Наташа взяла один, положила на сгиб руки и открыла. Черно-белые фотографии, закрепленные черными уголками; под каждой – белые подписи: Брайтон, Фэлмаут. На фотографиях была изображена белокурая женщина в шерстяной вязаной двойке и брюках, с короткими завитыми волосами, стоящая на волнорезе с ребенком на руках. Потом маленькая девочка с рожком сливочного мороженого, в вышитой шляпке, верхом на ослике.
В следующем альбоме девочка была уже постарше, в следующем уже носила школьную форму, белые носочки и галстук-ленточку. Фотографии в самом нижнем альбоме изображали молодую девушку. Надпись гласила: «Элейн исполнилось 18 лет».
Встав на колени, Наташа открыла первый сундук. Он до отказа был заполнен одеждой: вечерние платья с блестками, красивый черный палантин, золотистые туфельки на завязках, усыпанная камешками диадема, какие носили модницы в 20-е годы XX века. Наташа мысленно приказала себе сконцентрироваться.
На дне сундука она нашла другие открытки. Снимки Лох Ломонда, Тинтагеля. Они были датированы 1987 и 1989 годом, причем последняя прислана из местечка в долине реки Луары. Все были адресованы бабуле и подписаны «Эндрю и Бетани».
Наташа открыла второй сундук. Здесь хранились аккуратно сложенные детские игрушки и рисунки, деревянные кубики, ковчег с крошечными парами львов, лебедей и фламинго, причем местами краска на фигурках стерлась; разноцветный вязаный шарф с дырками в тех местах, где петли были спущены; самодельные, аккуратно сшитые кукольные платья; теннисная ракетка и пара ржавых коньков; матерчатая кукла и еще одна в платье с кринолином; мозаика из картинок-загадок с изображениями водяной мельницы, короля Артура и его королевы Гиневры.
Лиззи Сиддал на картине Миллеса «Офелия ».
А под игрушками – картины. Десятки первых детских рисунков и карандашных каракулей, каждый из которых аккуратно датирован на обратной стороне 50-ми годами. Значит, это творения Элейн. За ними следовали более сложные и умелые рисунки, отличавшиеся все более зрелым и индивидуальным видением натуры. Сокровищница воспоминаний. Мэй берегла каждую мелочь, когда-либо нарисованную, сделанную или написанную дочерью.
Наташа опустила крышку и переключила свое внимание на один из распухших чемоданов, в котором, как она обнаружила, Мэй бережно хранила одежду дочери.
Неужели все матери так делают? Анна, безусловно, была исключением. Может быть, она сохраняла отдельные вещи, но каждую мелочь?
Складывалось впечатление, что в глубине души Мэй знала, что это должно было случиться, что ее дочь не проживет долго и ей придется испытать самое страшное, что может выпасть на долю матери, – пережить собственное дитя. Она знала, что каждая мелочь будет иметь ценность и поэтому должна быть сохранена.
Но здесь не было ничего, что напомнило бы о Дженет или Элеоноре.
Наташа передвинула лестницу обратно в нишу, оглянулась в поисках шеста, чтобы закрыть задвижку. Потом заметила дверь с прямоугольной керамической дощечкой, расписанной розовыми цветами. «Комната Бетани».
Она толкнула дверь, увидела узкую деревянную кровать со стеганым сиренево-белым одеялом и стену, на которой висели выцветшие плакаты с репродукциями картин прерафаэлитов – «Офелии » Миллеса и «Апрельской любви » Артура Хагса. Кроме того, здесь были коллекция ракушек, ряд перламутровых лаков для ногтей, грамоты за победу в соревнованиях по плаванию в рамочках, фотография Бетани, играющей роль в школьном спектакле, – в горностаевой мантии и короне. Эта комнатка очень походила на комнату Наташи, в доме ее родителей.
При виде нее Адам, казалось, обрадовался, словно беседа с Эндрю Уилдингом успела утомить обоих.
– Что-нибудь нашли? – спросил Эндрю Уилдинг.
– Я ничего определенного и не искала.
– Я вспомнил кое о чем, что вас действительно может заинтересовать. – Он подошел к бюро в углу комнаты и выдвинул маленький ящик. Протянул ей старинный и тяжелый серебряный викторианской эпохи медальон на цепочке, с выгравированными на нем цветами.
Наташа надавила ногтем на крошечный язычок, и крышка отскочила. Фотографии внутри не оказалось. Только локон золотисто-рыжих волос, уложенный колечком в правой створке; перевязанный тонкой полоской черной шелковой ленты.
– Элейн говорила, что, по рассказам Мэй, эта вещь принадлежала ее пра-пра-бабушке. Возможно, той, которая и написала дневник.
Наташа попыталась вспомнить, писала ли Дженет в дневнике о том, какого цвета ее волосы, и не смогла. Она очень осторожно притронулась к локону, ощутила, как ее уносит в прошлое. Девушка сидит перед зеркалом при свечах, расчесывая перед сном свои локоны до тех пор, пока они не начинают блестеть. По воскресеньям она собирала их под шляпку или укладывала в прическу перед поездкой в оперу или на свидание с мистером Брауном. Потом она заболела, и кому-то из близких приходилось ухаживать за этими роскошными волосами, которые спутались от долгого лежания на подушке. Она умерла, и этот же человек, возможно сестра девушки, маленькая Элеонора, взяла ножницы и аккуратно, со слезами на глазах, срезала несколько прядей, осторожно накрутила их на палец и спрятала в медальон.
Наташа неохотно вернула украшение Уилдингу.
– Спасибо вам за то, что разрешили мне это увидеть.
– Спасибо вам .
Эндрю Уилдинг поцеловал ее на прощание. Он стоял у окна, провожая их взглядом – одинокая фигура, обрамленная кружевными занавесками.
– Я никогда не смогу отблагодарить тебя, – произнес Адам, когда они возвращались из Стрэтфорда. Он произнес это отчужденным, официальным тоном, каким начальник благодарит молодого сотрудника за отлично написанный отчет.
Наташа внимательно следила за дорогой.
– Я хотела найти ее для тебя.
– Ты сделала гораздо больше. Если то, что ты рассказала о сердечном заболевании, правда, выходит, ты спасла Бетани жизнь.
Она с трудом сглотнула.
– Послушай, Адам, есть еще кое-что...
Он не слушал ее.
– Что ты там говорила... – он протер стекло тыльной стороной ладони. Безрезультатно, потому что окно было грязным снаружи. – О том, что происходит в определенные моменты жизни по вине предков.
Наташа удивилась, узнав, что он слышал отголоски их с Бетани разговора у входа в гостиницу в Литтл Бэррингтоне.
– Я о записке, которую оставила Бетани... Ты думаешь, что она имеет какую-то связь с тем, что произошло с ее матерью? Что Бетани могла захотеть...?
– Нет.
Они приехали на станцию. Наташа с трудом устояла перед искушением пересказать Адаму свой разговор с Кристин. Наверное, об этом лучше умолчать. Она сделала все, что от нее требовалось, и больше ничем не могла ему помочь. Не стоит вмешиваться в их бизнес и настраивать его против Джейка Ромилли.
Она остановила машину. Ей в голову пришла странная фраза.
– Желаю тебе самого большого счастья на земле, – произнесла она. Ее губы занемели, поэтому она не смогла растянуть их в улыбку. – Надеюсь, выставка будет иметь успех.
Задняя дверца была открыта, Адам нагнулся, вынимая из-под сиденья свои журналы. Потом он быстро наклонился к ней и поцеловал в губы, положив руку ей на затылок, чтобы сильнее прижать к себе. Она на мгновение почувствовала его язык. Его пальцы запутались в ее волосах, и она почувствовала резкую короткую боль, когда он высвободил их.
– И тебе удачи, – сказал он.
Она услышала, как прибыл его поезд, потом звуки стали отдаляться, унося Адама в прошлое.
ГЛАВА СОРОК ЧЕТВЕРТАЯ
Перед тем как нажать на стартер, Наташа включила мобильный телефон. От Мэри пришло сообщение: «Пока никаких новостей. Куда ты пропала?»
Она перезвонила Мэри, коротко рассказала о последних событиях.
– Бедная девочка, – голос Мэри стал совсем тихим.
Наташа сразу пожалела о том, что выложила все, не подумав о том, что подруге нельзя беспокоиться. История молодой женщины, которая умерла, оставив маленького ребенка, – не совсем то, что следует слушать будущей матери.
– Ну что ж, ничего не поделаешь, – сделала вывод Мэри.
Работа сделана, но проблема не решена.
– Не совсем так. Я пообещала прислать отцу Бетани подробную информацию о ее предках.
– Я могу раздобыть ее для тебя.
– Думаю, тебе следует побольше отдыхать.
Мэри застонала:
– Ты такая же несносная, как Джеймс и моя мама. Она звонит каждые полчаса, чтобы убедиться в том, что я бью баклуши.
– Это хорошо, ведь она беспокоится о тебе.
– Скорее, о ребенке. Она дождаться не может, когда я произведу на свет ее внука, с той самой минуты, как я забеременела. Я сбилась со счета, сколько раз она напоминала, что сохранила платьице, в котором меня крестили.
Наташе пришло в голову, что Анна ни разу не заикалась о замужестве или внуках своей старшей дочери. Учитывая нынешние обстоятельства, Наташа пока не могла сказать точно, довольна она этим или нет.
– Хорошо, если ты уверена, что тебе это не повредит, у меня для тебя есть поручение. Все, что мне нужно узнать, это причины смерти предков Бетани. По крайней мере, мне нужны свидетельства о смерти родителей Элейн Уилдинг и ее бабушки с дедушкой.
– Считай, что уже готово.
– Сделай, пожалуйста, заказ на срочную доставку.
– Хорошо.
Адам говорил, что Бетани любила путешествовать. Ей казалось, что в поездке дни становятся длиннее. Она отказывалась говорить о будущем. Не хотела мечтать. Она отвергла домогательства Джейка Ромилли. Потому что хотела вести жизнь, наполненную всякого рода интересными событиями, была готова узнать и испытать как можно больше. Она называлась вымышленным именем, чтобы иметь возможность исчезнуть в любой момент. Кроме того, ненастоящее имя позволяло ей быть другим человеком, берегло от семейного проклятия.
У меня слабое сердце.
Бетани говорила Адаму, что он не должен рассчитывать на то, что она в любой момент будет рядом с ним. Почувствовав, что он полюбил ее, она исчезла из его жизни, потому что боялась, что с ней может произойти то, что случилось с ее матерью, сестрой, Гарри Лейбурном. Может, еще больше она боялась стать таким человеком, как ее отец, опасалась, что способна на то, в чем столько лет безосновательно его подозревала.
Бетани увлеклась трагической фигурой Лиззи Сиддал, покончившей жизнь самоубийством.
Ее мать погибла во время купания, и Бетани хотела сфотографироваться в образе Офелии, которая утонула.
Бетани не боялась смерти, она считала ее ответом, средством решения многих проблем, своеобразным выходом...
Наташа подъехала ко входу в студию. Никаких признаков жизни: офис архитекторов закрыт на выходные. Ей следовало найти способ и выведать у Адама, где живет Джейк Ромилли. Первое, что она сделает в понедельник утром – спросит об этом у Кристин.
Наконец она дома! Наташа вставила ключ в замочную скважину. Он не проворачивался. Она перевернула ключ и вставила по-другому. Безрезультатно. Значит, дверь незаперта. Она попыталась успокоиться, говоря, что все к лучшему. Если Джейк Ромилли вернулся в ее дом, то это, по крайней мере, избавляет ее от необходимости его разыскивать.
Она толкнула дверь. Борис не выбежал навстречу хозяйке с радостным лаем. В доме было жарко натоплено. Она проскользнула в гостиную. Остро пахло дымом, мелькали блики пламени.
Свет исходил от ярко пылающего очага. Борис с довольным видом растянулся у камина, в кресле сидел Маркус. Он читал «Сны прерафаэлитов », как будто никуда и не уезжал.
Наташа почувствовала, как из глаз покатились слезы.
Он посмотрел на нее, закрыл книгу.
– Извини, что хозяйничал здесь в твое отсутствие, но было очень холодно.
Он встал, и она упала в его объятия, надолго замерла, боясь пошевелиться. Потом стерла слезы, не заботясь, что он заметит, и никак не могла сказать, как она рада его видеть.
Из кухни в комнату проникали аппетитные запахи еды.
– Я подумал, что ты голодна, – сказал он, глядя ей в глаза. – Боюсь, не могу предложить тебе ничего особенного. Только то, что я сумел обнаружить в твоих полупустых шкафах.
Это было правдой лишь отчасти. Пахло поджаренной курицей и картошкой. Картошка у нее в закромах водилась, но курицы – точно не было. Маркус привез ее с собой.
Он предложил пойти прогуляться, пока не подоспеет ужин. До наступления темноты оставалась еще пара часов.
Они сели в «Санбим».
– Странное название, Фиш-Хилл, – сказал Маркус, когда они стояли на вершине холма, тяжело дыша после долгого подъема. – Здесь нет ни озера, ни реки, ни моря.
Место было необычным и красивым. Наверное, когда-то очень давно здесь плескались воды океана. Наташа рассказала ему, что название произошло от отпечатка ископаемой рыбы, найденного в заброшенной каменоломне. Она объяснила, что известняк у них под ногами – не более чем останки древних ракушек. Она взглянула на него:
– Мы находимся на высоте восьмисот футов над уровнем моря, так что, я полагаю, неудивительно, что рыба...
Он засмеялся:
– ... окаменела.
Они замолчали, но она краем глаза продолжала следить за выражением его лица. Ей хотелось узнать, о чем он думает, но она была счастлива просто оттого, что он рядом. Некоторые из вещей, надетых на нем, были Наташе незнакомы. Темно-синие джинсы, мохнатый коричневый пуловер. Замшевая куртка желто-коричневого цвета, когда-то висевшая в ее гардеробе. Она знала, что, когда Маркус ее носит, рукава куртки всегда согнуты, сохраняя форму его рук.
Он полной грудью вдохнул прозрачный воздух, заложив одну руку за спину, а ладонь второй, подобно капитану корабля, приставил козырьком к глазам, изучая открывающиеся виды, знакомые Наташе до мелочей.
Древние поля и выдержавшие проверку временем каменные стены, которые настолько вписывались в ландшафт, что, казалось, были здесь со дня сотворения мира. Далеко на горизонте, словно вырезанные на фоне темнеющего неба, возвышались хребты Малверн Хиллз, вдоль них тянулась дорога на Винчкомб, поднимаясь из долин Северна и Эйвона. Вечная, таинственная тропа, уходящая куда-то в доисторические времена. Всего в нескольких милях на юго-запад от Сноузхилла находились могильные холмы эпохи бронзового века, там были обнаружены останки воина 3000-летней давности;
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40