Митя зло смотрел ему вслед, шипел сквозь зубы, чтоб слышали квартиранты:
- Старая калоша. Когда искали свидетелей, в Москву, паскуда, подался. А вернулся - притих, затаился. Такие вот напакостят - и я, мол, не я...
Отозвался Семен:
- Так он милицейские патроны только вчера обнаружил.
- Обойму с патронами, - поправил Митя. - У следователя, видать, из кармана выпали, когда на ухабах. Как он ещё пистолет не утерял. А эта паскуда хочет мне подсунуть, Потом докажи, что ты не верблюд.
- Он просил, чтоб ты в милицию... Ты же дружил со следователем.
- Мало с кем я дружил. И дружу... Дружу я с вашим другом - Ишутиным. Но если вы мне вздумаете передать его мотоцикл, я его тоже не возьму. А вдруг у вас что-то нечисто?
То, что Митя упомнил Ишутина и что он с ним якобы дружит, Семена уже не удивило. А вот то, что Корнеевич то ли случайно, то ли нарочно назвал фамилию человека, которого разыскивал Ишутин, не только удивило, но и заставило крепко задуматься: не в сговоре ли Митя и Корнеевич? Любопытно, как после такой их встречи поведет себя Митя?
Если сговор, Митя будет особенно тщательно следить за квартирантами.
Семен пошел на хитрость. Гюзель в их разговоре почти не участвовала, как при шофере, так и сейчас она занималась гербарием, перебирала чабрец.
- А Панасенко, - словно нехотя заговорил Семен, - небось тоже не желает очутиться в свидетелях.
- Может быть, - неопределенно ответил Митя. - У нас свидетелем быть страшнее, чем подследственным. Опасно.
Больше о Панасенко - ни слова. Митя продолжал чинить велосипед, из тисков освободил камеру, на крепость попробовал заплату, присыпал тальком. Неторопливым сосредоточенным занятием как бы давал понять, что ни до какого Панасенко ему дела нет. Он - больной. На работу спешить не нужно.
А там, на выезде из песчаного карьера уже поднималась цементная завеса пыли - это груженные доверху самосвалы шли в Каменку на завод ЖБИ. В океане серой пыли солнце катилось к полудню. Его безжалостные лучи дырявили кроны абрикос и акаций.
В соседнем саду - через дорогу - наливались соком плоды персика. Там же, в саду через дорогу, вдруг закуковала кукушка. Гюзель, оторвавшись от гербария, принялась было считать, но её внимание отвлек Митя.
Пока Семен отлучился в дом, Митя, украдкой оглянувшись на Гюзель, вывел велосипед на улицу и, вскочив на него, нажал на педали.
"К теще", - определила Гюзель.
Она немного не угадала. К теще-то он заехал, но долго у неё задерживаться не стал. В сарае со стены снял рюкзак, запихнул в него какой-то узелок и на велосипеде укатил в сторону трассы.
Все это сообщила Маруся, придя раньше обычного на свою усадьбу. С мужем она опять крепко поругалась: уже пора окучивать картошку, а он все прикидывается больным. Раньше они вдвоем возились в огороде, а в этом году с ранней весны он с мотоцикла не слезает.
- И сегодня на мотоцикле? - спросила Гюзель.
- Без - коротко ответила Маруся, выбирая из груды инвентаря тяпку поострее.
- Бот видишь. Маруся, - улыбнулась Гюзель. - На велосипед шлюху не посадишь.
- Как посмотреть, - возразила Маруся. - Сегодня он к дружку подался. У него на трассе там армянин. Шашлыками торгует.
- Это Митя вам сказал?
- Ну да.
- Тогда и беспокоиться нечего.
- Да я и не беспокоюсь: мотоцикл - дома. Маруся, привыкшая работать под палящим солнцем, занялась огородом. А Семен и Гюзель, вернувшись в дом, держали военный совет.
Сомнения отпали: Митя уехал к напарнице или напарнику. Днем показываться на разыскиваемом мотоцикле, по всей вероятности, не решился.
Смущало одно: велосипед в дорогу он готовил до появления Корнеевича. Выходит, и без этого напоминания он уже знал, где скрывается Панасенко и, видимо, был осведомлен, где тот намеревается скрываться дальше.
- Придется, Гюзелька, хоть это и нежелательно, воспользоваться телефоном, - сказал Семен. - Беги в контору, вызывай Ишутина. Говори: поломался мотоцикл. В общем, сама сообразишь, что и как сказать.
Лишний раз появляться в конторе песчаного карьера не хотелось, но обстоятельства заставляли спешить. Что ж, придется извиниться перед директором / телефон был только у него в кабинете/. А директор, как божился Митя, человек очень занятой и каждая минута времени у него на вес золота. Как услуга за услугу, ему было обещано: когда он приедет в Москву, с гостиницей проблем не будет. Он, толстый, неповоротливый, с одышкой, верил и не верил - тут уже были москвичи из министерства геологии, пообещали в следующий свой приезд привезти новинку кухонной техники - очиститель воды "Родничок", да так и не привезли.
В кабинете директор был не один: сбоку за столом сидели какие-то двое при галстуках и в шляпах / в такую-то жару!/. Все трое что-то пили из больших железных кружек, какими черпают из бочки постное масло. По испарениям, наполнившим кабинет, Гюзель определила: спирт.
- А, москвичка! - любезно встретил директор чем-то озабоченную аспирантку. Лунообразное лицо его пьяненько сияло.
- Разрешите позвонить... В Каменку.
- Пожалуйста! - Широким жестом директор показал на аппарат.
- Спасибо.
- А у нас тут - событие, - хвалился директор, наблюдая, как аспирантка торопливо набирает номер. - В карьере хлопцы откопали бочку спирту. Пробу снимаем. А вдруг ядовитый? Рабочих потравим.
Но Гюзель его не слушала: у каждого свои события. Номер то и дело срывался.
- А ты, зеленоглазая, не спеши, - наставлял директор. Собутыльники наблюдали молча, сбив шляпы на затылок.
Гюзель старалась не торопиться, зная, что это далеко не московская телефонная сеть, и на коммутатор, как объяснял Ишутин, садят телефонисток, чтоб было меньше безработных. Когда-то таких телефонисток называли "барышнями", а теперь - проще: але!
Наконец, кто-то взял трубку. Оказалось, жена Ишутина Элла Юрьевна.
- Как далеко Павел Петрович?
Голос аспирантки Элла Юрьевна узнала сразу.
- В области, - ответила она. - Еще не вернулся. Что ему передать?
Чувствовалось, что с женой Ишутин поработал.
- Передайте: мотоцикл забарахлил. Но ехать можно. Мы сегодня собираемся пополнить гербарий. Денек ясный, сухой...
Если точно так передаст, Павел Петрович поймет: напали на след, уезжают. А вот куда?
Открытым текстом, да ещё в присутствии директора и его друзей, не скажешь. Но все-таки нашлась, как придать сообщению наиболее приемлемую форму.
- Кроме того, - говорила она в трубку, - мы хотим заглянуть к моим землякам. Да, да, родственникам по крови. Я не знаю, как на севере Каменного Коржа называется это татарское селение.
Сзади один из директорских собутыльников:
- Табеев Стан.
- Да, тут подсказывают, - не растерялась Гюзель. - Табеев Стан. Там будем собирать самый главный наш гербарий. А с ненадежным мотоциклом, сами понимаете...
Она вернула трубку на рычаг, поблагодарила директора и того, кто подсказал название селения. Те, в свою очередь, участливо предупредили:
- Там и собирать нечего. Там все выгорело... И как эти татары держатся? Мечеть построили, свадьбы справляют. По ихнему это...
Когда Гюзель рассказала мужу о своем конспиративном разговоре с Эллой Юрьевной, Семен не знал, сердиться или смеяться? Утешало одно, если и вправду директор где-то раздобыл бочку спирта / а его везут из Грузии и, случается, за услуги расплачиваются жидкостью/, то выпивохи директорский кабинет покинут нескоро, а значит, если кому и расскажут, что аспирантка из директорского кабинета звонила в Каменку и о чем говорила, эта новость уже устареет.
- Что решил командир? - спросила Гюзель. - Едем в Табеев Стан?
- Да, но... - и осекся.
- Что-то случилось?
- Случилось. Мы остались без бензина.
- Там же было ещё полбака? - Было... Краник оказался открытым.
32
Как только Гюзель отправилась в контору в надежде срочно связаться с Ишутиным - без него труднее было бы разыскивать Панасенко, - Семен стал готовить мотоцикл в дорогу, сразу же бросилась в глаза лужа. Это был бензин. Да, краник был открыт. Такой забывчивости Семен допустить не мог. Но дело было не столько в кранике, сколько в шланге подачи топлива: шайба была отпущена. Без усилия чьих-то рук тут не обошлось.
Семен прикинул: как долго здесь был Митя? За полчаса после отъезда Корнеевича бензин, конечно, успел бы вытечь.
Но во дворе около мотоцикла стоял и Корнеевич. На кого же грешить? Если они в сговоре, то не имеет значения, кто из них подстроил пакость. Теперь нужно было искать бензин и масло. Бензозаправки в Мергеле нет, ближайшая - в Каменке.
Купить в карьере? Но это государственное предприятие, могут и не продать. Да и есть ли там бензин?
Оставалось поспрашивать у частников. Гюзель уже проторила дорожку к сердцу Маруси. Обратилась к ней:
- Собрались на тринадцатую за ежевикой, а бензина нет. Я знаю, что у Мити есть. Он что-то говорил...
- Если он имел в виду зеленую канистру, то, я её уже перепрятала, призналась Маруся.
- Значит, вы нас выручите?
- Берите ведро.
Семен ушел за бензином. Гюзель осталась готовиться в дорогу. Была надежда, что скоро подъедет Ишутин, и тогда проблем не будет и с бензином, да и, пожалуй, с оружием. Безоружными передвигаться по Каменному Коржу стало крайне опасно. Уже вряд ли кто верит, что прибывшие в командировку москвичи, муж и жена, - аспиранты. Намеревались обращаться к педагогам района, в частности, к историкам, чтоб как-то легендировать аспирантство Полунина, - не получилось, захлестнула оперативная работа.
Неудачной оказалась и квартира. Уже было очевидно, что кое в чем доверились бывшему работнику милиции. На одной из лекций из уст опытного оперативника Гюзель услышала фразу, которой только сейчас придала значение: "С позором изгнанный из милиции работник опасней матерого волка".
"Неужели Митя, этот маленький лохматый мужиченка, способен на большую пакость?"
Семен долго в гостях задерживаться не стал. Маруся отлила ему из спрятанной канистры полведра бензина. Нашла и масло.
По атмосфере, которое царило в том подворье, он определил, что теща ненавидит зятя. Не жаловала зятя и Марусина сестра, жившая у матери.
Но первое, что сказал Семен, вернувшись, было:
- Видел мотоцикл. Протектор вроде тот, отпечатки которого мы видели возле груды камней.
Семен ещё не знал, что следы таинственного мотоцикла уже читали люди из Фейергрота, отслеживали его маршрут, хотя сам мотоцикл был в Мергеле, стоял в овчарне, дожидаясь хозяина.
Митю уже можно было брать, но - это прекрасно понимали и Семен и Гюзель - не он главное действующее лицо, оно не на Каменном Корже - его надо искать в Москве, в элитных домах, связанных с государственными чиновниками.
В отделе по борьбе с терроризмом над донесениями своих сотрудников и агентов ломал голову полковник Гладков. Если его сотрудники и агенты искали непосредственных исполнителей терактов, то начальник отдела вычислял сановных заказчиков террора.
Москва, как и в годы ещё той гражданской войны, кишела подобными заказчиками. Как и тогда, восемьдесят лет назад, они спешили раскупить Россию по кускам.
Понимал Полунин, понимала Давлетова, понимал Ишутин, и , прежде всего, понимал полковник Гладков, что грубо хватать за руку сановных заказчиков нельзя - как-никак инвесторы, опора реформаторов.
Люди силовых структур негромко делают свое дело, в подавляющем большинстве, не продаваясь и не увиливая в кусты.
Наконец-то капитан Полунин и лейтенант Давлетова, как им казалось, уже одного врага знали в лицо. Это был Митя Козинский - свой человек в милиции и свой у террористов. Теперь оставалось взять его на месте преступления, а место это ещё надо было найти.
Но если раньше, где-то, может быть, сутки назад , ни Митя со своим напарником или напарницей, ни Семен и Гюзель, ещё даже не предполагали, где Юрий Панасенко подвергнется нападению, то сейчас это место указывал Корнеевич: Табеев Стан.
Один лишь Панасенко - последний из бригады Шута - был уверен, что в этом татарском селении он найдет укромную нору, где ему удастся отсидеться и выждать, когда волна убийств отхлынет, уйдет из Каменского района.
Наивный Панасенко не знал, что он живет на планете наивных людей. А наивных губит уверенность, что на нашей планете можно укрыться - и тебя не найдут. Найдут любого, вся соль в том, позволят ли тебя подставить под пулю и вообще предать смерти. Если ты жил один, без друзей, без товарищей, без доброго соседа, в случае смертельной опасности дни твои сочтены.
Юрий Панасенко был не одинок. Но жил он в особое время. И ему ничего другого не оставалось, как в своем родном Отечестве затаиться, выждать, пока кто-то погасит волну преступности и по ночам можно будет спокойно спать, не хватая при каждом звуке холодную сталь ружья.
Здесь, на Каменном Корже, в данный момент, ближе всех из тех, кто по долгу службы обязан гасить волну преступности, были капитан Полунин и лейтенант Давлетова.
Уже давно позади остался Мергель. За седьмой скважиной дорога раздваивалась: которая из них на Барановку?
За Барановкой - хутор Кошары, за Кошарами - Табеев Стан. Но Барановка далеко в стороне. Есть дорога прямая.
Выбрались на возвышенность. Сколько видел глаз - холмы, холмы, внизу поросшие полынью суходолы, над головой - в обжигающем сиянии солнца белое без единого облачка небо.
На возвышенности чувствовался слабый ветерок и поэтому зной ощущался не так сильно.
Семен достал карту 1:200 000. Ее подарил Ишутин. Карта оказалась очень кстати.
Нашли Табеев Стан. Да, отсюда Барановка и Кошары остаются далеко слева.
Табеев Стан. В центре селения - площадь, на площади, судя по топографическому знаку / не крест, а полумесяц/ - мечеть.
Семен недоумевал: украинец Панасенко, родившийся в России и всю жизнь проживший среди русских, в минуту смертельной опасности переселился в татарское селение.
Гюзель, выслушав недоумение мужа, удивленно распахнула свои пронзительно зеленые глаза.
- Недоумеваешь? А ещё женился на татарке...
Почему женился - она недосказала. Семен допытываться не стал.
Не скоро на тряской дороге из-за холма показались верхушки пирамидальных тополей. С каждой минутой они вырастали в размерах.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26