При всей его выдержке она не сомневалась, что он кипит негодованием. Но, по крайней мере, думала она, Томасу и прочим ничто не грозит. Еще она опасалась за Уильяма, на которого могла обратиться ярость Корбетта. Лучше бы ему здесь не задерживаться, беспокоилась она, а вот Вероне, хотя ей и полегчало немного, нечего было и думать о путешествии, пока не родится ребенок.Лиллиана в тревоге расхаживала по комнате. Если Корбетт как-то накажет Уильяма, это может пагубно повлиять на хрупкое здоровье Вероны. И о ребенке тоже следовало подумать.Минуты тянулись нескончаемо. В комнате становилось темно, но Лиллиане и в голову не пришло, что следовало бы зажечь факел или хотя бы свечу. Слишком много мучительных вопросов неотступно терзали ее.Какое наказание ее ждет? Станет ли Корбетт карать Уильяма или кого-нибудь еще? Но самым страшным оставался вопрос о гибели отца. Неужели Корбетт способен на такое злодеяние? Иногда она была уверена, что да. Но иногда…Она покачала головой. Кто же еще мог это совершить? Если он виновен, то ее долг — не оставить преступление безнаказанным. Но как она могла узнать это наверняка, если он так твердо отрицал свою причастность?Она была так поглощена своими сомнениями, что не услышала приближающихся шагов. Однако, когда открылась дверь, она быстро отошла от камина.На пороге стоял Корбетт — большая, высокая тень. Она смотрела на своего мужа, и сердце у нее сжалось. Он явно принял ванну и переоделся; волосы, еще влажные после купания, были гладко зачесаны назад. Слабое пламя камина отбрасывало золотые пляшущие отблески на его суровое лицо.Он стоял неподвижно, и его темный непостижимый взгляд не отрывался от ее лица. Ей было трудно выносить это каменное молчание; она крепко сжала пальцы и отважно вздернула подбородок. Эта показная храбрость не обманула его, и он насмешливо улыбнулся. Медленной уверенной поступью он вошел в комнату и запер за собой дверь.— Поухаживай за мной, женушка, — приказал он, бросив на сундук свою кожаную суму. — Прояви свою супружескую заботу. Должен признаться, до сих пор мне ее очень не хватало.Его саркастический тон заставил ее вспыхнуть:— Супружеской заботы ты от меня не дождешься.Лиллиана знала, что сильно рискует, но она была не способна притворяться. Она его ненавидела. Она всегда будет его ненавидеть. Она никогда не прекратит попыток избавиться от него.Хотя скулы у него напряглись, а рассеченная бровь свирепо опустилась, Корбетт ответил не сразу. Он подошел к креслу и уселся в него.— Я скажу тебе кое-что, Лиллиана, но скажу один раз. Только один раз. Можешь мне верить или не верить. Выбирай сама. — Он помолчал и стянул с ног сапоги. Потом пронзительно взглянул на нее. — В смерти твоего отца я не виновен.Еще несколько мгновений он по-прежнему пристально вглядывался в ее лицо. А потом стянул тунику через голову.— Я допросил Рокка и всех остальных моих людей. Я убежден, что в смерти твоего отца нет ничьего злого умысла. Более того, слуга самого лорда Бартона, этот старик, утверждает, что его хозяин страдал от какого-то тяжелого внутреннего недуга и знал, что его дни сочтены. — Корбетт иронически улыбнулся уголком рта. — Слуга говорит, что именно поэтому лорд Бартон так быстро дал согласие на наш брак.Лиллиана ошеломленно уставилась на него; он же тем временем снял через голову рубашку.— Я не верю тебе, — прошептала она.Последние слова Корбетта поразили ее как громом, и она никак не могла собраться с мыслями, чтобы как-то оспорить это ни с чем не сообразное заявление. Ее отец был совершенно здоров. На самом деле, после их свадьбы он выглядел крепким как никогда.— Томас не стал бы лгать, — когда Корбетт встал, ее голос дрогнул. — Ты, должно быть, силой заставил его такое сказать.— Можешь допросить его завтра сама, Лилли. А сейчас он пытается утопить свое горе в эле.Лиллиана упрямо тряхнула головой.— Все не так, как ты говоришь! У тебя были все причины, чтобы убить моего отца.— Ни единой причины не было.— Ты ненавидел его, — сдавленным голосом проговорила она. Слезы текли по лицу, но она не могла совладать с собой. — Ты хотел отомстить ему за смерть своего отца — и отомстил. Ты задумал это с самого начала!Корбетт стиснул зубы, и даже сквозь слезы, застилавшие глаза, Лиллиана видела, как возмущенно опустилась его обезображенная шрамом бровь.— Разрази меня гром, женщина! Даже если бы я и желал ему смерти, я не отравитель! Я рыцарь, и у меня есть гордость. Я встречаюсь с врагом в открытом бою.Она зажмурила глаза и отвернулась от него. Она не хотела его слушать. Она не хотела признавать за ним никакую гордость, никакую честь. Но не приходилось отрицать: в том, что он говорил, было нечто похожее на правду. Он не стал бы прибегать к помощи яда. Он без колебаний мог бы пронзить своим смертоносным мечом грудь противника, но при этом стоял бы перед ним лицом к лицу.Она вынуждена была это признать, и поток чувств прорвал плотину ее самообладания, и в этом потоке смешалось все — и подавляемая скорбь по отцу, и устрашающее несомненное облегчение от того, что Корбетт в конечном счете не оказался убийцей. Может быть, все обстояло именно так, как сказал Томас, и отец просто скрывал от всех снедающий его недуг? Не в силах справиться со слезами, она спрятала лицо в ладонях.И сразу почувствовала на своих плечах сильные руки Корбетта.— Успокойся, — шептал он, неловко обнимая ее. — Не плачь, Лилли. Не плачь.Но от этого слезы потекли еще сильнее. Неудержимые, разрушительные рыдания сотрясали ее. Дни, что прошли после похорон отца, были такими тяжелыми. Ей следовало быть сильной, и она принимала решения, которые требовалось принять. Но оставаться сильной и дальше ей бы не удалось.Лиллиана не могла бы сказать точно, с помощью каких маневров Корбетт подвел ее к креслу, сам расположился в нем, а ее усадил на колени. Он гладил и утешал ее, словно взял на руки щенка или младенца. Его пальцы были ласковыми, а обнаженная грудь холодной по сравнению с ее разгоряченными щеками. Но когда поток слез начал иссякать, она почувствовала, что при всем при том это были прикосновения мужчины к женщине.— Это действительно тяжелое испытание — потерять кого-то из родителей.— Теперь я потеряла обоих. Они оба мертвы.— И мои тоже. — Он помолчал, и его пальцы скользнули по спине Лиллианы и легли на ее затылок. — Ты должна научиться полагаться на меня. Я твой муж. Я буду заботиться о тебе.Само звучание его низкого тихого голоса успокаивало ее взбаламученную душу, и, невольно расслабившись, она положила голову к нему на плечо. Лиллиана была растеряна и сбита с толку… Рассудок твердил, что Корбетт — причина всех ее несчастий. И все-таки…Она не хотела поддаваться убаюкивающему теплу его объятий. Тыльной стороной ладони она вытерла слезы.— Я должна поговорить с Томасом. С ним и еще…— Завтра.Лиллиана настороженно взглянула на Корбетта; ее внезапно смутило, как тесно они прильнули друг к другу.— Я должна повидать его сегодня, — настойчиво попросила она. — Если это правда…— Это правда. Завтра будет самое время его поискать. А сейчас он все равно двух слов связать не может. Когда я оставил его, он уже был совсем хорош.Лиллиана скорбно вздохнула:— Бедный Томас. Он был так привязан к отцу.Она обратила к камину бледное лицо и стала печально созерцать низкие, мерцающие языки пламени. Сколько дней прошло в горячке подготовки замка для борьбы против Корбетта. Это оказалось труднее всего, что ей приходилось делать до сих пор. Но теперь она увидела, что это был всего лишь способ избавиться от болезненной пустоты, порожденной смертью отца. Она провела два года вдали от него, и от этого ей было еще труднее перенести утрату.— Томас без него просто пропадет. — Она слабо улыбнулась. — Мой отец был хорошим человеком.— Я не сомневаюсь, что он был хорошим отцом.Лиллиана сразу уловила значение слов Корбетта. Она взглянула на него широко открытыми глазами, окаймленными густыми ресницами.— Он был хорошим человеком, — настойчиво подчеркнула она. — Он не имел никакого отношения к смерти твоего отца.Скулы у Корбетта напряглись, пальцы, которые только что ласкали ее шею, застыли. Но, прежде чем он успел что-нибудь сказать, она продолжила:— Он бы не стал убивать вот так исподтишка, чтобы не дать противнику даже шанса защититься. Он жил по закону чести, как ты говорил о себе.Несколько секунд он молчал, как бы взвешивая услышанное. Он только смотрел на нее, и глаза у него были темными и словно затуманенными. И все же этот упорный, испытующий взгляд тревожил ее больше, чем любые слова. Она не знала, верит он ей или нет. Она даже не была убеждена, что сама вполне поверила ему. И все-таки, когда их взгляды встретились, сердце у нее забилось быстрее.Вопреки всем сомнениям, вопреки вражде и распрям между их семьями, она не могла охладить тот жар, который разгорался у нее внутри от близости Корбетта. Его прикосновения наполняли Лиллиану острым ощущением каждой клеточки, к которой он прикасался.Он груб и безжалостен, строго напомнила она себе. Королевский Кречет.Но все было бесполезно. Какая-то искра, словно живое существо, пролетела между ними, и она понимала, что он так же ощутил эту искру, как и она сама.Тогда он протянул руку к ее голове и вынул деревянные шпильки из ее аккуратно уложенных волос.— Сегодня ты приняла меня не слишком-то радушно.— Я не… я совсем не жаждала твоего возвращения, — призналась она тихо.— Тем не менее я здесь. — Он снял у нее с головы обруч с платком, и ее волосы свободно упали на спину. — У нас осталось одно незавершенное дело, — пробормотал он, где-то около ее макушки, и она ощутила влажное тепло его дыхания.Встревоженная Лиллиана невольно заерзала у него на коленях. Однако ей тут же пришлось ощутить, что сидит она не на деревянном табурете, и она забеспокоилась еще больше.Когда его руки отыскали шнуровку у нее на талии, она собрала все силы своего рассудка.— Ты… ты еще не сказал, какие последуют кары за то, что я сегодня сделала.Он прервал свой целенаправленный натиск и взглянул на нее с легкой усмешкой:— Я предпринял необходимые шаги, чтобы виновные не ушли от наказания.У Лиллианы потемнело в глазах.— Но во всем виновата я. Только я одна. Уильям тут ни при чем…— Не говори мне про Уильяма, — взгляд Корбетта стал жестким. — Он сидит под замком, так же как и твой начальник стражи. Что же касается всех остальных, то тебе необходимо знать только одно: поднять здесь мятеж впредь не удастся никому.— Я понимаю. Пожалуйста, не причиняй им вреда. Они только выполняли мои приказы, — запротестовала она.— Теперь они будут знать, что эту ошибку повторять не стоит.— Но это несправедливо по отношению к ним, потому что они не сделали ничего плохого. И это несправедливо по отношению ко мне, потому что тем самым ты показываешь всем, что я не более чем служанка в своем собственном доме.— Ты не очень-то похожа на служанку, Лилли.Чтобы подчеркнуть смысл своих слов, он медленно провел рукой вдоль ее бедра, но она стряхнула его руку.— Что ты сделал с моими стражниками? — гневно спросила она.Глаза Корбетта сузились.— Во-первых, они больше не твои стражники. Любой человек, который не предан мне — мне, слышишь? — может попрощаться с обязанностями стражника и заняться разведением овец или пахать землю.От такого произвола Лиллиана пришла в бешенство:— Ты не имеешь права!— Я имею полное право!Его резкий ответ сразу заставил ее прикусить язык. Еще долго они смотрели друг на друга, словно вели незримый поединок. Затем Корбетт перевел дух и, видимо, успокоился.— В Оррике многое изменится, — начал он рассудительно. — Прими это как должное, и ты увидишь, что жизнь станет много легче.Ему не надо было говорить: «Пойди против меня, и ты проиграешь». Она уже знала, что он думает по этому поводу.Но Лиллиане трудно было заставить себя смириться и бессильно смотреть, как в Оррике все становится вверх дном по его капризу.В полнейшем расстройстве она попробовала встать, но он легко удержал ее.— У нас осталось незавершенное дело, — напомнил он.— О каком деле ты говоришь? — сердито спросила она, решив, что он приберег для своей строптивой жены еще какое-то наказание.— Когда в последний раз мы лежали вместе, ты просила меня подождать. Сегодня я именно это и исполню — дождусь, чтобы ты была вполне удовлетворена.Янтарные глаза Лиллианы расширились от этих ошеломляющих слов; что угодно она готова была услышать, но только не это. Как часто она терзалась, вспоминая тот невольный призыв. Она не знала, почему обнаружила тогда свои чувства, как какая-нибудь развратница. Она всей душой надеялась, что он забыл ее бесстыдный возглас. Но теперь стало совершенно ясно, что нет, не забыл. Пока она смотрела на него во все глаза, раздавленная ужасным воспоминанием, его суровое лицо смягчилось, и она уловила тень улыбки на его губах.— Сейчас и начнем. Почему у тебя такой возмущенный вид? Ты ведь не забыла, как упоительны радости брачного ложа?— Все, что я помню, — это как меня заставили вступить в этот брак против воли! — огрызнулась она, не желая признать правду его слов.— Не спорю, так оно и было. — Она снова ощущала, как горячее дыхание Корбетта шевелит ее волосы. — Но зачем тебе отрицать, что сейчас ты находишь в нашем соединении такое же удовольствие, как и я?И тотчас же в ней взметнулся жар. Гнев улетучился, вытесненный иным, неуловимо-опаляющим чувством. Словно огненные языки вспыхивали там, где он касался ее, — было ли то прикосновение пальцев под шнурками на боку рубашки, или ладони к колену, но более всего — его мужской твердыни к ее лону.Теперь она знала, что должно произойти, и это новое знание наполняло ее странным ожиданием: словно что-то напрягалось и скручивалось у нее внутри. Но все еще оставалась в ней некая тень собственной воли, которая пыталась преодолеть такое беззаветное подчинение ему. Лиллиана инстинктивно попыталась высвободиться, но в планы Корбетта это не входило. Он лишь теснее прижал ее к себе.— Не улетай, Лилли. И не отвергай ту радость, которую мы можем подарить друг другу.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46