Мосье ушел на свое квартиру, и дядя уже собирался отправиться спать, когда услышал жалобно скулящую собаку. С тех пор животное каждый день проводит некоторое время рядом с Фелицией и почти каждую ночь появляется в доме, охраняя ее сон.— А что на это говорит Томас? — спросил я.— О, я понимаю, сейчас Де Рец вполне освоился на кухонной веранде.— И волен бегать там, где ему нравится? — с удивлением воскликнул я. — Я полагал, что его дикий и свирепый облик вызовет действенные протесты против его вольного пребывания на улицах городка.Наоборот, заверил меня м-р Сэквил, поведение животного стало настолько осмотрительным, что люди не просто терпимы к нему, но еще и считают, что его присутствие на улицах ночного города делает их более безопасными. Мосье де Сен-Лауп уверен, что его собака защищает город от набегов волка куда более эффективнее, чем вознаграждение, предложенное за голову зверя городским советом.— Я что-то не вижу, что его хозяин получает от него видимую пользу.— Это ваше замечание приводит нас к одному очень важному выводу, — ответил м-р Сэквил. — Когда мосье де Сен-Лауп покидает свой дом, собака всегда остается в его стенах. Когда мосье, к примеру, ужинает у вашего дяди или прогуливается с мисс Фелицией, Де Рец отсутствует, вероятно, охраняя дом старого Армиджа от того, кого могло бы одолеть искушение заняться проверкой старых сплетен о зарытых в саду сокровищах, либо соблазнить новая роскошь француза. Это совершенно поразительно, как им удается распределять между собой обязанности дежурных.О других новостях, которыми я интересовался, священник мало что знал, или, как я полагал, знал только то, что говорил.— Коммерция? — уклонялся он от ответа. — Я слышал, что достаточно плоха, но не настолько, чтобы «Баркли и Баркли» не выдержала шторма. — Затем, считая, вероятно, что в его возможностях легко успокоить мои тревоги, пастор добавил:— Ваш дядя говорил мне, что он может добиться определенных частных соглашений, касающихся кредитов, которые обеспечат хороший подъем в его делах.— Что?! — воскликнул я. — Уже?! Взгляд на открытое лицо этого пожилого человека показал мне, что он уловил внутренний смысл моего горького вскрика. Он выждал несколько секунд, прежде чем я услышал его ответ.— Мосье де Сен-Лауп представляется мне превосходным джентльменом, — сказал он наконец. — Просто после всего происшедшего за последнее время ни вы, ни я не можем относиться к нему с симпатией.— Я уверен, что мой дядя мог бы подождать немного и навести о нем справки. Отправить письмо нашему посланнику в Париже — или, может быть, он написал французскому консулу в Нью-Йорке?— Я пришел к выводу, что ваш дядя не рискнул ждать, — рассудительно ответил м-р Сэквил. Произнося эти слова, он поднялся со стула и торопливо покинул мой дом. Лежа в кровати, я видел, как он шел по пустой серой улице. Голова его была наклонена вперед, руки соединены за спиной, и весь его необычный облик резко отличался от внешнего вида бодрых, идущих широким размеренным шагом мужчин с высоко поднятыми головами — обычных прихожан его церкви.Между тем я не видел никого из тех людей, что были близки и дороги мне. Когда я лежал в коматозном состоянии или метался в горячке, дядя дважды навещал меня в воскресные дни и каждый день утром и вечером посылал Барри справляться о моем состоянии. То, что он не приходил ко мне с тех пор, как я начал поправляться, меня не удивляло. Я знал, что он действительно меня любит, и любит так же, как и прежде: просто ради больного племянника нарушать заведенный порядок каждого дня и вечера было для него немыслимым делом, и в первое же воскресенье, когда я был в сознании, он уже обедал с мосье де Сен-Лаупом. Но мне было обидно и тревожно от того, что проходили дни за днями, а Фелиция так ни разу и не навестила меня. Конечно, наша родственная связь, даже если бы рядом с ней и не было такой надежной горничной, как Уэшти, даже если бы я был только вполовину таким больным и беспомощным, как это было на самом деле, вполне могла избавить девушку от боязни связанного с посещением моего дома скандала, думал я. И, вспоминая мучительную сладость тех слез и поцелуев, которыми она осыпала мое лицо там, в лесу около дома старого Пита, я понимал, что это должно иметь для Фелиции куда большее значение, чем тот страх, который удерживал ее от встречи со мной. Означало ли это, что ей было что сказать мне, а я был еще недостаточно окрепшим, чтобы выдержать откровенность ее слов?Фелиция пришла вместе с дядей в следующее воскресенье. Снег, принесенный тем первым ураганом, весь растаял под теплыми солнечными лучами, и это был один из тех ярких, сухих, неистовствующих ноябрьских дней, которые воспламеняли даже вялую кровь человека, как и я, долгое время лежащего в постели, и заставляли стремительно, как доброго коня под наездником, скачущего по окрестным холмам, нестись мои мысли. Сквозь небольшие прямоугольники стекол моего окна я видел множество белых облаков, летящих по яркому голубому полотну неба, печные трубы с метелочками дыма над ними и качающиеся верхушки обнаженных деревьев. Лучи заходящего солнца превращали мою тусклую комнату в яркое и светлое пятно. Полинявший ситец моих прикроватных занавесей, штор на окнах и чехлов на стульях заиграл в их свете Яркими и пестрыми красками. Сердце мое учащенно забилось, едва я услышал пыхтенье старой Джуди, спешащей вверх по ступенькам впереди моих гостей, чтобы оповестить меня о том, кто посетил меня в этот час, и хоть немного, прежде чем впустить их, привести меня в порядок., Позади нее раздавался глухой стук тяжелых, царапающих когтями по дереву ступеней, лап, и Де Рец, помахивающий большим хвостом, с высоко поднятой головой проследовал за ней в комнату.Дядя, с порога сердечно поздоровавшийся со мной, шагнул в сторону, чтобы дать войти Фелиции — и неожиданно все померкло в холодном великолепии этой девушки, излучающей прежде щедрое благородное сияние на все, что окружало ее. Сейчас она была похожа на бриллиант, притягивающий к себе весь свет. Вы почувствуете тот же самый эффект, столкнувшись с любой молодой девушкой, готовой на блестящее замужество без любви. Ее глаза блестели, щеки пылали, а улыбка сверкала: но это было холодное великолепие солнечного дня посреди зимы.— Ну, кузен, как хорошо вы выглядите! — воскликнула она и, быстро подойдя к моей кровати, уронила на мой лоб поцелуй, легкий и холодный, как снежинка. — Я и не надеялась, что увижу вас столь успешно выздоравливающим. Если бы мы только знали об этом, дядя Баркли, мы могли бы привести с собой и мосье де Сен-Лаупа, ведь он просил нас об этом.— Верно, — согласился дядя, опускаясь на стул, поставленный для него Джуди Хоскинс. — Мосье просил меня передать вам привет от него, Роберт.После этого последовала небольшая пауза, затруднительная для моего дяди, но не для меня, слышавшего, казалось, удары своего сердца, бьющегося в груди: Фелиция сидела напротив меня спокойная, прекрасная и безмятежная ко всему окружающему. Чтобы удержаться от взгляда на нее, я рассматривал Де Реца. Он уселся в ближайшем к девушке углу и, опершись на передние лапы, держал свое большое тело почти вертикально, словно демонстрируя, как высоко подняли его над своей животной сутью его ум и смышленность. Его высунутый язык покачивался между рядами больших белых клыков, а глаза перемещались с девушки на меня с выражением обжигающей силы.— Вы будете рады узнать, Роберт, что мои финансовые затруднения стали менее острыми, — прервал наконец дядя свое молчание.— Пастор сказал мне, что вы обнаружили конфиденциальный источник кредита, сэр, — ответил я.Волнуясь, мой дядя становился привлекательным.— Да, да, конфиденциальный источник, — запнулся он. — И я доволен этой своевременной возможностью сообщить вам об этом, так как после моей смерти — а в моем возрасте, мой мальчик, смерть ходит рядом с человеком — фирма «Баркли и Баркли» станет твоей и твоей присутствующей здесь кузины.— И, я полагаю, мосье де Сен-Лаупа, — взорвался я с чрезмерным негодованием, не позволившем мне изобразить некоторое почтение к выставленным напоказ дешевым чувствам, ради которых он сделал небольшую паузу.— Ax! — взглянув на Фелицию, воскликнул он, превращаясь в скучно играющего актера. — Что касается этого, то вы, видимо, располагаете иной, нежели я, информацией. Но мосье де Сен-Лауп сам на прошлой неделе предложил мне оплатить в срок мои подлежащие погашению векселя на сумму в тридцать тысяч долларов, и по моей просьбе немедленно сделал это на десять тысяч.— И после этого вы уже не можете продолжать оставаться такой упрямой, не так ли, кузина? — внезапно повернувшись к Фелиции, спросил я с презрительной усмешкой, за которой — да простит меня Бог — я старался спрятать свое унижение.— Смогла ли бы какая-нибудь девушка устоять против такого очевидного богатства и благородства поклонника, кузен? — вздернув свой изящный подбородок, возразила она. — Я услышала о его предложении только в среду, и не смогла сделать больше, чем пообещать мосье де Сен-Лаупу дать ему ответ сегодня вечером.— Я желаю вам всего того счастья, которое, несомненно, будет у вас, — сказал я.— Ну, вот и прекрасно, — воскликнул дядя с добрым радостным смешком. — Должен сказать, что вы галантны, Роберт. Ваши слова достойны джентльмена! Мысль о том, как вы воспримите эти новости, признаюсь, была причиной некоторой моей неловкости. Неосведомленный о состоянии ваших чувств, я боялся, однако…Находясь в таком волнении, дядя мог сказать и больше, но даже если бы я и слушал его, то в этот момент я забыл бы все его слова. Неприступность его своенравного недомыслия заставили Фелицию и меня бросить друг на друга быстрые, полные изумления взгляды, и тотчас все мое существо запылало от восторга. Ибо в ее глазах, которые с момента ее гордого возражения на мою насмешку были опущены, я вдруг увидел слезы, и я понял, что радостный внешний вид и светящийся взгляд девушки были всего лишь игрой, исполненной ради дядиного спокойствия — факт, который только такой великий глупец, как я, мог не заметить с самого начала.— Вы, я думаю, позабыли другие наши новости, дорогой дядя, — сказала она, когда он в конце концов перестал выражать свое удовлетворение моим достойным поведением.— Ах, будь уверена, — воскликнул дядя. — Все наши неприятности близятся к концу. Волк, Роберт, ваш старый враг, выслеженный в своем логове, мертв, мой мальчик — он застрелен фермером примерно в пятнадцати милях отсюда.— Но не без последнего гротескного штриха, который характеризует эту тварь. Не забывайте об этом, дядя Баркли.— Гротескный штрих? Характеризует? Я не знаю, о чем идет речь, моя дорогая…— Я имею в виду черного козла, — прервала дядю Фелиция. — Около двух или трех недель назад, кузен Роберт, на берегу реки было найдено тело мертвого черного козла. Козел был обезглавлен, но его голову найти не смогли. И сейчас я назвала этот штрих гротескным, не так ли? Я имею в виду, что козел был не тронут, что ни одна часть его туши не была съедена.— Волк, — сказал дядя, — ни в один из своих набегов на наши окрестности не занимался добычей съестного для себя. Это очевидно. Он был убийцей, убивающим ради простого вожделения к крови. Старые переселенцы знакомы с таким типом волков.— Но не странно ли, сэр, — спросила Фелиция, — что не было известий о набегах волка на овечьи стада или о его проникновении в загоны для крупного скота у наших соседей? Очевидно, совершая свои набеги, зверь соблюдал строгий пост.— Во всяком случае, он нарушил свой пост, и очень действенно, на той ферме, владелец которой застрелил его, — ответил дядя. Но я признаюсь, что не обратил особого внимания на этот обмен репликами. В моем сознании всплыла та ночь, когда я находился в бреду.«Черный козел, Козел отпущения, черный Козел отпущения с гор, Спаси это дитя…»Я слышал это не в бреду. Уэшти, с ее бедным невежественным сознанием, действительно совершила надо мной обряд заклинания. Но почему ей показалось, что мне необходимы ее заклинания?— Вы убеждены, что застреленное животное — действительно тот самый волк-убийца? — спросил я, обнаружив, что дядя с Фелицией прекратили разговор и смотрят на меня.— Мосье де Сен-Лауп не верит в это, — ответила Фелиция.— Но во Франции в королевских лесах охота на дичь была для него забавой или чем-то вроде этого, — сказал дядя. — Мосье просто не может представить себе, насколько невероятно, чтобы две таких твари могли бы бегать где-то рядом друг с другом.Но после того, как мои визитеры ушли, после того, как я поужинал и Джуди оставила меня с зажженными свечами наедине с книгой, голова козла и причины, из-за которых Уэшти решилась использовать ее, заняли мои мысли. Нет, эти размышления не казались мне бесцельными; но если я настойчиво удерживал на этом свое сознание, то, по крайней мере, тем самым я отгонял от себя видения великолепия холодной красоты Фелиции или — что еще хуже — ее наполненных слезами глаз. И вдруг, призвав на помощь свою зрительную память, я увидел тот странный набор предметов, которые были разложены в ту ночь на моем стеганом покрывале: небольшой череп, перекрещенные прутья, ярко горящие свечи; я увидел и другие абсурдные картины: небольшую кучку на полу дядиной конюшни перед денником Де Реца, состоящую из костей, кусочков стали, цветных стекол, клочьев шерсти и венчающего весь этот холмик кровоточащей головы петуха. Я вспомнил вялые извинения Томаса за этот неубранный мусор… В моей памяти всплыл и рассказ Фелиции об Уэшти, о которой среди ее родного племени шла слава заклинательницы духов: и мой разум нашел ту связь между двумя феноменами, которая в рассудке более праздном могла бы быть проигнорирована как чересчур фантастическая даже для случайной мимолетной мысли.Не был ли оба раза громадный пес целью заклинаний Уэшти? Не оказался ли я в темном рассудке этой бедной негритянки жертвой дьявольских сил зла? И был ли то Де Рец, а не волк-убийца, повергший наш городок в ужас, напавший на меня в роще около дома старого Пита, чудом промахнувшийся той полночью, когда мы с эсквайром Киллианом оказались в саду скряги и убившего маленького бесцветного клерка адвоката на тех же ступенях, которые он запятнал кровью старика Армиджа?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29