Значит, охват фланга не планировался. Предстояло биться лоб в лоб.Классическое деление римской армии по возрастному принципу на новичков – гастатов (копейщиков), зрелых бойцов – принципов и ветеранов – триариев кануло в Лету почти сто лет назад из-за реформ Мария. Теперь все легионеры имели одинаковое вооружение. Тем не менее консервативные италики кое-какие старые традиции сохранили.Несмотря на большую численность, первая линия легиона отнюдь не была самой сильной, ибо состояла преимущественно из молодежи. Пыл юности, задор и выносливость далеко не полностью заменяют бесценный боевой опыт, и поэтому новички умирали куда чаще, чем бойцы средней и задней линий: слабые и неудачливые гибли первыми.Так в римской армии осуществлялся естественный отбор, а прошедшие горнило настоящих битв новобранцы закалялись, становясь зрелыми солдатами, и по прошествии нескольких лет переходили во вторую линию. Именно эта «ауреум медиокритас», золотая середина легиона, обычно решала исход сражения.У легионеров средней линии, встречающих уже ослабленного противника и кровью завоевавших умение выживать, было куда больше шансов стать ветеранами и переместиться в почетные когорты третьей линии. Они вступали в дело только в самые решающие моменты сражения, чтобы добить неприятеля, или переломить ход затянувшейся битвы, или спасти славу римского оружия – погибнуть с честью, уведя за собой к Плутону как можно больше врагов.И вот десять когорт – каждая под своим небольшим знаменем – молча стояли в ожидании сигнала, который должен был доверить их судьбы грозному богу войны Марсу. Легковооруженные велиты-метатели, набранные из подвластных Риму народов, находились впереди тяжелой пехоты.Иуда тоже выставил в авангард своих лучников и пращников.Перед латинским строем пронесли на длинном древке серебряного орла с распростертыми крыльями – символ воинской удачи легиона, его сердце и воплощение доблести.Иуда, чтобы воодушевить свою дрожащую рать, пропел Осанну Господу, воины подхватили славословие, дабы подбодрить себя.Римляне ритмично забряцали древками копий о щиты. Все духовые инструменты – трубы, рожки, валторны, которые латиняне используют для подачи сигналов во время боя, – прогремели один и тот же грозный приказ: «В атаку!» И с громовым криком «Барра!» легион зашагал вперед, переходя в бег трусцой.Для иудейского ополчения эта музыка прозвучала трубой архангела, возвещающего о Дне Страшного Суда.Почувствовав, как колеблется земля под ритмичными ударами легионерских сандалий, Иуда понял: битва проиграна, едва начавшись.Как ни странно, первый успех все же выпал на долю слабейшего. Под дождем стрел и пращных ядер, которыми осыпали их евреи, римские метатели сгруппировались, отступили и скрылись в промежутках между когортами первой линии за живой стеной тяжелой пехоты, уже набравшей разбег.«Идут из отдаленной страны, от края неба, Господь и орудия гнева Его, чтобы сокрушить всю землю.Рыдайте: ибо день Господа близок, идет как разрушительная сила от Всемогущего.Оттого руки у всех опустились, и сердце у каждого человека растаяло.Ужаснулись, судороги и боли корчат их; мучатся, как рождающие, с изумлением смотрят друг на друга, лица у них разгорелись.Вот приходит день Господа– лютый, с гневом и пылающею яростью, чтобы сделать землю пустынею и истребить с нее грешников ее» (Ис. 13:5–9).Стали видны отличительные знаки десятков – узоры на щитах в виде молний, венков, цветов, звезд – и значки манипул – изображение ладони, представляющей собой символ присяги.Со звоном и хрустом, от которого глохли уши и обмирали сердца, первый рой пилумов – шершней с железными жалами – впился в тела и щиты зелотов. Кто не упал сразу мертвым или раненым, были вынуждены отбросить щиты – в них накрепко застряли длинные дроты, утяжеляя нагрузку на руку. Кое-кто попытался обрубить торчащие копья. Не тут-то было! Железные наконечники были намеренно сделаны такими длинными, чтобы вооруженный обычным клинком человек не мог достать им до деревянного древка. Тут способна была помочь только большая, в две трети человеческого роста, персидская карга, но их в распоряжении Ревностных оказалось слишком мало.Да и не было уже возможности избавляться от застрявших дротиков. Второй, потом третий смертельный град обрушились на ополчение «ганна'им» – и вот уже четыре когорты, еще миг тому назад бывшие в полусотне шагов, впились, как клыки голодного волка, в живое трепещущее тело разодранной иудейской фаланги. Евреи пытались заполнить промежутки между когортами, но только расчленили свой плотный строй и попали сразу под три удара: прямой от второй римской линии и охватывающие – с обоих боков.Толпа плохо обученных ополченцев, привыкших к грабежам, а не к смертельным схваткам с превосходящим противником, рассыпалась подобно рассохшемуся глиняному забору под острием мотыги. Гай усилил лобовой натиск когортами второй линии, а оставшуюся третью линию и триста конников повел в обход левого фланга неприятеля, чтобы прижать деморализованное еврейское войско к оврагу.То, что последовало дальше, не заслуживало названия «битва», точнее подходило слово «избиение». Побросав оружие, большинство мятежников – крестьяне, разбойники, пастухи, бывшие рабы, городской плебс – падали на колени, пытались прятаться под трупами, притворялись мертвыми.Лишь около двух тысяч повстанцев – телохранители Иуды, обученные и фанатично преданные вере Израиля крепкие молодцы; ветераны, набранные в войско «ганна'им» еще Иезекией, да недавно пришедшие бывшие солдаты и профессиональные наемники – дорого продавали собственные жизни и тем самым спасли жизнь своего вождя. Преградой разбушевавшемуся римскому потоку стала плотина из их мертвых тел, позволившая Иуде и двум сотням самых верных сподвижников некоторое время выдерживать напор легионеров, постепенно пятясь назад, – и обнаружить, что очутились они на краю глубокого оврага.На несколько минут римляне отпрянули, не ожидая от, казалось бы, уже разгромленного врага такой стойкости, и приступили к перегруппировке для новой – на сей раз финальной – атаки.Гавлонит тоже попытался сплотить остатки своей рати для последнего боя, пользуясь передышкой. Тут к нему подбежал Леонид, возглавлявший отряд телохранителей.– Иуда, помнишь, как Пандера рассказывал о скольжении на деревянных досках вниз по холмам, покрытым снегом и льдом? Садись на щит, скатывайся по склону оврага на дно, прячься до темноты и уходи в горы! Мы задержим италиков и не дадим тебя преследовать...–Я вас не брошу! «Горе негодному пастуху, оставляющему стадо!» (Зах. 11:17). Я убил слишком мало римлян!И тут Леонид поразил своего бывшего ученика:– Не от тебя ли я слышал слова: «Если ты в день бедствия оказался слабым, то бедна сила твоя» (Пр. 24:10)? Наша сила беднее, нежели римская. Чего ты добьешься, если продолжишь неравный бой? Только погибнешь зря.– Но вы же умрете за меня...– Долг воина – пасть за вождя и во имя грядущей победы. Вспомни моего тезку и дальнего предка – царя Леонида – и его триста спартанцев! Пойми, наше войско сейчас – как петух, коему отрезали голову. Кровь хлещет из шеи, тушка дергается, когти скребут, тело сражается, голова силится прокукарекать боевой клич. Но мертвого кочета ожидает не победа, а суповой котел. Ты один способен превратить отрубленную голову птицы в гадючью головку со смертельным ядом, которая в будущем отравит римлян. Пусть не насмерть, но вреда нанесет много! Я верю, что ты, Гавлонит, отомстишь за нас этим волкам... Своей смертью ты убьешь, самое лучшее, с десяток италиков, своей жизнью и дальнейшей борьбой – тысячи...– Пойми, я не могу предать людей, которые в меня верят...– Великая цель оправдывает все, даже предательство. Смотри, римляне атакуют! Нет времени больше тебя уговаривать! Не будь глупцом, скрывайся на дно оврага, пока мы отвлекаем италиков!Леонид повернулся... и застыл на миг. Бросил назад, через плечо:– Если окажется возможным, найди мое тело и похорони по эллинским обычаям. Или хотя бы поставь кенотаф Кенотаф – символическая гробница без тела или сожженного праха – нечто вроде нашей «могилы неизвестного солдата», но ставившаяся конкретному погибшему воину, чье тело не могли похоронить по эллинскому обычаю.

. Не хочу непогребенной тенью скитаться по ойкумене и губить невинных людей... Боюсь стать ламией, сосущей кровь...– Постараюсь, – шепнул Иуда пересохшими губами, с тоской глядя на удаляющуюся спину наставника...Оказаться непогребенным – самое страшное для эллина и иудея. Поэтому греки всегда стремились забрать с поля боя абсолютно все тела погибших. Было немало случаев, когда победоносные полководцы, вернувшись домой, подвергались казни за то, что не сумели похоронить своих мертвецов.Иудеи не доходили до таких крайностей, но и для них лежать вне гробницы – значит, лишиться возможности восстать из мертвых с приходом Мессии.Не уготована ли сия участь ему, Иуде?Гавлонит сел на спасительный щит, ухватившись руками за края, толкнулся – и покатился вниз, стараясь удержать равновесие.Предательство всегда начинается с того, что ты покидаешь высоту и скользишь вниз, со стыдом подумал он.Впрочем, предательство ли это? Воины, тем более «ганна'им», действительно обязаны умереть, чтобы жил высший рангом.И если бы не стремление выполнить волю Господню, освободить Израиль от чужеземцев, сохранить веру отечественную в неприкосновенности, он, Иуда бар Иезекия, никогда не унизился бы до бегства с поля брани, не бросил бы свое войско на произвол судьбы...Наткнувшись на камень, щит встал на дыбы, как норовистый скакун, и вывалил седока на шероховатый известняк, образовывавший стенку оврага. Несколько десятков локтей, что оставались до дна ложбины, Иуда то скользил на боку, то кувыркался.Доспехи спасли от серьезных травм. С исцарапанными лицом, ногами и руками, побитый, как сноп зерна после обработки крестьянским цепом, Сын Божий избавился от брони, оставив лишь меч и кинжал. И, как в юности, несколько часов бежал по оврагу, потом карабкался в гору, уходя от возможной погони.Не единожды, задыхаясь, ошалев от усталости, обессилев от потери крови и жажды, он останавливался в изнеможении. И тогда ему являлся призрак царя Ахава.«Я, будучи смертельно раненным в битве с сирийцами, сражался на колеснице до вечера, пока не умер (3 Пар. 22:34–37), говорила тень покойного владыки. То, что сделал я, сумеешь и ты...»Видение духа Ахава оказало бодрящее действие. Гавлонит дожил до наступления ночи, избежав римских ищеек и солнечного удара. Добрался до тайного убежища в горах, перевязал поврежденные места. Дождался нескольких Избранных, уцелевших от бойни.Истерзанной овчаркой, не уберегшей овечек от волчьей стаи, приполз он на брюхе к любимому пастырю – Гавриилу. Выкусывал колючки из шкуры, отъедался, отсыпался, зализывал царапины и синяки.Чуть не ежедневно к нему прибывали ангелы с новостями. Вести были свежие – да пахли дурно.После победы над Иудой Гай легко покорил Сепфорис, предал его огню, а жителей продал в рабство.Сам Вар с другой частью войск вторгся в Самарию, не трогая, однако, ее главного города, так как нашел, что последний не принимал участия в волнении. Наместник раскинул свой стан около деревни Ар, принадлежавшей Птолемею и разграбленной потому арабами, которые свою злобу на Ирода вымещали и на его друзьях. Затем он двинулся вперед и остановился у другой укрепленной деревни Самфон; и ее разгромили арабы точно так же, как разграбили все попадавшиеся им в руки государственные запасы. Смерть и огонь царили повсюду, и ничто не могло укрыться от хищнической алчности сынов пустыни. И Еммаус, жители которого заблаговременно спаслись бегством, Вар также приказал уничтожить огнем.Отсюда он направился в Иерусалим. Один только вид римских сил рассеял иудейское войско; оно поспешно отступило и разбрелось внутри страны. Городские жители, приняв победителей, отрицали участие в восстании, объявляя, что они лично ни в чем не нарушали спокойствия; ради праздника они вынуждены были впустить в столицу народную массу, но не только ничего общего не имели с мятежниками, а, напротив, вместе с латинянами были ими осаждены.Ликованием встретили Вара троюродный брат Архелая Иосиф, Руф и Грат во главе царского войска и себастийцев, а также оставшиеся когорты легиона. Сабин не посмел показаться наместнику на глаза и заранее ушел из города к приморью, что было приравнено Варом к дезертирству.Проконсул отрядил часть своего войска внутрь страны против мятежников; многие из них были схвачены. Менее опасных он велел заключить в тюрьму, а наиболее провинившихся в числе около двух тысяч – казнить в назидание остальным.«Ради полезнейшего примера», как обожали говорить в таких случаях латиняне, политических преступников (иными словами – мятежников) подвергали только одной, самой страшной и мучительной казни – распятию. И выросли по Иудее и Галилее на высоких и далеко отовсюду видных местах черные леса из крестов с распластанными на них повстанцами...Фоном сей страшной для любого человека, кроме римлянина, картины служили багровые зарева пылающих городов, тучи обожравшихся стервятников, тысячи несчастных стариков, женщин, детей, оплакивающих своих близких, которые погибли позорнейшей для иудеев, запрещенной Торой смертью – были «повешены на дереве».Подавив бунт, проконсул возвратился в Антиохию. Перед отъездом он дал латинскому гарнизону Иерусалима, которым теперь командовал Гай, а также Архелаю и его приспешникам один-единственный приказ: любой ценой поймать самого главного виновника мятежа, сумевшего ускользнуть из цепких лап римского закона, – Иуду Гавлонита. И доставить к нему, Вару, где бы наместник ни находился, хоть на краю ойкумены.Восстание прокатилось по Иудее, как морской прилив по прибрежной полосе, и ушло в небытие, оставив после себя лишь трупы, руины, пепелища, плач, слезы и расколотую на несколько частей государственность.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38