– Вот сейчас у меня есть разрешение.
Конуэй по-прежнему не мог произнести ни слова. Ему казалось, что горло стиснуто клещами, склеилось и никогда уже не расклеится.
– Помните нашу беседу? – продолжил Колвин. – Я тогда сказал вам, что самый лучший способ получить серьезный ответ – вышибить зубы к чертовой матери. Так вот, теперь у меня такое разрешение имеется.
– Господи Боже! – прошептал Конуэй.
Этих слов он произносить не собирался, но они вырвались сами собой. По лицу Колвина расплылась неторопливая улыбка.
– Господа Бога не тревожьте, – сказал Колвин. – Он обычно выступает на стороне ангелов. – Колвин зажег сигарету, с наслаждением вдохнул дым и заметил: – Все можно сделать очень просто, сами увидите. Сначала мы превратим вас в физическую и психическую развалину, а потом навесим на вас всякие веселенькие статьи. Одни из них чреваты смертным приговором, другие – длительным тюремным заключением. К примеру, вам придется ответить за шпионаж и шантаж. Потом начнется судебный процесс. Судья запросто может приговорить вас к повешению, и мы возражать не станем. Не исключен и другой вариант. Мы дадим вам немножко помучиться, – Колвин свирепо усмехнулся, – и делается это следующим образом. Посидите в камере недели три, дожидаясь чудесного рассвета, когда вам предстоит отправиться на тот свет. За две минуты до того, как люк эшафота раскроется, вам будет объявлено о помиловании. Такое тоже случается. Но до самой последней секунды вы не будете знать, откроется люк или нет. Представляете? Даже в том случае, если смертный приговор будет отменен, вы получите каторжные работы до конца жизни. В министерство внутренних дел будет отправлена маленькая записочка, в которой будет сказано, что в нашем случае пожизненное заключение означает заключение до конца жизни. В буквальном смысле. Никаких досрочных освобождений. Даже примерное поведение вас не спасет. Сокамерники спокойной жизни вам тоже не дадут, поскольку получат соответствующие инструкции и, следуя им, смогут ускорить день своего освобождения. Вы следите за моей мыслью? И это еще не все. После того как мы возьмем вас в обработку – причем это произойдет не в каком-то отдаленном будущем, а буквально через пару минут, – вашему здоровью будет нанесен непоправимый ущерб. Для начала мы поработаем с вашими руками. Затем несколько при цельных ударов по позвоночнику и так далее. Обычно это делается примерно в таком порядке. После нашей обработки, даже если вы угодите не на виселицу, а на каторгу, инвалиду с тяжелым молотом управляться будет трудно. Вы и ноги-то передвигать будете с трудом.
Колвин бросил сигарету, не спеша раздавил ее каблуком. Репортер смотрел на него со страхом и отчаянием – плечи обвисли, колени дрожали.
– Но есть и другой вариант, – сказал Колвин.
Конуэй моргнул. Он не расслышал этих слов, потому что воображение как раз во всех деталях рисовало перед ним картины одна чудовищнее другой.
Колвин отлично понимал это и потому повторил еще раз:
– Возможен и другой вариант...
– Какой? – выдохнул Конуэй. Нет, такое испытание он не вынесет. Что угодно, только не это.
– Это будет зависеть от вашего поведения.
Конуэй содрогнулся.
– Чего вы хотите?
– Вы скажете нам все. Каждую деталь. Причем сегодня, здесь и сейчас.
Хриплым голосом Конуэй ответил:
– Согласен.
Колвин впился в него неумолимым взглядом. Репортеру показалось, что на него наведен мощный луч прожектора.
– Учтите, если вы решили расколоться, то раскалывайтесь сразу и до конца, – предупредил Колвин. – Не пытайтесь потом склеиться обратно.
– Не буду.
Колвин нехорошо улыбнулся:
– Соммерсет Моэм – по-моему, это был он – сказал: «Начинай с начала, доходи до самого конца и лишь потом ставь точку». Вот по этому принципу и действуйте.
Конуэй беспомощно пожал плечами:
– Я не совсем уверен, с чего нужно начинать.
– Какой же вы журналист тогда! Ладно, помогу. Начнем со знаменитого берлинского списка.
Конуэй поморщился. Список находился в Дублине, у Раша, далеко отсюда.
– Я даже не знаю, подлинный ли он, – с надеждой произнес ирландец.
– Не важно, подлинный или нет. Выкладывайте.
Конуэй облизнул губы:
– Это список британцев, которые потенциально готовы к сотрудничеству с немцами.
Колвин не сводил с него глаз.
– Какой в этом смысл? Ведь война скоро закончится.
– Вы не понимаете. Список был составлен давно, когда немцы готовились к вторжению.
– Давайте-ка вести беседу под протокол, – сказал Колвин.
В комнату внесли магнитофон и подготовили его к записи.
– Список. Где он находится сейчас?
– В Дублине.
До этого момента Колвин сомневался в том, что список действительно существует, но простой ответ Конуэя звучал убедительно.
– Ладно, об этом после. Сначала расскажите мне, что там, в этом списке. Много там имен?
Конуэй кивнул:
– Довольно много.
– Сколько?
– Тысячи две, я думаю.
– Среди них есть имена, вам известные?
– Да, например...
Тут Колвин, к удивлению репортера, остановил его:
– Нет-нет, сейчас у нас период быстрого знакомства, чисто предварительного. Подробности мы вытрясем из вас потом. Где вы взяли список?
– В Швеции.
– Точнее?
– В Стокгольме.
– Послушайте, вы заставляете меня вытягивать из вас сведения клещами, – с угрозой сказал Колвин. – Мне нужны настоящие, развернутые ответы.
– Вы же спросили – где. Я сказал – в Стокгольме.
– Вы получили список от кого-то. Ведь кто-то передал вам его, верно?
Конуэй подумал о Раше, который сейчас сидит в доме у миссис Монаган, находясь в полной безопасности. А он, Конуэй, вынужден переносить такие ужасы.
– Список я получил от одного немца.
Нет, покрыть Раша все равно не удастся. Да и с чего бы?
– Имя?
Может быть, сказать, что он не знает? Некий таинственный немец просто взял и вручил ему список? В Стокгольме такие чудеса встречаются, и эти люди должны об этом знать. Конуэй посмотрел на суровое лицо Колвина, на колючие глаза и почувствовал, как его начинает бить озноб.
Колвин проводил допросы по собственной методике: руководствовался инстинктом, опытом и безупречной логикой. На сей раз он решил действовать грубо:
– Жду две минуты, потом задам вам такую трепку, которую вы будете помнить до конца жизни. И это будет только начало.
Конуэй сглотнул слюну и сказал:
– Раш.
– Это что, имя или междометие? Я не понял, – мрачно заявил Колвин.
– Так зовут немца.
– Продолжайте.
– Он дезертир. Сбежал в Швецию. Эсэсовец. Вы знаете, что такое СС?
– Более или менее.
– Он гауптштурмфюрер. Это соответствует званию капитана.
– Ясно. Почему вы?
– Что вы имеете в виду?
– Почему он выбрал именно вас?
– Мы познакомились случайно. Он знал, что я репортер.
– Хотел осчастливить мир своей информацией? И решил выбрать именно вас?
– Он собирался передать списки русским, – объяснил Конуэй. – А я его отговорил.
– Кажется, начинаю понимать. Вы решили, что из этих списков с помощью шантажа можно извлечь кое-какую прибыль, верно? Ну и мерзавец!
Конуэй сидел, обмякнув на стуле. Пытался утешить себя тем, что по крайней мере не выдал, где находится Раш. Во всяком случае пока.
– Зато списки не достались русским, – сказал он.
– Русские – наши союзники, к вашему сведению. Расскажите мне еще о своем дружке Раше. Гаупт... Кто он там у нас?
– Гауптштурмфюрер. Капитан.
– Будем звать его капитаном, так проще. Не слишком высокое звание. Как списки угодили к нему?
– Понятия не имею. В Стокгольме они уже были у него.
– Всякие чудеса случаются, – заметил Колвин. – Что еще вам известно о Раше?
– Он большая персона. Состоял в «Лейбштандарте», это личная охрана Гитлера.
– Неужели? Он что, настоящий, твердокаменный фашист?
– Кто его знает, – пожал плечами Конуэй. – Но он не какой-нибудь заурядный головорез из СС. Сбежал от них потому, что ненавидит их. Вообще-то он не обычный солдат, а коммандо или что-то в этом роде.
– Я думаю, старине Адольфу не хватит никаких коммандос, чтобы спасти свою шкуру, – с глубоким удовлетворением заявил Колвин. – Вы сказали «что-то вроде»? В каком смысле?
– Раш был в группе, которая похитила Муссолини. Он служил у Скорцени. Вы слышали про Скорцени?
– Это тот, которого называют Меченый, Человек Со Шрамом? Да, я слышал, что он настоящий мясник. Судя по всему, ваш Раш – фигура любопытная. Что еще вы о нем знаете?
– Он награжден Рыцарским крестом с дубовыми листьями. Это примерно равнозначно вашему Кресту Виктории.
– И что, он взял и просто так удрал в Швецию?
– Да.
– Действительно, настоящие чудеса. Что вам известно о нем еще?
Конуэй глубоко вздохнул:
– Он служил в «Аусландсзихерхайтдинст».
– Обожаю немецкие слова, – заметил Колвин. – Каждое из них длиной с целую милю. Послушайте, вы начинаете действовать мне на нервы. Вместо того чтобы терроризировать меня своими длинными словами, объясняйте мне, что они значат. И делайте это сами, без просьб с моей стороны. Понятно? Что такое означает этот ваш «аусланд»?
– Это зарубежная разведывательная служба СС. Руководит ею человек по имени Шелленберг.
– Большая шишка.
– Еще бы.
– А какое звание у Шелленберга?
– Не знаю. Но немалое.
Колвин задумался, не сводя глаз с бледной физиономии Конуэя. Потом сказал:
– Шантаж – шутка скверная. Еще хуже, когда он связан с вопросами безопасности. Теперь же мы перебираемся на уровень высшей политики.
– Боюсь, что да, – с кислым видом согласился Конуэй.
– Вне всякого сомнения. Возможно, это превосходит мои полномочия. Так что придется нам подождать, пока вами займутся люди более компетентные, чем я.
Колвин встал и вышел из комнаты. Через пару минут вернулся с портативной пишущей машинкой.
– Пока меня не будет, попрактикуйтесь в своей профессии. Напечатайте ваши показания. Со всеми деталями. Имена, даты, географические названия. Все, как положено.
* * *
– Включите защитное устройство для телефонной линии, – попросил комиссар Уиллс и нажал кнопку на зеленом аппарате.
На другом конце провода Колвин сделал то же самое.
– Ну что?
– Сам Конуэй – фигура невеликая, – сказал Колвин. – Но связи от него тянутся очень высоко. Он колется очень быстро, но мне трудно судить, какая информация является ценной, а какая – не очень. Мне нужен человек, который хорошо разбирается в германских делах.
– Почему вы так думаете?
– Вы когда-нибудь слышали о человеке по имени Шелленберг? – спросил Колвин.
Уиллс ответил не сразу.
– Шелленберг? – повторил он с нескрываемым удивлением.
– Это руководитель «Аусландсзихерхайтдинст», – с трудом произнес Колвин. – И фигурирует тут еще один немец по имени Раш. Экзотическая фигура. Служил и у Шелленберга, и в личной охране Гитлера, и в штурмовой группе Скорцени.
– Знаете что, – сказал комиссар. – Пожалуй, я подключусь к работе сам. Чем сейчас занимается Конуэй?
– Печатает свои показания. Надо было занять его делом.
– Хорошо. Пусть потрудится до моего приезда.
* * *
Когда в комнату вошли двое мужчин, Конуэй протянул им отпечатанные страницы, но британцы не обратили на них ни малейшего внимания.
На незнакомца репортер почти не взглянул. Он решил, что Колвин привел с собой второго следователя, чтобы играть в обычную следовательскую игру. Сразу было видно, что второй – мелкая сошка.
Уиллс спросил:
– Итак, Раш работает на Шелленберга?
Конуэй вновь взглянул на невзрачного следователя, но уже другими глазами. Голос и манера говорить явно свидетельствовали о высоком служебном положении.
– Да.
– Где сейчас Раш?
Конуэй не ответил, и комиссар взглянул на Колвина:
– Вы предупредили его о возможных последствиях?
– Весьма красноречиво, сэр.
– Пожалуй, я все-таки добавлю кое-какие разъяснения. – Уиллс говорил ровно, тихим тоном; глаза смотрели невозмутимо из-за очков в дешевой оправе. – Не думайте, что у нас здесь действуют какие-либо законы. Мы можем поступить с вами любым образом, каким сочтем нужным. При этом мы не испытываем ни малейших сомнений, ни малейших угрызений совести. Как только мы почувствуем, что вы сотрудничаете с нами не на все сто процентов, немедленно последуют санкции. Это понятно?
Чего уж яснее, подумал Конуэй, и по спине у него пробежали мурашки.
– Раш в Дублине, – быстро сказал он и тут же испытал неимоверное облегчение.
Глаза Колвина удивленно расширились, глаза второго сохранили прежнее выражение.
– Адрес?
Конуэй сообщил. Магнитофон работал, но Уиллс тем не менее достал карандаш и записал что-то в блокнот.
– Он вас ждет?
– Да.
– Когда?
– Когда я закончу... работу.
– Иными словами, когда операция по шантажу будет закончена и вы вернетесь с деньгами.
– Да.
– Назначен ли конкретный день?
– Нет. Только...
– Стало быть, конкретный день не назначен. Но тем не менее он ожидает вас в ближайшее время?
– Думаю, что да.
Уиллс взял отпечатанные листки, коротко взглянул на них и сказал:
– У вас взяли двадцать тысяч фунтов. Это все деньги?
Конуэй колебался не более секунды. Он не был уверен, что деньги, спрятанные в дублинском банке, находятся в безопасности, но все-таки надеялся, что когда-нибудь в будущем их можно будет забрать. Но даже этого короткого промедления оказалось достаточно, чтобы Колвин размахнулся и открытой ладонью врезал репортеру по уху.
От острой боли Конуэй свистнул и схватился за ухо.
Колвин сказал:
– Если я ударю обеими руками, у вас лопнут барабанные перепонки.
– У меня есть еще десять тысяч, – пролепетал Конуэй.
– Где?
– В Дублине. В депозитном сейфе.
– Каким образом вы можете забрать эти деньги?
– Я должен явиться туда лично.
Эти слова Конуэй произнес с вызовом. Пусть только они дадут ему добраться до Дублина, там им его не достать. Руки коротки.
– Список там же, где деньги? – скрипучим голосом спросил Уиллс.
– Нет, они... – Конуэй запнулся и тут же втянул голову в плечи, ожидая удара.
Удара не последовало.
– Не трусьте, – сказал Колвин. – Я понемногу начинаю разбираться в вашем характере. Во всяком случае, я уже могу определить, когда вы собираетесь солгать, а когда просто выбираете слова.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38