздник мая в селении Гиларк в-Лесу. Даже то, что она так долго жила с Ролло, родила тому сына, не играло для Меченого особой роли. Хотя нет, играло. В их последнюю поездку в Руан когда Ролло венчался на паперти собора с Гизеллой, Эмма стонала на его, Эврара, груди, он увидел Эмму совсем другой. Она была как сломанный цветок.
А потом… Эврар и сам был поражен, сколько стойкости и силы духа в этом нежном, истерзанном создании. Как она держалась! Словно ее и не гнул груз навалившихся несчастий. Шутила, смеялась. Ну впрямь опять Птичка из Гилария! И все же порой, наблюдая за ней Эврар замечал, как лицо ее словно каменело, будто усилие сдержать боль заставляло цепенеть. Он знал, когда бывает у людей такое выражение. Когда тебя задели мечом или лекарь стягивает шов рваной раны надо терпеть. Видать, так же мучилась и эта рыжая. И тут же брала себя в руки, улыбалась.
Еще Эврар помнил ее озверевшей от ненависти когда она поразила его своим желанием убивать после набега норманнов. Поэтому не верил сначала, когда узнал, что она сжилась с Ролло. А выходит… Ну, ладно, Ролло сменил ее на эту белобрысую Гизеллу. Но ведь он и сына у Эммы отнял. А для женщины это важно и куда тяжелее, чем для воина. Вон у него самого дети по всему свету разбросаны — а ему и дела нет. А Птичке небось не сладко. И все же она держалась с Ренье как добрая заботливая жена. И вроде бы понравилась герцогу. Спал же он с ней, хотя в последнее время женщины как будто и не волновали ему кровь.
По сути, Эврар думал, что Ренье будет доволен браком с Птичкой, и даже внутренне гордился, что и он приложил руку, чтобы состоялся этот союз. Да ведь и мало чего, что бы ни верещал этот Каролинг, дочь Эда. королевская кровь. Разве что с Ролло спуталась. Но как Эврар не делал особой разницы ни между шлюхами, ни между святошами — все равно под подолом у них одно и то же, — то он не понимал, почему это послужило поводом к разрыву. И отдать девушку, да еще венчанную супругу, такому уроду, как Леонтий! Нет, что-то не так. Эврар отказывался в это верить.
Когда рассвело, обоз продолжал двигаться по старо-римской дороге. Герцог все еще спал, и Эврар счел это добрым знаком. Пусть отоспится после потрясения. Возглавлял кавалькаду Рикуин. Эврар невольно кичился им. Худой как жердь, а вон как держится. Ему что эти хнычущие бабы, которых и тряска утомила то и дело останавливались — то им по нужде приспичило, то веточек красной калины захотелось набрать. Эврара захлестнули новые заботы. Носился вдоль обоза, орал, ругался, поторапливал. Совсем не до размышлений было.
Остановку сделали лишь к вечеру. Большое богатое аббатство вместило всех. Люди были утомлены. Кроме герцога — тот выспался в дороге и теперь был довольно оживлен и явно чего-то ждал. Эврар увидел, как Ренье меряет шагами галерею, опоясывающую квадратную башню аббатства, вглядывается вдаль на дорогу, по которой они прибыли. Эврар заметил Рикуина, тоже наблюдавшего за Ренье. Осмелился обратиться:
— Его светлость никак ожидает супругу?
Рикуин стоял, сжимая под горлом мех большего капюшона. Отрицательно покачал головой.
— Нет. Он ждет гонца от короля. Карл должен уже был прислать человека с извинениями.
— А… — протянул Эврар. Хотел что-то добавить, но промолчал. Но граф Верденский сам заговорил об Эмме.
— Свою супругу граф оставил на попечение Леонтию. Несколько странно, замечу. Леонтий — его человек-по тайным поручениям, и я не удивлюсь, если Ренье отдал ему какой-то неблаговидный приказ насчет жены.
— Все может быть, — кивнул Эврар.
Больше они не разговаривали. Эврар пошел в помещение, где на соломе уже спала свита герцога. Выбрал место поближе к огню. Со всех сторон несся храп утомленных людей. Эврар тоже безмерно устал, но почему-то не спалось. Лежал без сна, смотрел сквозь печную трубу очага, откуда с инеем врывалось мерцание звезд. Дьявол возьми! Какое ему дело до рыжей? А на душе неспокойно. Эврар вдруг с удивлением отметил то что зол за нее на своего герцога, и от этой мысли стало скверно: Ренье Длинная Шея — его благодтель и сеньор. Эврар вот уже лет двадцать на услужении у него, с тех пор, как оставил службу у короля Эда Робертина. Прибыл он к нему, имея лишь коня и меч, озлобленный на прежнего хозяина. Эд всегда был не в меру резок со своими людьми, а его, Эврара, даже отстегал кнутом. Свинчатка, влитая на конце кнута, даже распорола мелиту лицо до кости, и шрам на его щеке остался как вечное напоминание о гневе, что таил в себе мелит на короля Эда. Но Эд уже давно отошел в лучший мир, а он, Эврар, все еще жив и неплохо устроился в Лотарингии. Он палатин самого герцога, его мансы разбросаны по всей Лотарингии, у него десятки литов, сервов, рабов. Однако старая обида на Робертина осталась. И он чертыхался, вспоминая прежнего короля, и не понимал, отчего его столь волнует судьба дочери Эда. Одно было ясно: Ренье не должен был отдавать свою законную жену бывшему рабу. Он ведь понимал, на что способен Лео. Или же герцог сам хотел избавиться от Птички таким ужасным способом?
И все же Эврару становилось жутко от мысли, что рыжая Птичка сейчас находится во власти Леонтия. Еще в Реймсе Эврар заметил, как смотрит на нее грек. будто он ненормальный. Пыточник, упивающийся страданиями других. Мелит слышал, как люди шептались, что Леонтий дьявол, ибо все его женщины умирали, а тела их были обезображены. И герцог не мог не знать, что ожидает Эмму с Леонтием. А ведь она его жена — тут уж ничего не изменишь. И пожертвовать ею в пользу бывшего раба… Леонтий — еретик, хитрый прихвостень. Сначала ночной горшок за герцогом выносил, потом стал писцом-каллиграфом, получил юду и дослужился до звания личного нотария герцога. Эврар ненавидел его, как воин не переносит дворцового чиновника, интригана и пыточника. Нет, Ренье не прав, что оставил ему Птичку. Разве что.. у Эврара перехватило дыхание — разве что Длинной Шее пришло на ум избавиться таким способом от неугодной жены.
Он еще долго ворочался, не в силах успокоиться. Но на другой день, по-прежнему услужлив, о своих сомнениях и не обмолвился.
Ренье был раздражен: гонца от короля все не было. Лишь к вечеру следующего дня их догнал посланник. Ренье, не останавливая коня, взял у него свиток, кликнул дьяка-чтеца. Эврара в этот миг рядом не было — задержался в конце обоза, следя, как воины вытаскивают съехавший с обочины и застрявший воз с разнообразной мебелью. Когда вернулся в голову кавалькады, увидел, как Ренье хлещет плеткой посланника. Рикуин еле успел вмешаться, остановив руку Ренье.
— Опомнитесь, мессир! Этот человек всего лишь посыльный, и не его вина, что Карл оказался таким дураком.
Эврара разобрало любопытство. Когда вновь тронулись в путь, он пристроился сразу за лошадьми герцога и Рикуина, слышал каждое слово. Оказалось, Ренье разозлило, что Карл вместо ожидаемого извинения лишь напомнил о присяге, давая понять, что отныне Длинная Шея все же является его вассалом, а значит власть Каролинга распространяется на все земли Лотарингии.
— По-своему он прав, — спокойно ответил Рикуин. — Теперь вы связаны с ним, и, может, это даже хорошо, ибо германские Конраддины не посмеют открыто домогаться Лотарингии, не рискуя ввязаться в войну с западными франками. Ведь ко всему прочему Карл Простоватый — последний правящий Каролинг, а власть этого рода священна. Поэтому, если Карл в желает посетить наши земли, вы обязаны будете принимать его как сюзерена и ни словом не должны обмолвиться о нанесенной вам обиде.
— Все демоны ада! — вскричал Ренье и так дернул повод коня, что тот взвился на дыбы. — И самое противное, Рикуин, — добавил он, уже справившись с лошадью, — что в этом послании Карл величает меня родичем. А сие означает, что этот мужелюбивый лицемер все же теперь признает, что я стал супругом его племянницы. Каков пес! При всех он ее и знать не желал, а в письме уже готов раскаиваться.
— Но ведь это же превосходно! — рассмеялся граф Верденский. — Ибо свидетельствует о том, на сколько вы сблизились теперь с Простоватым. И вам бы не следовало отсылать госпожу Эмму, ибо, случись что, Карл вменит это вам в вину, а вам, что бы вы там не чувствовали к Простоватому, стоит держаться его руки хотя бы ради того, чтобы не оказаться между двух огней — франками и германцами. А война с двух сторон вам невыгодна, да и мне, и всем лотарингцам тоже, ибо тогда, может статься, мы потеряем свою независимость. Понятно, вы присягнули Карлу. Но сей ничтожный правитель даже в своих землях не обладает реальной властью. В то время как германцы…
— Проклятье! Неужели ты, Рикуин, полагаешь, что я должен так дрожать перед этими могущественными франками, что смогу терпеть подле себя женщину, чье прошлое может опорочить меня?!
Эврар невольно затаил дыхание. Он понял, что сейчас решается судьба Птички. И с невольной надеждой ждал, что сейчас скажет этот славный парень — Рикуин Верденский.
— Вам действительно не следует сейчас приближать ее к себе. Хотя бы для того, чтобы Гизельберт не узнал о ее прошлом и не воспользовался этим. Но со временем… Лотарингия ведь так далеко от Нормандии. Никто может и не узнать, что Эмма Робертин и есть та Эмма из Байе, которая родила Роллону бастарда. Но на случай, если Карл или герцог Роберт захотят поинтересоваться своей племянницей — она должна вновь явиться как ваша супруга. Должна… Я говорю об этом, ибо знаю, какие поручения вы обычно даете этому греку.
— К тому же ею может интересоваться Роллон — неожиданно подал голос Эврар. — Говорят, он голову терял от рыжей.
Ренье резко оглянулся.
— Подслушиваешь, Меченый?
— Слышу, — сухо обронил мелит. — И скажу, что нового герцога Нормандского нельзя сбрасывать со счетов. Ведь его наследник Гийом все же от нее.
Он не жалел, что вмешался. Знал, что Ренье затаил злобу против норманна еще с тех пор, как последний продержал его господина в плену. И понимал, что Гизелла хоть и жена, но не соперница Эмме. Рано или поздно Роллон поинтересуется о своей прежней возлюбленной. И не местью ли для Ренье будет показать, что отныне он полноправный хозяин красавицы с рыжими волосами.
Ренье ничего не ответил. Молчал весь остаток пути. И лишь когда они сделали очередную остановку, неожиданно позвал к себе Эврара.
— Доверь свои полномочия кому-нибудь, а сам возвращайся в Реймс. Застанешь Леонтия — хорошо. Нет — ищи. Я сказал, что он может распорядиться Эммой по своему усмотрению. Не наделал бы глупостей! Надеюсь, что он все же сообразит, что Эмма как-никак моя жена.
«Сообразит — как же! — думал мелит, седлая коня. — Как бы этот изверг не сожрал ее живьем».
Он мчался, сам удивляясь своему стремлению защитить девушку от жестокого нотария. Обычно обоз идет медленно, и путь, что они проделали за двое суток, Эврар одолел едва ли не за ночь. Под ним был хороший конь — Эврар вообще выбирал лишь отборных лошадей, но мелит не желал его загонять и в Реймсе дал ему передышку, пока наводил справки о Леонтии и герцогине. Узнал лишь, что грек с Эммой покинули город на следующее утро после них и вроде бы двинулись по той же дороге.
Эврар накормил коня, накупил провианта в дорогу и выехал следом. Теперь он не мог нестись как раньше. Приходилось задерживаться у каждой сторожевой вышки, у каждого постоялого двора, благо их было много у большого тракта из Реймса в Лотарингию. Столь хорошо сохранившихся дорог было мало, люди жались к ним. Уже никто не помнил римлян, уложивших через болота и луга эти плиты. Люди считали, что это дело рук подземных гномов. Или еще рассказывали, что дорогу проложила легендарная колдунья — королева Брунгильда.
Эврар скоро напал на след. Красавицу в лисьем плаще и охранников во главе с иноземцем здесь видели. Эврар даже узнал в монастыре, где они делали остановку, что сопровождающие были неизменно учтивы с дамой. Эврар было успокоился. Может, все и обойдется и он настигнет их, а Эмма не пострадает. Однако вскоре след потерялся, и Эврар лишь к ночи вновь напал на него, когда понял, что они свернули с дороги и движутся на северо-восток по пустынным, малообжитым местам.
Переночевав в крестьянской хижине, он утром возобновил поиски. Впереди была река Эна, и здесь Эврару повезло. Паромщик помнил тех, о ком спрашивал Эврар. Но мелиту стало не по себе. Куда вез Птичку грек? В глушь, в бездорожье Арденн, в необжитые земли. Весь день ушел на поиски. Его конь хорошо отдохнул, бежал легко. Эврар не опасался нападения бродяг. Вид верхового воина с мечом на бедре и заброшенным за спину круглым щитом вряд ли бы прельстил искателей легкой наживы. Хотя местность была безлюдная, неприветливая. Редкие хутора, заброшенные башни крепостей, голые нивы, переходившие в лес. Порой у дороги виднелись обглоданные остовы животных, порой — скелеты людей. Сыро, холодно, дорога — месиво из талого снега, опавших листьев и грязи. Иногда встречался старый идол, еще с языческих времен — грубый, с выпуклыми глазами и прилепленными к животу руками. В такой глуши, видимо, было еще мало монастырей, раз святые отцы не разбили их на куски, не повалили. Эврар суеверно косился на них. Перед иными клал кусок лепешки — подношение. Никто не знает, какая сила еще осталась у этих старых богов, и кто знает, если быть к ним почтительным, то, может, они помогут ему.

Это ознакомительный отрывок книги. Данная книга защищена авторским правом. Для получения полной версии книги обратитесь к нашему партнеру - распространителю легального контента "ЛитРес":


1 2 3 4 5 6 7 8 9 10