Ужасная правда состояла в том, что Глори так упивалась этими последними днями вне цирка, хотя и находилась под тяжелым впечатлением от известия о смерти отца и от скверных новостей о Пле-зент-Вэлли, что старалась избегать мыслей о возвращении в цирк. Не хотелось ей думать и о том, как будут встречены в цирке Фонтанеску фокусы мадам Боадечии, если она кончит тем, что отдаст Данте зеркало. У нее не было и половины артистического блеска ее матери, а без этого зеркала от нее вообще не будет никакого толку.
Глориана пожала плечами и опустила голову, чтобы скрыть начавшую снова бешено пульсировать жилку на горле.
– Нынешний сезон продлится не слишком долго. А когда ударит зима, мы отправимся во Флориду. Я люблю Флориду.
– Флорида! Я многое знаю о Флориде.
Данте сказал это с широкой, от уха до уха, улыбкой, обнажившей крепкие белые зубы на загорелом лице, и снова подмигнул ей так, что у нее екнуло сердце. Она никогда раньше не видела, чтобы он так улыбался, и уже больше не могла оторвать от него глаз.
Обычно мужчины выглядят более дружелюбными и как бы теряют часть своей мужественности, когда улыбаются. Про Данте этого сказать было нельзя. Его восторг, вызванный упоминанием Флориды, казалось, стер все привлекательные следы смущения, которым он порой позволял проявляться. Он словно стал выше, сильнее и самоувереннее, чем раньше, без единого намека на малейшую уязвимость. Это напомнило Глориане о том, что он был не ординарным человеком, а в высшей степени опытным убийцей – похитителем зеркал.
Она должна бежать. Она должна вцепиться в руку Мод и потянуть ее за собой. Бежать, подобрав юбки, как можно дальше от Данте Тревани. Но вопреки здравому смыслу Глори не хотелось ничего другого; только бы безотрывно смотреть на него и снова и снова повторять слово «Флорида», чтобы он не переставал ей улыбаться.
Слава Богу, он, кажется, не замечал ее глубокого смятения.
Его прекрасные глаза, казалось, утонули в мире грез.
– Флорида. Боже, эти рассказы Понса де Леона при дворе об открытии этой земли и о ее изумительном источнике молодости…
– Надо же – собирать людей при дворе, чтобы так морочить им голову! – заметила с некоторой тревогой заядлая поборница истины Мод.
Глори едва заметно улыбнулась, на что Мод буквально ощетинилась:
– Неужели вы думаете, что я выглядела бы так, как теперь, если бы во Флориде действительно был какой-нибудь источник молодости? – Она подняла локоть и похлопала другой рукой по дряблой мышце плеча. – С каждым днем провисает все больше, – пожаловалась она. – Данте мог бы выдумать что-нибудь получше. Каждому известно, что эту страну открыл Христофор Колумб, а не какой-то там Понс.
– Ты, возможно, имеешь в виду известного итальянского путешественника Кристофоро Коломбо, – заметил Данте.
Глори, все еще увлеченная происшедшим в нем едва заметным изменением, на этот раз решила не исправлять его ошибку в произношении, тем более что он тут же добавил:
– Мне не доводилось с ним встречаться.
– Еще бы! – Мод откинулась на подушку, словно освобождая дорогу шагающему в трансе лунатику. – Как-никак, а он умер миллион лет назад.
– Колумб умер не так уж давно, – тут же поправила ее Глори, вспомнив о том, как стремился к точности Данте, выясняя, сколько лет прошло с тех пор, как ее мать приобрела волшебное зеркало.
Она надеялась, что он не попросит уточнить, сколько лет прошло со дня смерти Колумба, так как сама этого точно не знала. Кроме того, как, черт побери, получилось, что она под действием улыбки Данте забыла о своей цели выведать его тайны, пустившись в разговоры о давно умершем путешественнике?
– Ты отвлекаешься, Данте. Расскажи нам о том, какое будущее ожидает тебя.
С лица Данте сошла улыбка, и непринужденности как не бывало. Глори чувствовала, что он нечасто открывал людям эту мягкую, улыбчивую и незащищенную сторону своей натуры, и с досадой подумала, что он, вероятно, никогда больше не откроется перед ней.
– Вы не поверили бы мне, если бы я рассказал вам о своем будущем.
– Мы поверим, – возразила Мод. – Поверим каждому твоему слову. И не будем смеяться, что бы ни услышали.
Глори никогда не видела, чтобы человеку было так трудно выдавить из себя хотя бы несколько слов. Данте глубоко вздохнул, готовый заговорить, но тут же словно осекся и задумался. Потом уселся на землю, свободно опустил руки на колени и, набрав полные легкие воздуха, глядя куда-то в сторону, повторил:
– Вы не поверите мне.
– О, Бога ради, говори же, не то я разобью это дурацкое зеркало о твою голову! – взорвалась Мод, готовая осуществить свою угрозу.
– Нет, ни в коем случае не делай этого. – Данте поднял руку, как чикагский полицейский, регулирующий движение на улице. – Если ты разобьешь его, мне отсюда никогда не вырваться.
Его слова были полны такого ужаса перед будущим, какой мог бы почувствовать ни в чем не повинный человек, узнавший, что он приговорен к пожизненному заключению. Глори почувствовала легкую дрожь, поняв, что он не испытывал радости от ее общества. Ну и что? Зная, как Данте был упрям, Глори, разумеется, не хотела, чтобы он крутился возле нее. Он лишь бесконечно докучал бы ей упреками, что она приняла за шутку угрозу Мод разбить зеркало.
– Я сделаю так, что она больше к нему не подойдет, если ты скажешь мне, почему оно так много значит для тебя.
Данте покачал головой.
– Ты не должен чувствовать стыда от того, что бежишь от… от неприятностей или от чего-то еще. Ты не можешь сказать нам ничего такого, чего мы не слышали бы десятки раз раньше, – вкрадчиво продолжала Гло-риана.
– Если бы это было так!.. – Данте хмуро посмотрел на Глориану. – На всем свете надо мной одним висит проклятие совершенно необычного стечения обстоятельств.
Она решила прочесть хоть одну страницу в книге его таинственной жизни, подслащивая это ободряющей улыбкой.
– Говори же, мы слушаем тебя. Ты здесь среди друзей.
Ее слова как будто удивили Данте. Он посмотрел на нее так, словно никто и никогда не предлагал ему своей дружбы.
– Хорошо. Я… – Он снова сделал глубокий вдох, такой долгий, что Глори испугалась, как бы он не вернулся к своей манере тянуть с рассказом. – Я стал жертвой хитрости одного колдуна, – тихо закончил фразу Данте. – Доктор Джон Ди использовал это самое зеркало, чтобы перенести меня сюда из тысяча пятьсот сорок четвертого года от Рождества Христова. И теперь, чтобы вернуться в свою эпоху, мне необходимо это зеркало.
Что ж, ей придется отдать ему зеркало. Действительно, такого она еще ни от кого не слышала.
– Тысяча пятьсот сорок четвертый год? Так это же больше трехсот лет назад! Ты хочешь сказать, что использовал мое зеркало для путешествия во времени?
– Чтобы быть точным, это было триста сорок четыре года назад, когда я по глупости посетил доктора Джона Ди в его доме в Мортлейке, в Англии.
У Мод вырвался какой-то сдавленный звук. Глори только что не проткнула ей бок локтем, чтобы заставить ее молчать. Она хорошо понимала, что Данте прервет свое тщательно продуманное повествование, если Мод громко расхохочется. Что же до нее самой, то она чувствовала, что была готова разрыдаться. Она понимала, что в словах Данте не было ни малейшего обмана. Он верил в эту невероятную сказку всем своим существом, и это значило, что он либо безумец, либо… либо ничтожество. Третьего она представить себе не могла.
– Ты не вернешься в тысяча пятьсот сорок четвертый год, Данте. – Мод героически справилась со своим смехом, помня о том, что обещала не смеяться, что бы ни услышала от Данте. Она принялась выдвигать возражения одно за другим, словно поверила в то, что он действительно мог использовать зеркало Глори для обратного путешествия во времени. – Черт побери! Это же безумие, мрачное средневековье! Ни туалетов, ни водопровода, разгул чумы. И ни у кого ни одного зуба!
– Я должен вернуться.
– Держу пари, что там нет и железных дорог, не так ли? И швейных машинок. И… – не унималась Мод.
– Мод, я не могу оставаться здесь. Я дал обет вернуться.
– Ты, наверное, хочешь отомстить этому типу –
Ди.
– Да. Но есть и еще одно обстоятельство. – Данте взглянул на Глориану глазами, в которых застыла просьба о прощении. – Я должен потребовать то, чего меня хочет лишить Ди.
– А, так вот в чем дело. Он обокрал тебя, отнял одежду и деньги.
– Вовсе нет. – Данте снова задумался, и Глориана опять испугалась, что он передумает и не станет рассказывать дальше. Он перегнулся, вытащил какую-то палку из кучи хвороста, принесенного мистером Блу, и начал ворошить ею костер.
Высоко взметнулось пламя. Крошечными огненными мухами взвились раскаленные частицы золы. Яркий огонь высветил лицо Данте. Он посмотрел на Глори, и она прочла в его глазах выражение какого-то горько-радостного сожаления.
– Ди отправил меня сюда, чтобы не дать мне жениться на Елизавете.
– Ты… ты помолвлен?
Данте плотно сжал губы, те самые, которые так упивались ее нежностью прошлым вечером. Губы, которые не должны были прижиматься ни к каким другим, кроме губ его драгоценной Елизаветы. Мерцающий взгляд Данте остановился на ее лице, и он покраснел, поняв, что в его мыслях, как в зеркале, отразились мысли1 Глорианы.
– И ее папаша воспротивился этому и прогнал тебя, да? – сердито спросила Мод.
– Мне не представилось случая поговорить об этом с ее отцом, но я как раз собирался встретиться с Генрихом Тюдором в связи с этой помолвкой. Ди вбил себе в голову, что Елизавета унаследует трон, но что она должна править как королева-девственница. Она же поклялась, что выйдет замуж только за меня или ни за кого вообще. Поэтому-то, как вы понимаете, я и должен туда вернуться. И после нашей свадьбы стать консортом – супругом царствующей особы.
Данте сидел, пытаясь сохранить смиренный вид, но ему не удалось стереть с лица сияние тщеславия. Глориану его слова поразили в самое сердце. Он принадлежал другой женщине. Женщине, которая превратит его в нечто значительное, во что-то вроде короля.
Мод потянула Глори за рукав:
– Елизавета Тюдор? Не в честь ли этой королевы нарекла вас ваша мама?
– Да. О Боже, так оно и есть. – Глубоко уязвленная, Глори вскочила на ноги. – Он выдумал все это. Я сказала ему при нашей первой встрече, что моя мать назвала меня именем умершей королевы из поэмы Эдмунда Спенсера «Королева-волшебница». Но вы, вероятно, знали об этом произведении, не правда ли, мистер Тревани?
– Нет, я никогда ничего не слыхал об Эдмунде Спенсере. Как и о том, что Глориану назвали в честь Елизаветы.
– Неудивительно, что мистер Блу зовет тебя бананом! – выкрикнула Мод, разозленная не меньше Глори. – У тебя в голове такая же бесформенная каша, как под кожурой банана!
От всех этих треволнений у Глорианы голова пошла кругом, она обхватила себя руками, желая унять пронявшую ее дрожь. При этом рукав соскользнул с ее запястья, и на нем открылся браслет с черепахой, который все еще оставался на руке.
Теперь в полный рост встал и Данте. Схватив руку Глорианы, он поднес ее к глазам, чтобы рассмотреть браслет.
– Откуда это у тебя? – Его голос, ставший хриплым и тихим, был похож на предупреждающее рычание тигра. – Это же браслет Елизаветы!
Глориана вырвала руку.
– Ты в своем уме? Послушать тебя, так мое зеркало принадлежит какому-то типу по имени доктор Ди, а мой браслет – какой-то Елизавете! – Глориану осенила ужасная мысль: она вспомнила, как он называл ее «Елизавета», когда, что называется, как снег на голову свалился в ее вагон, как был ошеломлен и как не верил ей, когда она сказала ему, что она вовсе не Елизавета.
Накануне вечером он держал ее в своих объятиях, целовал, и ей показалось, что это будет длиться бесконечно. Теперь ей понятно, почему он так внезапно оставил ее одну.
– Когда ты… когда ты… эти нежные слова, которые ты произносил, когда… целовал меня, все эти слова и поцелуи принадлежали тоже Елизавете? – От отчаяния Глориана не находила нужных слов.
Он резко откинул голову, словно от пощечины:
– Нет! Глориана, чувства, которые я питаю к тебе, несравнимы с моим отношением к Елизавете.
– Разумеется! Она же твоя суженая. А я всего лишь шлюха из цирка, с которой ты решил поразвлечься в ожидании новой встречи со своей драгоценной Елизаветой.
О Боже, она ничему не научилась! Столько лет мать на ее глазах тосковала о мужчине, который не мог отказаться от своих прежних обязательств, и вот теперь то же самое происходит с нею самой. Как она могла так попасть впросак? Браслет с черепашкой скользнул по ее руке, холодный и тяжелый. Она накрыла его рукой. Теперь он будет навсегда ее талисманом.
– Тебе не удастся отобрать его у меня.
– Браслет ты можешь оставить себе. Но предупреждаю тебя, Глориана, зеркало будет моим.
Она вызывающе встретила его взгляд, но этот вызов растворился раньше, чем угасла жесткая решимость в его глазах.
– Оно будет моим, как бы ты ни старалась его спрятать или как-то иначе уберечь от меня. Никто не сможет этому воспрепятствовать.
Она могла бы, вероятно, найти сотню резких ответов на эти слова, тысячу умных и колких замечаний, но что-то, казалось, замедлило течение ее мыслей. Все, на что ее хватило, это размахнуться изо всех сил ногой и ударить его прямо по голени.
Она не смогла тут же убежать от него из-за адской боли в пальцах ноги, словно они наткнулись на ствол крепкого дуба. Может быть, следовало бы подумать о последствиях, прежде чем решиться на такой удар. Она отшатнулась, ожидая, что Данте по меньшей мере ее обругает.
Вместо этого он просто повернулся и исчез в кромешной тьме, окружавшей их временное пристанище.
Глава 12
Данте шагал в темноте, проклиная свою глупость. Чего он ожидал? Что они ему поверят?
«Вы среди друзей…» Его сердце сжималось при воспоминании об этих словах, о мягком изгибе губ Гло-рианы, когда она просила его рассказать ей всю правду. И как болтливая обезьянка, нет, как большая, старая человекообразная обезьяна – так его назвала Мод, – он проболтался. Он выложил перед Глорианой все как на духу, больше правды, чем могло вместить ее сознание.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43