Тем временем еще трое повалилось на пол замертво — Люк де Годон, Гуго де Ромбаль и коннетабль Андре де Монбара, сраженный рукой Андре де Лаксале, отчаянно отбивавшегося от навалившихся на него врагов. Оставшись в одиночестве, Андре де Лаксале, полгода назад совершавший обряд бракосочетания Жана де Жизора с Бернардеттой де Бланшфор, не думал сдаваться. Он честно сражался и ранил еще одного, но в конце концов смерть настигла его после удара в висок острием меча. Он выронил свой меч и был пронзен еще двумя ударами в грудь, после чего испустил дух.
— Теперь идите и убейте тех двух легионеров, что стоят у ворот на страже, — приказал Жан де Жизор.
Через несколько минут его приказание было выполнено, и он повел убийц в часовню, где ожидал найти Филиппа де Перпиньяна, троюродного брата своего тестя. В часовне горели свечи и было пусто, но, подойдя к колодцу, Жан увидел, что чугунное надгробие Шарля де Бонвиля сдвинуто в сторону.
— Прошу двоих из вас взять факелы и следовать за мной, — сказал он и шагнул на первую ступеньку, уходящую в глубь колодца. Два командора, одного из которых звали Жак, а другого Амбруаз, с факелами последовали за Жаном. Они спустились вниз, прошли мимо могилы Шарля де Бонвиля и отправились в подземелье. Все медленнее Жан двигался, приближаясь к залу проклятой скважины. Наконец, впереди показался свет, и Жан приказал двум своим спутникам остановиться, а сам медленно-медленно, стараясь не издать ни звука, пошел дальше. В зале, где располагался бездонный колодец, скрывающий в своем чреве щит Давида, горел один единственный факел, и при свете его Жан увидел Филиппа де Перпиньяна и свою жену Бернардетту. Они сидели голые на краю скважины, свесив в ее жерло ноги и, видимо, испытывая от этого какое-то особенное удовольствие. Одной рукой Филипп обнимал Бернардетту за талию, а другой ласкал ей грудь. Жан махнул рукой своим отставшим спутникам и те зашагали к нему, неся факелы. Услышав шаги, Филипп и Бернардетта вскочили и принялись быстро натягивать на себя одежды.
— Убейте этого негодяя! — вскричал Жан де Жизор, а сам подбежал к своей жене, горя кровожадным гневом, схватил ее за волосы и отсек ей голову. Гримаса ужаса и страдания обезобразила лицо красивой распутницы, став ее последней миной.
— Отправляйся в ад! — прохрипел Жан, швыряя голову изменницы в бездонный колодец. Туда же вслед за головой отправилось и обезглавленное тело. Филипп де Перпиньян тем временем отчаянно отбивался от двух тамплиеров Андре де Монбара. Силы были неравные, но Филиппу удалось нанести смертельный удар Амбруазу.
Тот зашатался и последнее, что успел сделать для своей безопасности, упал как можно дальше от страшного колодца. Но это было уже бесполезно — в следующий миг жизнь покинула его. Тем временем Жак отомстил за своего товарища, выбив оружие из руки Филиппа и пронзив его своим мечом насквозь.
— Вот твоя расплата, мерзавец! — воскликнул он в пылу убийства, стоя над поверженным врагом.
— А вот твоя, дуралей! — сказал Жан де Жизор, мощным ударом отсекая Жаку голову.
Тотчас в коридоре подземелья заслышались шаги.
Жан поспешно выдернул из трупа Филиппа меч Жака и бросил его в колодец. Подумав, он спихнул туда же тело и голову Жака, вновь до мурашек по спине поражаясь тому, как страшно все это падает в бездонную глубину — звука падения так и не дождешься. Только недолгий гул, и затем — молчание.
— Все кончено, — сказал Жан, встречая старого Андре де Монбара и двух его тамплиеров. — Мерзавцев оказалось трое. Двоих и Жака поглотила бездонная пропасть этого колодца.
— Жак Амбруаз! — воскликнул Андре де Монбар в отчаянии. — Мои верные друзья! О, как много друзей потерял я в своей жизни! Колодец… Нечто подобное я уже видел в Иерусалиме. Командор Жан, вы уже исследовали его? Там могут оказаться тайники с несметными сокровищами.
— Увы, — покачал головой Жан де Жизор. — Тайники есть, но сокровищ в них уже давно нет. Кто-то успел побывать здесь до меня.
— А как глубоко вы спускались?
— Ниже чем на тридцать локтей спуститься туда невозможно. Глубже становится нечем дышать. Могила, которую вы могли видеть у входа в подземелье, принадлежит одному из людей Бертрана де Бланшфора, который скончался, когда его опустили слишком глубоко в колодец. Не выдержало сердце.
— А глубину самого колодца пытались установить?
— Это невозможно. Такое впечатление, что колодец не имеет дна.
— Как же нам извлечь тело Жака?
— Никак, мессир. Оно навеки упокоилось с телами тех, кого приносили в жертву страшным недрам.
Так Жан де Жизор вновь сделался холостым.
Люди человека, выдающего себя за Андре де Монбара, пробыли в Жизоре несколько дней. Уезжая, они отдали приказ готовиться к путешествию в Иерусалим, где в день Святой Пасхи Христовой состоится провозглашение Андре де Монбара великим магистром ордена тамплиеров. Как только они уехали, Жан изготовил веревку с узлами, спустился с нею в подземелье и там привязал один конец веревки к скобе, глубоко вбитой в каменную стену. Предприятие было рискованное, но Жаном владела необъяснимая уверенность, что все получится как надо.
Он спустился в колодец и добрался до углубления в его стене, в котором находилась реликвия. Поскольку факел с собой он взять не мог, ему пришлось действовать на ощупь в полном мраке. Найдя щит, он стал вытаскивать его и чуть было не уронил, настолько он все-таки был тяжелый. Зашлось сердце от ужаса, и гораздо больше в ту минуту Жан боялся потерять щит, чем самому сорваться. Наконец он нащупал ремень щита, насунул его на руку, подкинул повыше к плечу и смог снова взяться обеими руками за веревку.
Выбравшись из мрачной скважины, Жан отбросил щит подальше от ее черного зева, распластался на полу подземелья и долго не мог отдышаться. Сознание того, что отныне он будет единственным обладателем реликвии, помогало силам поскорее вернуться. Надо было спешить — вдруг да чорт дернет Бертрана де Бланшфора нагрянуть в Жизор.
Тело тамплиера Амбруаза де Вердена было похоронено рядом с фамильным склепом Жизоров на небольшом кладбище, где обычно хоронили жизорскую челядь. Жан без труда раскопал свежую могилу, приподнял гроб, подсунул под него щит библейского государя и снова закопал, вернув на место скромное надгробие. Но затем его все больше и больше стали одолевать сомнения в надежности места клада. Что, если Бертран де Бланшфор в гневе захочет выкинуть из могилы тело Амбруаза де Вердена и обнаружит щит? Промучавшись дня три-четыре, Жан перепрятал щит в другое место — в дупло великого вяза, расположенное на расстоянии пяти-шести локтей от земли. Но и на том он не успокоился — то и дело приходил к вязу, внимательнейше присматривался, и ему, наконец, начинало мерещиться, что из дупла виден золотой блеск. Он как раз собирался подыскать другое место для тайника, когда нежелательный гость все таки нагрянул.
Бертран де Бланшфор горел желанием поделиться с жизорским комтуром потрясающими новостями — в рядах тамплиеров Бернара де Трамбле произошел раскол и значительная часть ордена, возглавляемая сенешалем Эвераром де Барром, намеревается в ближайшем будущем переселиться из Иерусалима во Францию, куда в скором времени, наконец-то, возвращается неудачливый король Людовик. Это означало, что пришла пора ехать в Иерусалим, войти в Святой Град, держа в руках щит победителя Голиафа, и взять власть в Тампле. Но в Жизоре магистра Бертрана ждал непредвиденный и страшнейший удар.
— Приветствую вас, мессир, — сказал Жан де Жизор, по обычаю целуя магистра в левое плечо. — В недобрый час прибыли вы ныне в мою комтурию. Великое горе постигло нас. Две недели назад огромный отряд проходимца, именующего себя Андре де Монбатром, напал на наш замок. Два дня мы отбивались как могли, но силы были слишком неравные. Жестокая расправа ожидала доблестных тамплиеров нашего ордена, ибо лжетамплиеры не знали пощады. Ваша дочь была обезглавлена самозванцем, жадным до крови. Это сумасшедший, он хуже любого зверя. Видя, что меня вот-вот возьмут в плен, я использовал прием, которому научил меня покойный Дени Фурми — воткнул себе меч в ту точку, куда вы поразили меня при посвящении в орден. Затем мне ничего не стоило притвориться мертвым и, к счастью, негодяи не стали рубить и колоть мое поверженное тело. Я удивляюсь, почему шевалье Дени не успел этого сделать и был захвачен в плен. Увы, он не вынес страшных пыток, которым его подвергли эти изверги, бедняга рассказал им про тайну подземелья…
— Что?! Нет! Не может быть!!! — закричал в ужасе Бертран де Бланшфор. Он стойко воспринял известие о гибели своих людей, лишь содрогнулся, когда узнал о смерти дочери, но пропажа щита сразила его наповал. — Проклятье! Дени был воспитан самим Хасаном ибн ас-Саббахом, как он мог не стерпеть пытки?! О, страшная кара Того, Кто испокон веку преследует светоносца! Нет! Скажи мне скорее, Жанико, они ведь не забрали щит?
— Крепитесь, мессир, — сурово насупясь, промолвил Жан де Жизор. — Они извлекли из тайника нашу святыню и увезли ее с собой. Некоторых из наших людей они сбросили в бездонную шахту, в том числе шевалье Дени Фурми, комбаттанта де Перпиньяна и вашу дочь.
Остальных оставили разлагаться там, где их постигла смерть. Они очень спешили, и я предполагаю, что они намереваются отправиться в Палестину. Роза Сиона поможет им теперь взять власть в ордене.
На Бертрана де Бланшфора страшно было смотреть. Лицо его вмиг осунулось и почернело, капли пота выступили на лбу и на крыльях носа. Он еле стоял на ногах, и когда Жан отвел его в кресло, плюхнулся в него, как мешок с мукой.
— Все погибло! Все пропало! — бормотал он. — Плоды долгих поисков… Столько лет надежд и ожиданий… И вот теперь, когда судьба дает шанс… О нет, не верю, не верю! Где дочь моя?
Разум его помутился, он вскочил, стал ходить по комнате и ощупывать предметы, говоря какую-то несуразицу. Его пришлось силой уложить в постель и вскоре у Бертрана поднялся жар. Стало ясно, что он не вынес удара и жизнь его поставлена под сомнение. Жан ликовал. Он победил! Бертран де Бланшфор безоговорочно поверил его чудовищной лжи, и теперь оставалось только надеяться на то, что никто не станет присматриваться к великому вязу и не заметит, что из дупла его исходит золотое сияние. Это отныне заботило жизорского комтура больше всего на свете.
Запах какого-то отвратительного варева разносился по Жизорскому замку — тамплиеры готовили снадобье из сложного состава восточных трав, желая все же спасти жизнь своего магистра, который метался в жару по постели, звал свою дочь, именуя ее Морриганой, и видел высоко в небе смеющийся золотой щит с изображением шестиконечной звезды, вписанной в шестилепестковую розу.
ГЛАВА СЕДЬМАЯ
Проведя четыре года в Леванте, французский король Людовик VII вернулся, наконец, в Париж и первым делом развелся со своей женой Элеонорой, предъявив ей обвинение в неверности, но отказавшись доводить дело до папы Римского, чтобы тот наложил на изменницу церковное проклятие. Он отпустил ее с миром и, мало того, вернул все земли, которые получил от нее в приданое — Пуату и Аквитанию, Сентонж и Овернь, Перигор, Лимузен и Ангумуа. Многим было не по душе такое решение короля, но что делать — у Людовика оказалось слишком мягкое сердце, и, несмотря ни на что, глубоко в душе, он по-прежнему любил Элеонору.
Из Иерусалима Людовик прибыл в сопровождений значительного войска, состоящего из тамплиеров, провозгласивших своим магистром сенешаля Эверара де Барра. Они решили крепко обосноваться во Франции, и король выделил место на острове Сите для постройки большого тамплиерского замка. Кроме того, он привез с собой около шестидесяти человек, состоящих в так называемой Сионской общине. Средь них было немало замечательных умов, способных разобраться в самых сложных вопросах политики, и король возлагал большие надежды на то, что тамплиеры и сионьеры превратят его со временем в самого могущественного монарха в Европе, а там уж можно будет подумать и о новом крестовом походе на восток. Сионьеры поселились неподалеку от Орлеана, в месте, называемом Сен-Жан-ле-Блане, и тоже прежде всего занялись строительством своей цитадели.
Вскоре скончался второй из неудачников крестового похода — германский император Конрад, а его держава перешла в руки молодого короля Фридриха, который за свою рыжую бороду получил в народе звучное прозвище Барбаросса. В свои двадцать девять лет он успел обрести славу замечательного полководца и человека возвышенной души. Он был грубоват, но добр, как древний франкский король Дагобер, соотечественники видели в нем будущего великого вождя, который наведет порядок в империи и сломит десницу Востока, прорицатели предсказывали ему громкую славу, хотя некоторые из них уверяли, что солнце Фридриха Барбароссы закатится мгновенно в миг своего наивысшего взлета.
Элеонора Аквитанская недолго оставалась незамужней. Блистательный юноша Анри д'Анжу, так же, как и его отец, носивший прозвище Плантажене, по-прежнему был страстно влюблен в нее. Теперь уж это был не тот смешной мальчуган, который лепил из глины фигурки своей возлюбленной и писал на них «Краса красот». За время пребывания в Леванте он возмужал, стал хорош собою и отвечал за свои поступки. Одиннадцатилетняя разница в возрасте не испугала его, и, встретившись в Люсиньяне с Элеонорой, он предложил ей руку и сердце.
— Что ж, — рассмеялась она в ответ, — помнится, несколько лет назад, после рыцарского турнира в Жизоре, вы обещали мне, что сделаете меня английской королевой. Если вы подтверждаете свое обещание, я согласна выйти за вас замуж.
Когда состоялась свадьба, ни у кого во всей Франции не возникло изумления по поводу того, что невесте тридцать, а жениху еще только девятнадцать. Все пришли к единодушному мнению, что он поступил отменно мудро, ведь отныне обширнейшие земли, возвращенные Элеоноре после развода с Людовиком, становились собственностью графа Анжуйского. И французы были возмущены этим гораздо больше, чем тем, что чистый девятнадцатилетний юноша берет в жены тридцатилетнюю развратницу ведь Анри, будучи внуком английского короля Генри и впрямь имел все более увеличивающиеся шансы получить в ближайшем будущем английскую корону, и тогда вся западная Франция стала бы английским владением.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52