— Ну ещё бы! Когда-то его имя не сходило со страниц газет, его дружбой гордились писатели и поэты, а самые красивые женщины были счастливы, когда он одаривал их мимолетной улыбкой. В годы войны ему не было равных по количеству потопленных кораблей врага, о его мастерстве, хитрости и удачливости ходили настоящие легенды. Его подчиненные становились адмиралами и пристегивали к кителям Золотые звезды героев. Он писал книги и научные трактаты. Его ненавидело начальство и боготворила флотская молодежь. Он ушел из жизни забытый и непонятый, недоделав многого из того, что ещё мог и хотел сделать. И его подвиги до сих пор остаются окруженными каким-то молчаливым табу.
— Почему? — спросил сидевший у стола Колесников.
— А вот послушай, он тебе расскажет, — кивнул он в мою сторону, — а мне надо сходить на центральный пост. Я потом ещё загляну к вам, — и он вышел из каюты.
Видя устремленный на меня выжидающий взгляд Дмитрия, я прикрыл глаза и словно бы увидел перед собой страницы журнала «GEO», где однажды наткнулся на эту удивительную историю.
…К началу Великой Отечественной войны капитан 3-го ранга Петр Грищенко был уже одним из опытнейших командиров подводных лодок. К этому времени он успел закончить Высшее военно-морское училище, прослужить несколько лет на различных подводных лодках и после этого окончить ещё и Военно-морскую академию. Выпускников академии в то время назначали, как правило, не ниже чем командирами дивизионов или бригад, но Грищенко попросился командовать простой подводной лодкой. И был назначен командиром минного заградителя Л-3, носившего гордое имя «Фрунзевец».
22 июня 1941 года застало его в Либаве, и едва на западной границе ударили первые орудийные залпы, Грищенко получил приказ о немедленном выходе в море.
Но не так-то просто оказалось выполнить этот приказ и выйти из аванпорта — либавский фарватер был узок и извилист, а с неба уже заходили в пике шесть ревущих немецких бомбардировщиков. Однако Грищенко все же сумел уклониться от их атак и вырваться в море, к Стейнортскому маяку, где ему было предписано нести боевое дежурство.
Поднимая по ночам перископ, командир «Фрунзевца» видел, как над городом вздымается багровое зарево, и понимал, что там из последних сил отбивают атаки врага его товарищи. Но как им можно было помочь в этой ситуации?
«Всплыть! — приказал военком Баканов, увидев в перископ, что немцы штурмуют Либаву. — Подойти к берегу и вступить в бой с фашистами!»
Но Грищенко от выполнения этого приказа отказался. На лодке было одно-единственное семидесятимиллиметровое орудие и, не оказав никакой существенной помощи защитникам города, лодка была бы в считанные минуты расстреляна с берега прямой наводкой. Ввиду очевидной абсурдности приказа, это неподчинение не принесло беды командиру Л-3, хотя нервы потрепало изрядно.
Впрочем, вскоре Грищенко получил новую боевую задачу: выставить неподалеку от Клайпеды минное заграждение, что он и выполнил с наилучшим результатом. На выставленных им минах подорвались груженые немецкие транспорты «Эгерау» и «Хенни».
Едва возвратились на базу, как лодка получила новое задание: выставить минные заграждения в Данцигской бухте, можно сказать, в самом логове врага. И она их выставила. Пристроившись в кильватер минным тральщикам немцев, расчищавшим проход для своих кораблей, Грищенко прямо вслед их работе выставил в бухте новые мины, на которых тут же подорвались три немецких корабля, и благополучно вернулся в Кронштадт. А в сентябре — он уже снова на задании…
В свой четвертый поход лодка вышла 9 августа 1942 года, при этом на её борту находился писатель-маринист Александр Зонин. Минзагу Л-3 была поставлена боевая задача: выставить возле острова Борнхольм два минных заграждения, а затем начать торпедную охоту за судами противника.
18 августа Грищенко обнаружил в перископ большой караван транспортов и, выбрав самый крупный из них, незамедлительно атаковал его. Две торпеды в клочья разорвали танкер водоизмещением пятнадцать тысяч тонн. Переждав атаку глубинными бомбами, Грищенко снова идет в атаку и топит ещё один танкер с 10 тысячами тонн горючего.
25-26 августа Л-3 выставила две банки мин в заданном районе и атаковала конвой из транспортов, поразив четырехторпедным залпом сразу два транспорта. Через несколько дней ещё одна атака, и в результате — потопленный эсминец и крупный транспорт.
9 сентября лодка возвращается на базу, и военком Долматов пишет на Грищенко донос: мол, командир Л-3 нерационально использовал торпеды (хотя найденный Грищенко способ атаки двумя торпедами сразу будет позднее признан на флоте наиболее оптимальным). Но после столь победного похода наказать командира лодки не решились, а наоборот — наградили его орденом. К тому же в эти дни к нему на лодку пожаловали писатели Александр Фадеев, Всеволод Вишневский и поэтесса Ольга Берггольц. Художник Гуляев написал большое живописное полотно о торжественной встрече Л-3 после боевого похода в Кронштадте: в центре картины командующий флотом В. Трибуц жмет руку Грищенко.
После небольшого отдыха, 27 октября 1942 года «Фрунзевец» уже опять вышел на боевое задание в море…
А в феврале 1943 года происходит необъяснимое: приказом наркома Кузнецова Грищенко переводят на берег, где он и пробыл до конца войны. И это после того, как он потопил (с учетом судов, подорвавшихся на выставленных им минах) 18 неприятельских кораблей, пустив на дно 65 тысяч тонн груза! Но вместо награды, его сразу же после войны начали активно вытеснять с флота… Отстраненный от действующей службы, Грищенко начал серьезно заниматься наукой, анализирует тактику действий подводных лодок во время войны, защитил диссертацию, преподавал в военно-морских училищах. Более десяти раз командира легендарной Л-3 представляли к званию Героя Советского Союза, но так Звезду и не дали! Ходили слухи — из-за того, мол, что он увел прямо из-под носа у одного из балтийских адмиралов первую красавицу Кронштадта, из-за того, что в Нью-Йорке вдруг обнаружилась сестра его первой жены, уехавшая туда ещё в двадцатые годы, из-за того, что…
Впрочем, разве важно, из-за чего? Умирал Грищенко в одиночестве, на руках своего верного друга — жены. Проводить его в последний путь пришли только старые ветераны флота да офицеры-подводники, для которых он был кумиром…
— Да… Но разве он был один такой на нашем флоте? — выслушав эту историю, произнес Дима. — А знаменитый командир С-13 Александр Маринеско, которого Гитлер назвал своим личным врагом № 1?.. Кстати, ты любишь такие совпадения — к началу войны на Балтике состояло 13 подводных лодок типа «С», но до дня Победы уцелела только С-13 под командованием А. И. Маринеско. И в самый знаменитый свой рейд, во время которого он пустил на дно сначала девятипалубный океанский лайнер «Вильгельм Густлов» водоизмещением 25484 тонны с девятью тысячами немецких военных специалистов на борту, а потом военный крейсер «Генерал фон Штойбен» водоизмещением 15400 тонн с четырьмя тысячами фашистов, он вышел именно 13 января 1945 года…
— Выходит, кому-то и чертова дюжина приносит удачу.
— Но, видимо, до поры. Потому что в конце войны Маринеско обвинили в пьянстве и нарушении дисциплины и перевели на тральщик, что для подводника № 1 было чуть ли не оскорблением. Потом его понизили в звании до старшего лейтенанта, а вскоре и вовсе уволили в запас. Какое-то время он работал на различных сухогрузах, ходил в порты Бельгии, Голландии, Англии, говорят, что крепко выпивал, потом тяжело болел, а 25 ноября 1963 года скончался. И только горбачевским указом от 5 мая 1990 года ему было посмертно присвоено звание Героя Советского Союза. Ровно через 45 лет после совершения его подвигов! На Западе за это время целая куча книг вышла, в которых его торпедирование «Вильгельма Густлова» получило название «атаки века», а у нас, чтобы воздать должное его геройству, надо было сначала разрушить целую страну…
— Но он хоть посмертно, но все-таки восстановил свое имя и славу, а сколько их так и ушло из этой жизни, не дождавшись никаких наград?
— Да что далеко ходить! Тот же Геннадий Лячин, который в 1999-м году утер нос всему НАТО с его мощнейшими ВМС и системой слежения, так при своей жизни Звезду получить и не успел. Говорят, рапорт на звание Героя России в Москву посылали, но подписан он Президентом не был. Теперь, вроде, Путин пообещал вручить за него Звезду его вдове Ирине. А сам Лячин не получил при своей жизни ничего — ни Звезды, ни нормальной квартиры в необоссанном подъезде…
— Да уж, видел я по телевизору этот подъезд! — хмыкнул я, вспомнив показанный в августовские дни прошлого года по ТV сюжет о посещении Путиным квартиры вдовы Лячина, когда, последовав вослед за Президентом от двери квартиры командира «Курска», камера показала всему миру оббитые и ободранные стены лет тридцать не ремонтировавшегося подъезда, которые каждый раз встречали подводника после его многомесячных походов.
— Мы вот приходим домой с боевых дежурств героями — грудь колесом, жены и дети суетятся вокруг, делают все, чтобы мы отдохнули получше после «геройской вахты», а это ведь, если разобраться, не мы герои, а они — те, кто оставался и ждал нас дома, — с горечью продолжил тему Дмитрий. — У нас ведь тут что? Тепло, светло и мухи не кусают. Сауна, бассейн, видеомагнитофон, запасы еды на полгода… А у них там — холодище в квартирах, веерные отключения электричества, размороженные котлы в котельных, лопнувшие от мороза батареи, не выплачиваемая месяцами зарплата, болеющие из-за хронического недоедания и холода дети… Иной раз поневоле вспомнится поступок мятежного Саблина…
— Кого-кого? — переспросил я. — Что это за Саблин?
— Да был такой, — тихо ответил Дмитрий. — В семьдесят пятом году еще. Капитан 3-го ранга Валерий Михайлович Саблин, заместитель командира большого противолодочного корабля «Сторожевой» по политчасти — замполит, короче. Да о нем последнее время несколько раз писали в газетах, неужели ты не читал?
— А что он сделал? Я как-то пропустил мимо себя эту информацию.
— Да что?.. Переворот хотел совершить. Советскую власть улучшить. В ноябре 1975 года, представляешь?.. Их ракетоносец тогда специально перевели из Балтийска в Ригу для участия в морском параде, приуроченном к 7 ноября — типа как «гвоздь программы». БПК «Сторожевой» как раз возвратился перед этим из длительного плавания с заходом на Кубу… Говорили, что замполит Саблин был душой экипажа. При этом именно под его руководством на корабле вызрела идея заговора. Его участники собирались перевести корабль сначала в Кронштадт, а оттуда — в Ленинград, а там добиться у властей прямого эфира на телевидении, чтобы выступить перед народом с программой «по исправлению ошибок, допущенных руководством страны». Наслушавшись, видимо, песенок про «комиссаров в пыльных шлемах», Саблин был искренне влюблен в образ лейтенанта Шмидта, октябрь 1917-го года и иную высокую романтику, вследствие чего чистосердечно верил, что горстка отчаянных и наивных смельчаков и в самом деле может разбудить страну, подняв её на новую революцию… Чтобы удержать власть от применения силы, решение о выступлении было принято ими только после того, как весь штатный боекомплект корабля был сдан на хранение на береговые склады. Хотя именно этого, на мой взгляд, делать было никак нельзя… Однако, как бы там ни было, а вечером 8 ноября на БПК «Сторожевом», стоявшем в парадном строю боевых кораблей в устье Даугавы, по внутрикорабельной связи был объявлен «Большой сбор». К выстроившимся на палубе матросам и старшинам обратился замполит Саблин, призвавший их выступить против тогдашнего (а это было ещё при Брежневе) режима. Как это ни странно, но большинство членов экипажа его поддержали, а командир БПК Потульный и часть воспротивившихся заговору офицеров была изолирована во внутренних помещениях. Правда, нашелся один, кого они не углядели — офицер-механик Фирсов (кстати, секретарь комитета комсомола, что говорит о высоком идейном уровне тогдашних комсомольских работников) сумел незаметно, по швартовым тросам к бочкам, переправиться на соседний корабль и сообщить командованию о начавшемся антигосударственном выступлении моряков. Естественно, тут же пошли доклады по инстанциям, доведенные аж до министра обороны Гречко и самого Леонида Ильича Брежнева. А тем временем БПК «Сторожевой» начал движение на выход из устья Даугавы в Рижский залив, чтобы следовать, как было намечено, в Кронштадт. Поднятые по тревоге пограничные катера, получив разъяснение с мятежного корабля о его мирных намерениях, применять против него оружие не стали. Но зато его применили летчики, получившие впоследствии за это боевые ордена и медали. Сброшенные ими на бунтовщиков бомбы повредили рулевое устройство и частично — бортовую обшивку «Сторожевого», а освободившийся из-под стражи Потульный ранил управлявшего кораблем с мостика Саблина и застопорил ход. К «Сторожевому» подошли корабли. На его борт высадились десантники. Указание генерального секретаря ЦК КПСС Л. Брежнева и министра обороны А. Гречко об остановке БПК «любой ценой, вплоть до потопления» (несмотря на то, что на его борту находилось 200 членов экипажа, в том числе и не примкнувших к мятежникам) было выполнено.
— И что с ними сделали?
— Ну, сам «Сторожевой» чуть позже отремонтировали и перевели в другой класс кораблей, заменив ему при этом название, тактический и бортовой номера, а потом отправили дослуживать на Тихоокеанский флот. Из вахтенных журналов всех балтийских кораблей, участвовавших в подавлении «бунта», «особисты» вырвали страницы, датированные 8 и 9 ноября, и это событие как бы автоматически исчезло из реальности.
— А что стало с людьми?
— Что касается судьбы самого Саблина, то она, конечно, была предрешена. Ему с самого начала следствия инкриминировалась статья 64 УК РСФСР («измена Родине»), и 13 июля (число-то какое, а?) 1976 года ему был оглашен смертный приговор с конфискацией имущества.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37