Никаких нареканий, советую знакомым
Ядро пролетает над головой Безумной Греты и ее сброда – над горящими крышами Патерсхола – и попадает в сторожевую башню замка Гравенстен, где убивает на месте девятерых солдат замкового гарнизона, трех шлюшек и дюжину сутенеров, которые пытались продвинуть свой бизнес. И по сей день злополучную эту пушку можно увидеть на входе на мост через Лайе, и называют ее именем ее нареченной мишени.
Несмотря на кошмарную вонь на пристани, Безумная Грета все же находит нужный среди тысячи запахов.
– Корабль! – кричит она. – Мне нужен корабль!
Ее воинству вовсе не требуется Белкулино обаяние, чтобы раздобыть необходимый транспорт. Размахивая ножами лучшего столового серебра, толпа женщин врывается на торговое судно из Данвича и поднимает паруса. Безумная Грета стоит на корме и нюхает ветер.
– Поднять якоря, – командует она. Для судна есть один путь: вниз по течению, к морю.
КОНЕЦ ВТОРОЙ КНИГИ
Внезапная неодолимая жажда прерывает рассказ пьяной бабы. Она причмокивает губами и пытается облизать их сухим языком. Слушатели, захваченные рассказом, без слов наполняют ее опустевшую флягу.
– Ой, хорошо. – Пьяная баба вытирает вино с подбородка. – А теперь, эта… Мне нужно перо и чернила.
Все, кто есть на борту, начинают рассеянно хлопать себя по карманам. Необходимые писчие принадлежности находятся лишь у монаха. С опаской и видимой неохотой он передает пьяной бабе инструменты своей профессии. Отодвинув монашку крутым бедром, пьяная баба склоняется над столом, окунает перо в вино и чертит карту Белкулиных странствий по морю.
– Ну вот. Ежели кто сбился с курса, пусть глянет сюда, – объявляет она.
После чего, подмигнув оскорбленной монашке, продолжает рассказ…
КНИГА ТРЕТЬЯ
Про морских чудищ, и о том, как Белкула спасает корабль от погибели
Белкула стоит на палубе «Барыша», отвлекая команду от исполнения служебных обязанностей. Она никогда раньше не видела моря, не ощущала волнения первозданной стихии у себя под ногами. Полной грудью вдыхает она просоленный воздух; грудастая сирена, резная фигура на носу корабля, по сравнению с ней кажется просто карлицей.
На судне нет никого, кто не прельстился бы чарами великолепной Белкулы – растревожен даже Колпачок. Он не то чтобы не одобряет пристрастия подруги к матросам, просто, как и любой нигилист, он ужасно боится смерти, а секс, который, как говорят, продлевает жизнь и оттягивает неизбежный конец, в изменчивом море, весьма вероятно, может его и приблизить.
– Твои амурные похождения, – говорит он, покашливая в кулак, – меня не касаются, каждый живет, как хочет – все в порядке, любезный, вы не волнуйтесь, я стою к вам спиной, – но тебе разве не кажется, что ты отвлекаешь людей от работы и, таким образом, подвергаешь всех нас опасности? С морем, знаешь ли, шутки плохи, оно не прощает пренебрежительного отношения к себе.
Подпрыгивая на лице распаленного корабельного гардемарина, Белкула отвечает, что ей так не кажется. В ее голосе нет ни злобы, ни раздражения (зато в приглушенной брани матроса злобы хватает на двоих), она искренне не понимает, какой может быть вред в удовольствии. Пусть Колпачок, если хочет, дрожит и волнуется; чем он, собственно, и занимается, съежившись в трюме, – весь от волнения зеленый.
Ветер попутный, подняты все паруса. «Барыш» идет полным ходом вдоль побережья Зееланда. В корабельной команде, которая состоит из датчан и голландцев, царит полное согласие – это уже не команда, а как будто одна семья, связанная узами сладострастия. Вопреки мрачным прогнозам мнительного Колпачка, боевой дух на судне – отменный. И так продолжается до тех пор, пока они не подходят к провинции Ноорд-Холланд.
Холодные серые воды Западной Фрисии – у побережья Скиермонникоогеллингланда – кишат морскими чудовищами. Кредул Роттердамский упоминает в своих трудах Бегемота, подобного носорогу; greet zeekreft, мясо которого высоко ценят французы (хотя они все съедят, не поморщатся); рыбу-леопарда, водяного слизня и Левиафана, глотающего пророков. Когда «Барыш» входит в туманную область, именуемую Монстерактиг Страат, матросы, все как один, начинают трястись и невнятно мычать. Белкула, вся растревоженная и возбужденная, спускается в трюм и расталкивает Колпачка, который спал сладким сном, забившись подальше в уголок.
– Оставьте уже человека в покое, – стонет бедняга спросонья. – Ты же знаешь, что я ни на что не способен!
Белкула уже успела привыкнуть к брюзгливому нраву своего сердечного друга, и поэтому не обращает внимания на его возмущенные вопли. Она хватает его за руку и тянет на палубу, опасаясь за жизнь своих ражих любовников.
Туман снаружи такой густой, что Колпачок не различает в нем даже пышных телес своей спутницы и подруги. Он спотыкается о канат, ударяется головой о нок-рею и даже с каким-то угрюмым удовлетворением натыкается на корабельную пушку своим бесполезным хозяйством.
– На помощь! На помощь! – кричат матросы в тумане, сверкающем чешуей. Капитан, случайно наткнувшись на необъятную грудь Белкулы, падает на колени и молит о помощи:
– Помоги нам, juffrouw, умоляю. Как можно отбиться от рыбины, если мы ее даже не видим?
В тумане слышится хруст костей – чудовище пожирает кого-то заживо. Белкула вся преисполнена сострадания. Она велит, чтобы ее привязали покрепче к грота-штагу, потом раздувается, что твоя рыба-иглобрюх, и всасывает в себя весь туман. Три могучих глотка, и небо вновь проясняется, а Белкула – чей живот, как алхимический тигель, где происходит волшебная трансмутация элементов, – пускает мощные ветры с ароматом цветущих роз.
Теперь, когда нет пелены тумана, уже ничто не скрывает чудовище, атакующее «Барыш». Представьте себе осьминога в два раза больше быка, с глазами, как блюдца, и клювом, как у попугая. Его цепкие щупальца достают до марса, и от них нет спасения.
Капитан, чей дух подкрепился надеждой, призывает матросов сражаться. Но корабельная пушка безмолвствует, и тогда Белкула хватает орудие, словно какой-нибудь огурец, и выходит один на один с разъяренным чудовищем.
– Бога ради, – кричит Колпачок, – побереги себя!
Осьминог, отупевший от голода, наклоняет корабль набок, чтобы вернее добраться до лакомого кусочка в лице Белкулы. Но вместо нежного мяса разверстый клюв натыкается на свинцовый ствол пушки в руках у Белкулы. Груз свинца тянет чудовище вниз, в пучину – где его пожирают его же собратья.
Вот так Белкула спасает «Барыш» от погибели. Вода за бортом бурлит и сверкает серебряными плавниками, но сие грандиозное зрелище интересно лишь Колпачку, все остальные на судне – включая капитана, человека во всех отношениях надежного и рассудительного, – восхищенно таращатся на свою спасительницу и бессвязно бормочут какую-то чушь.
О том, как Безумная Грета выходит в море, с небольшим отступлением на тему морской диеты
Тот же ветер, что толкает вперед корабли людей добрых и праведных, подгоняет и скверных грешников. Безумная Грета в отличие от своей жертвы не находит приятности в море: ибо богатства, каковые скрывает морская пучина, лежат в глубине недоступной, в развороченных чревах погибших кораблей, и видят их только кальмары и пучеглазые рыбы. Поживиться на море нечем – что взять с утлых рыбачьих лодчонок?! Нет. Безумную Грету радует лишь одно (если стервятникам радость вообще доступна): возбуждение погони. Уже два дня маячит на горизонте ни о чем не подозревающий «Барыш».
Когда на море спускается густой туман – непроглядная мгла, в которой теряются даже запахи, – погоню приходится временно прекратить. Безумная Грета беснуется от бессилия и срывает свое раздражение на сопровождающих ее женщинах посредством жестокого рукоприкладства и грубой брани. Даже любимицы и приближенные не избежали проклятия сифилисом и нищетой. И когда море вдруг начинает кишеть чудовищами, это становится чуть ли не облегчением для женщин на корабле – теперь Грете уже не до них. Они перекидывают через борт веревки с крючками и ловят зубастых акул и клыкастых угрей, вытаскивают их на палубу и швыряют на доски, чтобы потом выпотрошить и съесть. Все залито ледяной рыбьей кровью. Сама Безумная Грета голыми руками хватает кракена, ломает ему хребет и высасывает студенистую жижу у него из глаз.
Туман внезапно рассеивается. Над морем разносится тошнотворный аромат роз. Туши объевшихся чудищ качаются на волнах. Но если Белкула не трогает гадов морских, то Безумная Грета враз прозревает, чем тут поживиться. Любой мастер-чучельник, не торгуясь, отвалит немалые деньги за такие диковины. Она немедленно подряжает свое бабское воинство, и женщины принимаются за работу: вытаскивают из воды полусонных и вялых с обжорства чудовищ, словно линей – из садка, и свежуют их заживо. Буквально за час, говорю я вам, море у Фрисии было расчищено от чудовищ. Они превратились в пирог из Бегемота и похлебку из морского слизня, в паштет из пучеглазой акулы и суп из гигантских кальмаров.
И вот шкуры прибиты гвоздями к палубе, чтобы сохли, и Безумная Грета встает на носу и рыщет глазами по морским просторам в поисках «Барыша» – точки на горизонте.
О том, как Белкула сходит на берег в Гедоне; и о правах и свободах тамошних граждан
Республика Гедон – большая хохма среди картографов – представляет собой остров, покрытый зеленью, в обрамлении песка цвета слоновой кости. Три горы возвышаются над густыми лесами, над фаллическими башнями и куполами в форме женских грудей, словно головы великанов над зеленой водой. Ну чем не райский сад, размышляет Колпачок, и его губы покалывает от нежданной улыбки.
Приближаясь к гавани, «Барыш» проходив мимо роскошного пляжа, где гедонцы нежатся на песочке, подобно тюленям. Они почти полностью голые. Черные тряпочки на чреслах врезаются сзади между ягодиц, так что седалища разморенных на солнышке островитян явлены миру во всей красе; мужские детородные члены и соски на грудях у женщин едва прикрыты морскими ракушками. Колпачок с изумлением наблюдает, как гедонцы на пляже натирают друг друга какими-то мазями. Белкула взирает на эту картину завороженно, и глаза у нее горят.
– Даже не думай, – говорит Колпачок. – Мы сюда ненадолго, запастись провиантом и пресной водой. Еще до обеда отчалим.
Он тут же жалеет о сказанном, ибо Белкула становится все беспокойнее.
Вот и гедонская гавань. Портовая площадь окружена с трех сторон высокими зданиями из гранита и вся заставлена мраморными статуями: красивые юноши с возбужденными членами и прелестные женщины во фривольных позах, с пустыми симметричными лицами. Щедро одаренные для плотской любви (но не природой, а мастерами-ваятелями, не чурающимися, как видно, художественных гипербол), эти статуи похожи на неуемных любовников, окаменевших flagrante delicto, с именем поставщика, вытравленном на задах. Сами позы статуй также весьма недвусмысленно намекают на основное занятие местных жителей. Сразу понятно, что здесь вам доставят самые утонченные удовольствия: например, ублажат языком и живой макрелью – и при желании расчешут вам волосы на лобке частым гребнем.
– Господи, – стонет Колпачок, – и тут то же самое.
Из-за каменных статуй выходят красивые девушки из плоти и крови. Они подходят к причалу, где пришвартовался «Барыш», страстно ласкают спелые сливы в корзинках и производят фелляцию длинных батонов – надо думать, хотят их продать, только каким-то уж очень нетрадиционным способом. Колпачок, стараясь казаться невозмутимым, спрашивает у Белкулы, не купить ли ей хлеба. Но вот незадача: Белкулы уже нет рядом – ее вообще нигде нет.
Колпачок тут же впадает в панику. Он бежит сломя голову вниз по сходням, распихивая локтями гедонских торговцев. Он лихорадочно шарит глазами по площади, высматривая Белкулу в толпе блудливых островитян. Но ее нигде нет. Признав свое поражение, он в отчаянии оседает на швартовную тумбу, где к нему тут же подсаживается молоденький паренек, голый по пояс.
– Вы не с этого судна из Гента? – Парень достаточно бегло говорит по-голландски. – Меня зовут Бландус Влааг. Я надзиратель в здешней тюрьме. Я к вам по поводу юной барышни…
– Барышни, да. И что она натворила?
– Боюсь, ее взяли под стражу. Приставала к прохожим на улице с непристойными предложениями без соответствующего разрешения. Неконвенционное домогательство. Плюс отсутствие медицинского сертификата. Плюс отказ подписать договор о согласии на взаимоприятственную прелюдию.
– Что?! Она просто пристала к кому-то на улице?!
– При отсутствии необходимых бумаг.
Колпачок умоляет о снисхождении: Белкула нездешняя, объясняет он, она не хотела ничего дурного, просто она не знает, как надо вести себя в обществе. Бландус Влааг вяло кивает и говорит, что проводит Колпачка до тюрьмы.
– Поговорите с моими начальниками, – предлагает он.
И они мчатся чуть ли не бегом – один полуголый, другой закутанный до ушей – по улицам островной столицы.
По декору и архитектуре Гедонополис мало чем отличается от Гента. И лишь откровенные фрески с изображением совокупляющих пар (троек, четверок и т.д.) отличают сей город от его континентальных собратьев. Также бросается в глаза нездоровая тяга островитян обнажаться – больше, чем это необходимо в таком климате. Колпачок очень старается не отставать от своего провожатого, но его все равно отвлекают до неприличия короткие юбки у женщин и тесные штаны у мужчин, так что мошонки и члены – все напоказ, и почему-то безрадостные улыбки прохожих.
– Наверное, вас изумляют, – высказывает догадку Бландус Влааг, – сии доказательства наших свобод.
– А раньше что, никаких свобод не было?
– Раньше все было весьма печально. Старомодные правила поведения, глупые ограничения. Раньше секс на Гедоне всячески подавляли, и если кто занимался сексом, то трясся при этом от страха, как бы чего не вышло. Но потом народ возмутился. Случилось восстание, и то, что было необходимым злом, стало Неотъемлемым Правом всякого гражданина, утвержденной законом Легитимной Потребностью.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33
Несмотря на кошмарную вонь на пристани, Безумная Грета все же находит нужный среди тысячи запахов.
– Корабль! – кричит она. – Мне нужен корабль!
Ее воинству вовсе не требуется Белкулино обаяние, чтобы раздобыть необходимый транспорт. Размахивая ножами лучшего столового серебра, толпа женщин врывается на торговое судно из Данвича и поднимает паруса. Безумная Грета стоит на корме и нюхает ветер.
– Поднять якоря, – командует она. Для судна есть один путь: вниз по течению, к морю.
КОНЕЦ ВТОРОЙ КНИГИ
Внезапная неодолимая жажда прерывает рассказ пьяной бабы. Она причмокивает губами и пытается облизать их сухим языком. Слушатели, захваченные рассказом, без слов наполняют ее опустевшую флягу.
– Ой, хорошо. – Пьяная баба вытирает вино с подбородка. – А теперь, эта… Мне нужно перо и чернила.
Все, кто есть на борту, начинают рассеянно хлопать себя по карманам. Необходимые писчие принадлежности находятся лишь у монаха. С опаской и видимой неохотой он передает пьяной бабе инструменты своей профессии. Отодвинув монашку крутым бедром, пьяная баба склоняется над столом, окунает перо в вино и чертит карту Белкулиных странствий по морю.
– Ну вот. Ежели кто сбился с курса, пусть глянет сюда, – объявляет она.
После чего, подмигнув оскорбленной монашке, продолжает рассказ…
КНИГА ТРЕТЬЯ
Про морских чудищ, и о том, как Белкула спасает корабль от погибели
Белкула стоит на палубе «Барыша», отвлекая команду от исполнения служебных обязанностей. Она никогда раньше не видела моря, не ощущала волнения первозданной стихии у себя под ногами. Полной грудью вдыхает она просоленный воздух; грудастая сирена, резная фигура на носу корабля, по сравнению с ней кажется просто карлицей.
На судне нет никого, кто не прельстился бы чарами великолепной Белкулы – растревожен даже Колпачок. Он не то чтобы не одобряет пристрастия подруги к матросам, просто, как и любой нигилист, он ужасно боится смерти, а секс, который, как говорят, продлевает жизнь и оттягивает неизбежный конец, в изменчивом море, весьма вероятно, может его и приблизить.
– Твои амурные похождения, – говорит он, покашливая в кулак, – меня не касаются, каждый живет, как хочет – все в порядке, любезный, вы не волнуйтесь, я стою к вам спиной, – но тебе разве не кажется, что ты отвлекаешь людей от работы и, таким образом, подвергаешь всех нас опасности? С морем, знаешь ли, шутки плохи, оно не прощает пренебрежительного отношения к себе.
Подпрыгивая на лице распаленного корабельного гардемарина, Белкула отвечает, что ей так не кажется. В ее голосе нет ни злобы, ни раздражения (зато в приглушенной брани матроса злобы хватает на двоих), она искренне не понимает, какой может быть вред в удовольствии. Пусть Колпачок, если хочет, дрожит и волнуется; чем он, собственно, и занимается, съежившись в трюме, – весь от волнения зеленый.
Ветер попутный, подняты все паруса. «Барыш» идет полным ходом вдоль побережья Зееланда. В корабельной команде, которая состоит из датчан и голландцев, царит полное согласие – это уже не команда, а как будто одна семья, связанная узами сладострастия. Вопреки мрачным прогнозам мнительного Колпачка, боевой дух на судне – отменный. И так продолжается до тех пор, пока они не подходят к провинции Ноорд-Холланд.
Холодные серые воды Западной Фрисии – у побережья Скиермонникоогеллингланда – кишат морскими чудовищами. Кредул Роттердамский упоминает в своих трудах Бегемота, подобного носорогу; greet zeekreft, мясо которого высоко ценят французы (хотя они все съедят, не поморщатся); рыбу-леопарда, водяного слизня и Левиафана, глотающего пророков. Когда «Барыш» входит в туманную область, именуемую Монстерактиг Страат, матросы, все как один, начинают трястись и невнятно мычать. Белкула, вся растревоженная и возбужденная, спускается в трюм и расталкивает Колпачка, который спал сладким сном, забившись подальше в уголок.
– Оставьте уже человека в покое, – стонет бедняга спросонья. – Ты же знаешь, что я ни на что не способен!
Белкула уже успела привыкнуть к брюзгливому нраву своего сердечного друга, и поэтому не обращает внимания на его возмущенные вопли. Она хватает его за руку и тянет на палубу, опасаясь за жизнь своих ражих любовников.
Туман снаружи такой густой, что Колпачок не различает в нем даже пышных телес своей спутницы и подруги. Он спотыкается о канат, ударяется головой о нок-рею и даже с каким-то угрюмым удовлетворением натыкается на корабельную пушку своим бесполезным хозяйством.
– На помощь! На помощь! – кричат матросы в тумане, сверкающем чешуей. Капитан, случайно наткнувшись на необъятную грудь Белкулы, падает на колени и молит о помощи:
– Помоги нам, juffrouw, умоляю. Как можно отбиться от рыбины, если мы ее даже не видим?
В тумане слышится хруст костей – чудовище пожирает кого-то заживо. Белкула вся преисполнена сострадания. Она велит, чтобы ее привязали покрепче к грота-штагу, потом раздувается, что твоя рыба-иглобрюх, и всасывает в себя весь туман. Три могучих глотка, и небо вновь проясняется, а Белкула – чей живот, как алхимический тигель, где происходит волшебная трансмутация элементов, – пускает мощные ветры с ароматом цветущих роз.
Теперь, когда нет пелены тумана, уже ничто не скрывает чудовище, атакующее «Барыш». Представьте себе осьминога в два раза больше быка, с глазами, как блюдца, и клювом, как у попугая. Его цепкие щупальца достают до марса, и от них нет спасения.
Капитан, чей дух подкрепился надеждой, призывает матросов сражаться. Но корабельная пушка безмолвствует, и тогда Белкула хватает орудие, словно какой-нибудь огурец, и выходит один на один с разъяренным чудовищем.
– Бога ради, – кричит Колпачок, – побереги себя!
Осьминог, отупевший от голода, наклоняет корабль набок, чтобы вернее добраться до лакомого кусочка в лице Белкулы. Но вместо нежного мяса разверстый клюв натыкается на свинцовый ствол пушки в руках у Белкулы. Груз свинца тянет чудовище вниз, в пучину – где его пожирают его же собратья.
Вот так Белкула спасает «Барыш» от погибели. Вода за бортом бурлит и сверкает серебряными плавниками, но сие грандиозное зрелище интересно лишь Колпачку, все остальные на судне – включая капитана, человека во всех отношениях надежного и рассудительного, – восхищенно таращатся на свою спасительницу и бессвязно бормочут какую-то чушь.
О том, как Безумная Грета выходит в море, с небольшим отступлением на тему морской диеты
Тот же ветер, что толкает вперед корабли людей добрых и праведных, подгоняет и скверных грешников. Безумная Грета в отличие от своей жертвы не находит приятности в море: ибо богатства, каковые скрывает морская пучина, лежат в глубине недоступной, в развороченных чревах погибших кораблей, и видят их только кальмары и пучеглазые рыбы. Поживиться на море нечем – что взять с утлых рыбачьих лодчонок?! Нет. Безумную Грету радует лишь одно (если стервятникам радость вообще доступна): возбуждение погони. Уже два дня маячит на горизонте ни о чем не подозревающий «Барыш».
Когда на море спускается густой туман – непроглядная мгла, в которой теряются даже запахи, – погоню приходится временно прекратить. Безумная Грета беснуется от бессилия и срывает свое раздражение на сопровождающих ее женщинах посредством жестокого рукоприкладства и грубой брани. Даже любимицы и приближенные не избежали проклятия сифилисом и нищетой. И когда море вдруг начинает кишеть чудовищами, это становится чуть ли не облегчением для женщин на корабле – теперь Грете уже не до них. Они перекидывают через борт веревки с крючками и ловят зубастых акул и клыкастых угрей, вытаскивают их на палубу и швыряют на доски, чтобы потом выпотрошить и съесть. Все залито ледяной рыбьей кровью. Сама Безумная Грета голыми руками хватает кракена, ломает ему хребет и высасывает студенистую жижу у него из глаз.
Туман внезапно рассеивается. Над морем разносится тошнотворный аромат роз. Туши объевшихся чудищ качаются на волнах. Но если Белкула не трогает гадов морских, то Безумная Грета враз прозревает, чем тут поживиться. Любой мастер-чучельник, не торгуясь, отвалит немалые деньги за такие диковины. Она немедленно подряжает свое бабское воинство, и женщины принимаются за работу: вытаскивают из воды полусонных и вялых с обжорства чудовищ, словно линей – из садка, и свежуют их заживо. Буквально за час, говорю я вам, море у Фрисии было расчищено от чудовищ. Они превратились в пирог из Бегемота и похлебку из морского слизня, в паштет из пучеглазой акулы и суп из гигантских кальмаров.
И вот шкуры прибиты гвоздями к палубе, чтобы сохли, и Безумная Грета встает на носу и рыщет глазами по морским просторам в поисках «Барыша» – точки на горизонте.
О том, как Белкула сходит на берег в Гедоне; и о правах и свободах тамошних граждан
Республика Гедон – большая хохма среди картографов – представляет собой остров, покрытый зеленью, в обрамлении песка цвета слоновой кости. Три горы возвышаются над густыми лесами, над фаллическими башнями и куполами в форме женских грудей, словно головы великанов над зеленой водой. Ну чем не райский сад, размышляет Колпачок, и его губы покалывает от нежданной улыбки.
Приближаясь к гавани, «Барыш» проходив мимо роскошного пляжа, где гедонцы нежатся на песочке, подобно тюленям. Они почти полностью голые. Черные тряпочки на чреслах врезаются сзади между ягодиц, так что седалища разморенных на солнышке островитян явлены миру во всей красе; мужские детородные члены и соски на грудях у женщин едва прикрыты морскими ракушками. Колпачок с изумлением наблюдает, как гедонцы на пляже натирают друг друга какими-то мазями. Белкула взирает на эту картину завороженно, и глаза у нее горят.
– Даже не думай, – говорит Колпачок. – Мы сюда ненадолго, запастись провиантом и пресной водой. Еще до обеда отчалим.
Он тут же жалеет о сказанном, ибо Белкула становится все беспокойнее.
Вот и гедонская гавань. Портовая площадь окружена с трех сторон высокими зданиями из гранита и вся заставлена мраморными статуями: красивые юноши с возбужденными членами и прелестные женщины во фривольных позах, с пустыми симметричными лицами. Щедро одаренные для плотской любви (но не природой, а мастерами-ваятелями, не чурающимися, как видно, художественных гипербол), эти статуи похожи на неуемных любовников, окаменевших flagrante delicto, с именем поставщика, вытравленном на задах. Сами позы статуй также весьма недвусмысленно намекают на основное занятие местных жителей. Сразу понятно, что здесь вам доставят самые утонченные удовольствия: например, ублажат языком и живой макрелью – и при желании расчешут вам волосы на лобке частым гребнем.
– Господи, – стонет Колпачок, – и тут то же самое.
Из-за каменных статуй выходят красивые девушки из плоти и крови. Они подходят к причалу, где пришвартовался «Барыш», страстно ласкают спелые сливы в корзинках и производят фелляцию длинных батонов – надо думать, хотят их продать, только каким-то уж очень нетрадиционным способом. Колпачок, стараясь казаться невозмутимым, спрашивает у Белкулы, не купить ли ей хлеба. Но вот незадача: Белкулы уже нет рядом – ее вообще нигде нет.
Колпачок тут же впадает в панику. Он бежит сломя голову вниз по сходням, распихивая локтями гедонских торговцев. Он лихорадочно шарит глазами по площади, высматривая Белкулу в толпе блудливых островитян. Но ее нигде нет. Признав свое поражение, он в отчаянии оседает на швартовную тумбу, где к нему тут же подсаживается молоденький паренек, голый по пояс.
– Вы не с этого судна из Гента? – Парень достаточно бегло говорит по-голландски. – Меня зовут Бландус Влааг. Я надзиратель в здешней тюрьме. Я к вам по поводу юной барышни…
– Барышни, да. И что она натворила?
– Боюсь, ее взяли под стражу. Приставала к прохожим на улице с непристойными предложениями без соответствующего разрешения. Неконвенционное домогательство. Плюс отсутствие медицинского сертификата. Плюс отказ подписать договор о согласии на взаимоприятственную прелюдию.
– Что?! Она просто пристала к кому-то на улице?!
– При отсутствии необходимых бумаг.
Колпачок умоляет о снисхождении: Белкула нездешняя, объясняет он, она не хотела ничего дурного, просто она не знает, как надо вести себя в обществе. Бландус Влааг вяло кивает и говорит, что проводит Колпачка до тюрьмы.
– Поговорите с моими начальниками, – предлагает он.
И они мчатся чуть ли не бегом – один полуголый, другой закутанный до ушей – по улицам островной столицы.
По декору и архитектуре Гедонополис мало чем отличается от Гента. И лишь откровенные фрески с изображением совокупляющих пар (троек, четверок и т.д.) отличают сей город от его континентальных собратьев. Также бросается в глаза нездоровая тяга островитян обнажаться – больше, чем это необходимо в таком климате. Колпачок очень старается не отставать от своего провожатого, но его все равно отвлекают до неприличия короткие юбки у женщин и тесные штаны у мужчин, так что мошонки и члены – все напоказ, и почему-то безрадостные улыбки прохожих.
– Наверное, вас изумляют, – высказывает догадку Бландус Влааг, – сии доказательства наших свобод.
– А раньше что, никаких свобод не было?
– Раньше все было весьма печально. Старомодные правила поведения, глупые ограничения. Раньше секс на Гедоне всячески подавляли, и если кто занимался сексом, то трясся при этом от страха, как бы чего не вышло. Но потом народ возмутился. Случилось восстание, и то, что было необходимым злом, стало Неотъемлемым Правом всякого гражданина, утвержденной законом Легитимной Потребностью.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33