Генри ждал, когда подрастут его сыновья, искренне надеясь, что они станут надежной опорой, хотя многим, очень многим все яснее становилось, что эти надежды тщетны — и Анри, и Ришар, и даже мальчик Годфруа, год от года привязывались больше к матери, Жан был еще совсем малыш. Англичане вспомнили ужасное пророчество Мерлина о злополучной династии, в которой брат будет предавать брата, а сын — отца. «Бедняга Генри, — вздыхали по этому поводу придворные, — ему не на кого уповать, разве что на своего первенца, Вильяма, который усоп в младенчестве и вошел в сонм ангелов».
Король посвятил в рыцари Анри и Ришара, отдав первому власть над Бретанью, а второму — над Аквитанией. Но когда они присягали ему в верности он не заметил в их глазах; особенной любви и с горечью подумал: «Несчастные мои мальчики» проклятая ведьма и потаскуха охмурила их!" Образ Элеоноры не оставлял его. Генри завел себе любовниц, ослепительных красавиц, коих в изобилии рождает британская земля. Крепких, розовощеких, страстных в любви и, при том далеких от какого-либо ведовства и нечестивых, помыслов. Они охотно рожали ему детей, и король проявлял заботу о том, чтобы эти дети, когда вырастут были хорошо устроены, но глубоко в душе Генри был равнодушен и к своим наложницам, и к их чадам, ибо все еще живые острые чувства, вся любовь и ненависть, желание и злоба, проваливались в бездну по имени Элеонора. А женщина, носящая это имя, царствовала в Лангедоке, продолжая вести привычный ей распутный образ жизни, чуть ли не ежедневно меняя любовников, несмотря на свой почтенный возраст.
— Да не разгневается на меня блистательный король, но ее величество королева Англии переступила через рамки всех приличий. Она, по-моему, уж и не помнит о куртуазности и мезуре, предаваясь самому изощренному блуду. При том, не может не бросаться в глаза, что в свои сорок семь лет она выглядит весьма и весьма молодо, не более, чем на тридцать, и невольно приходится задумываться о причинах столь невероятного омоложения. При дворе графа Тулузского подвизаются не только трубадуры, но и всех мастей алхимики, колдуны, ведьмы, знахари, демонопоклонники… И ужасно, что юные Плантагенеты участвуют во всем этом. Я уж умолчу, в чем именно. Так больше не может, не должно продолжаться. Вы вправе потребовать от Раймона Тулузского полного повиновения. Я привез вам бумаги, свидетельствующие о том, что в свое время дед Элеоноры заложил Тулузу. Так что, ни о какой независимости владений Раймона от вашей короны не может быть и речи. Если он не подчинится, идите на него войной. Это будет священная война. Кроме всего прочего под крылом у Раймона прячутся еретики-катары. Папа Александр не решается разворошить это осиное гнездо, поскольку не видит человека, который замахнулся бы на Раймона и пригретых им альбигойцев. Вы обязаны стать таким человеком. Я встречался с вашим заклятым врагом Томасом, он мечтает о возвращении в Англию и хотел бы помириться с вами. Только не требуйте от него немедленного подписания кларевдонских конституций. Ваше примирение с ним должно произойти медленно, и со временем вы пойдёте друг другу на уступки. Если вы ударите по Тулузе, Беккет поддержит вас, а вслед за ним поддержит и папа. Ведь Томас для Александра все равно, что некогда Бернар Клервоский для Евгения. Если вы покажете всему миру железную руку английского монарха, ваши сыновья, в восхищении перед вами, встанут по обе стороны вашего престола. А затем… Затем вы возглавите новый крестовый поход. Я, как сенешаль ордена тамплиеров, возглавляющий восточный регион, говорю вам, что это великое деяние не за горами. Звезда Саладина восходит. Если ее не потушить, она сожжет своим огнем все завоевания крестоносцев, и без того изрядно подпаленные. В горах АнтиЛивана новым Старцем Горы стал Синан. Это страшный человек, люто ненавидящий крестоносцев, тамплиеров, христиан, мусульман — весь мир. Он опаснее, чем знаменитый Хасан ибн ас-Саббах, душа которого горит в самом жарком огне ада. Если не сокрушить его, все европейские троны зашатаются, всюду, при дворах монархов будут царствовать не короли и герцоги, а страх и ужас. Мне доподлинно известно, что Синан подтвердил свободу ассасинов от всех благих предписаний корана. И вот, когда Саладин с юга и Синан с севера начнут зажимать Палестину в свои зловещие клещи, с берегов туманного Альбиона явится новый Годфруа Буйонский, король Генри, и десницею своей уничтожит всех врагов Христа. Но начинать надо с разрубания страшного узла, завязавшегося в Лангедоке, где хозяйничают альбигойцы и отнюдь не безобидный орден странствующих трубадуров. Простите меня, ничтожного тамплиера, что я осмеливаюсь давать вам советы, и да поможет вам Бог!
Так говорил в беседе с глазу на глаз королю Англии сенешаль Жан де Жизор. Едва только этот неприятный человек с властным и тяжелым взглядом объявился в Лондоне, король почувствовал себя в полном подчинении ему. Это было непонятно, отвратительно, даже стыдно, но Генри выслушивал длинные нотации сенешаля тамплиеров, кивая головой и не возмущаясь, что кто-то смеет советовать королю Англии таким безапелляционным тоном. Подспудно Генри негодовал на самого себя за столь очевидную и необъяснимую слабость, но, вместе с тем, его тешили рассказы де Жизора о распутстве Элеоноры, безумно смешили анекдоты о ней, в огромных количествах сочиняемые в народе. Генри возбуждался. Ему нравилось видеть себя во главе крестового похода. Он понимал, что не готов еще идти войной на дерзкого графа де Тулуза, но поддавался внушениям сенешаля Жана и воображал себя в сиянии воинской славы. Златокудрая Бриджитт Стратайр, новая пылкая наложница Генри, замучивая короля ласками, нашептывала ему те же самые слова, так что король даже как-то раз подумал, не приплачивает ли ей сенешаль Жан. Но тотчас эта мысль испарилась и, погружаясь лицом в пышные душистые кудри красавицы, — король шептал:
— Бриджитт, как ты хороша. Так и быть, я подарю тебе Тулузу и всех ее трубадуров в придачу.
И война разразилась.
Весь Лангедок, весь Прованс и вся Гасконь возмутились неожиданным жестким требованием короля Генри к Раймону Тулузскому явиться в Лондон и принести полную вассальную присягу. Раймон ответил гневным посланием, в котором говорилось, что земли, о которых размечтался король Генри, достаточно обильны и богаты, чтобы набрать сильное и многочисленное войско, способное дать отпор любому захватчику. Генри переправился через Ла-Манш и повел свою армию на Тулузу. Разрушив несколько замков и понеся значительные потери, король почувствовал, что пыл его заметно охладился. Войну с Раймоном и впрямь вести было пока что бессмысленно, и пришлось заключить с графом Тулузским унизительный мир, по условиям которого, соперники обязались забыть взаимные обиды. Вернувшись в Лондон, Генри намеревался изгнать из королевства сенешаля Жана де Жизора, но при первой же встрече с ним снова впал в зависимость от этого тягостного и властного взгляда. Пришлось ограничиться лишь удалением от себя красавицы Бриджитт Стратайр, заменив ее на другую, не менее пылкую и красивую.
А Жан де Жизор, казалось, надолго обосновался в Лондоне. Он поселился в отличном доме неподалеку от Тауэра, руководил постройкой замка для лондонской тамплиерской комтурии, вошел в доверие к членам государственного совета и всем давал наставления. Его слушались, с его мнениями считались, хотя все без исключения недолюбливали зарвавшегося нормандца. И если бы не страшное событие, потрясшее не только всю Англию, но и весь христианский мир, неизвестно, сколько времени еще прожил бы Жан де Жизор в городе на реке Темзе.
ГЛАВА ТРИНАДЦАТАЯ
Цепь радостных и печальных событий обрушилась на Шомон с того самого года, как из Жизора уехал его угрюмый сеньор. Ригильда родила, наконец, второго ребенка, но это снова оказалась девочка, которую Робер назвал в честь своего старого друга-тамплиера — Франсуазой. Когда же Франсуазе исполнился год от роду, пришло известие о том, что тот самый друг, в честь которого она получила имя, избран великим магистром того ордена тамплиеров, который обосновался в Париже под покровительством короля Людовика. Увы, предыдущий магистр, Эверар де Барр, умер не своей смертью. Он был убит, причем убит так, что не оставалось никаких сомнений, кто совершил злодеяние: почерк ассасинов ни с каким другим не перепутаешь — кинжал в затылке и деньги, вытряхнутые из кошелька на поверженный труп. Говорили и о какой-то загадочной рукописи, которую Эверар раздобыл где-то незадолго до своей смерти и постоянно носил при себе. Ее-то как раз и не обнаружили.
Как бы то ни было, но избрание Франсуа Отона де Сент-Амана великим магистром обрадовало Робера до такой степени, что он стал всерьез подумывать, а не пойти ли снова служить ордену? Ведь Шомон расположен во владениях французского короля, а тамплиеры де Сент-Амана служат Людовику. Правда, Ригильда снова была беременна, но разве в Шомоне не обеспечен ей надежный уход? Покуда он раздумывал, посыпались несчастья, и первым стал пожар в замке, превративший уютное гнездо в обугленное, пропахшее дымом нагромождение стен. Больше всего старый Гийом де Шомон убивался по поводу своей сгоревшей библиотеки, в которой хранились рукописи, ровесницы «Энеиды» и «Дафниса и Хлои». Не выдержав горя, он скончался, так и не дождавшись рождения внука, коего назвали в его честь — Гийомом.
Пришлось Роберу смириться с тем, что отныне на нем лежит забота о замке и имении. За два года он заново отстроил Шомон, и замок засиял лучше прежнего. Беда только, что денег в казне у Шомонского графа не осталось ни ливра, и он снова стал подумывать, а не послужить ли у тамплиеров. Вдова Гуго де Жизора, Тереза, вышла замуж за старенького, но еще довольно бойкого Роланда де Прэ, и Робер рискнул оставить на него хозяйство, а сам отправился в Париж.
Великий магистр Франсуа принял гостя с почетом. В последний раз они виделись десять назад, когда де Сент-Аман гостил в Шомоне проездом, будучи еще коннетаблем. Тотчас затеялась веселая пирушка, во время которой великий магистр сам позвал Робера вновь послужить ордену.
— Кстати! — воскликнул он. — Ведь у меня вакантна должность сенешаля северных областей. Бедняга Эрро убит в смертельной схватке с мужем своей любовницы, хотя, я, честно признаться, больше подозреваю саму любовницу, а не мужа. Муж-то больно щуплый. А она — женщина в самом соку и твердости сил. Эрро любил крепких женщин. Ну так вот, на его место я хотел назначить Арно де Сент-Омера, но более потому, что он — внук того самого Бизоля де Сент-Омера, который входил в девятку первых тамплиеров Гуго де Пейна. Так пусть же он еще побудет коннетаблем, а сенешалем будешь ты. А?
— Нет, Франсуа, я не согласен, — отказался Робер. — Я не привык перебегать дорогу кому бы то ни было. Тем более, я знаю, что Арно де Сент-Омер славный рыцарь, а я давно уже одомашнился, погряз в семейных делах. Позволь мне быть у тебя в ордене в том же звании, в каком я некогда оставил службу, — а звании шевалье.
— На твое «нет» — мое «нет»! — объявил де Сент-Аман — Не хочешь быть сенешалем, не надо, я тебя не неволю. Но уж коннетаблем изволь сделаться! Не ниже! Пусть Арно становится сенешалем, а ты заступишь на его место. По рукам?
Так Робер снова вернулся в орден, хотя и в другой, не в тот, из которого уходил более десяти лет тому назад. Не прошло и месяца, как в подчинении у Робера оказался еще один де Шомон, Доменик, из Шомона Шампанского, а еще через некоторое время в орден вступил муж Идуаны де Жизор, Жан де Плантар. У Плантаров тоже дела шли не особо хорошо. Коннетаблю Роберу было поручено весьма важное дело — следить за появлением в северных владениях французского короля различных разбойничьих шаек, и как только там или здесь таковые появлялись, мгновенно отправляться в место их бесчинств и громить негодяев. Особенно много в последнее время стали разбойничать фламандцы. Ходили слухи, что Фландрия вообще хочет перейти под юрисдикцию английского государя, вот тамошние и забунтовали. Главарь разбойников, Ян де Брийг, совершал злостные набеги из своего замка на Брюгге, Инр'Кассель, Куртре и Гент. Сто пятьдесят рыцарей во главе с Робером де Шомоном осадили замок Брийг по всем правилам военной науки, и уже через два месяца привезли пленных разбойников на суд короля Людовика. Ян де Брийг и пятеро его ближайших сообщников были обезглавлены принародно, остальных отправили на галеры. Робер получил щедрое денежное вознаграждение и возможность отправиться на месяц в Шомон — повидаться с семьей и подлечить рану бедра. Когда он вернулся в Париж, радостный и счастливый, что в Шомоне все в порядке, дети растут, Ригильда по-прежнему страстно любит своего мужа, хозяйство не разваливается, а наоборот, начинает процветать, стояла веселая морозная зима. Почти одновременно с Робером в столицу Франции прискакал гонец из Англии с весьма важной и страшной новостью — убит Томас Беккет, и в убийстве этого праведника, этого нового Бернара Клервоского, обвиняют короля Генри Плантагенета!
Недолгое примирение короля и архиепископа Кентерберийского состоялось по инициативе папы Александра III. Томас отказался подписывать постановления Кларендонского собора. Король принял его отказ и вежливо попросил своего недавнего врага простить его и вернуться в Кентербери. Беккет торжествовал. В родном аббатстве его встретили так, будто он за время своего отсутствия вторично захватил Иерусалим. А что касается короля, то он, встретившись с Томасом, приехал в Тауэр злой и первое, что сказал, было:
— Проклятый поп! В ответ на мое великодушие мог бы подписать хотя бы одну из кларендонских конституций, так нет же — у него гордость. А у короля, получается гордости ни на мизинец. Ну, посмотрим у кого окажется больше гордости!
Зиму король Генри наметил провести во французских владениях. В Бретани он встретился со своим старшим сыном Анри, и архиепископ Йоркский венчал короля-юношу короной Англии в качестве полного наследника своего отца.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52