Она колебалась, хмурясь и покусывая губы, словно хотела сказать что-то еще. Вместо этого донья Мерседес подхватила меня под руку и повела в свою рабочую комнату.
Едва мы вошли, она начала метаться из одного угла комнаты в другой, осматривая по нескольку раз одни и те же места, разгребая и переставляя вещи на столе, алтаре и внутри остекленного буфета. - я не могу найти его, - наконец сказала она.
- Что ты потеряла? Может быть я знаю, где это лежит? - не выдержала я.
Она было открыла рот, но ничего не сказав, отвернулась к алтарю. Сначала донья Мерседес зажгла свечу, прикурила сигару и раскуривала ее без остановки до тех пор, пока не остался лишь окурок. Ее глаза следили за пеплом, падавшим на металлическую тарелку перед ней. Затем она резко обернулась, взглянула на меня и опустилась на пол. Переставив несколько бутылок под столом, она вытащила оттуда золотое ожерелье, украшенное множеством медалей.
- Что ты... - я остановилась на полуслове, вспомнив ночь, когда она подбросила ожерелье высоко в небо. - когда ты увидишь медали вновь, ты вернешься в каракас, - сказала она тогда. Я никак не могла разобраться, была ли это шутка или я просто была очень усталой, когда оказалась свидетельницей их падения. С тех пор я их больше не видела и полностью забыла о медалях.
Мерседес Перальта усмехнулась и встала. Она повесила медали мне на шею и сказала: - чувствуешь, какие они тяжелые? Чистое золото!
- Они и вправду тяжелые! - воскликнула я, поддерживая связку руками. Гладкие блестящие медали имели буйный оранжевый оттенок, характерный для Венесуэльского золота. Они располагались по величине от десятипенсовой монеты до серебряного доллара. Не все медали были церковными. Некоторые изображали индейских вождей времен испанских завоевателей. - для чего они?
- Для постановки диагноза, - сказала донья Мерседес. - для целительства. Они полезны каждому, кто был выбран для них. - громко вздохнув, она села около стола.
С ожерельем на шее я стояла перед ней. Мне хотелось спросить ее, куда положить медали, но чувство полного опустошения лишило меня дара речи. Я смотрела ей в глаза и видела в них беспредельную печаль и грустное раздумье.
- Сейчас ты испытанный медиум, - прошептала она. - но твое время здесь подошло к концу.
На этой неделе она пыталась помочь мне вызвать дух ее предка. Но оказалось, что мои заклинания не имеют больше силы. Мы не смогли заманить духа, хотя я делала это одна каждую ночь уже несколько месяцев.
Донья Мерседес засмеялась тихим, звонким смехом, который прозвучал почему-то зловеще. - дух сообщил нам, что твое время прошло. Ты выполнила то, ради чего пришла сюда. Ты пришла передвинуть для меня колесо случая. Я же повернула его для тебя той ночью, когда увидела тебя на площади. В тот миг мне захотелось, чтобы ты пришла сюда. Не сделай я этого, ты бы никогда не нашла того, кто указал бы тебе на мою дверь. Видишь, я тоже, используя свою тень ведьмы, создала для тебя звено.
Она собрала со стола коробки, свечи, банки и образцы материи, сгребла все это руками и медленно поднялась. - помоги мне, - сказала она, указав подбородком на застекленный буфет.
Аккуратно расставив вещи на полках, я повернулась к алтарю и подровняла статуи святых.
- Часть меня всегда будет с тобой, - тихо произнесла донья Мерседес. - где бы ты ни была, что бы ты ни делала, мой невидимый дух всегда будет рядом. Судьба соединила нас невидимой нитью и связала навеки.
Мысль о том, что она прощается со мной, вызвала слезы на глазах. Это было откровение. Я считала само собой разумеющимся любить ее беззаботно и легко, как любят стариков. Мне не удалось выразить свои чувства, так как в этот миг в комнату ворвалась старая женщина.
- Донья Мерседес! - закричала она, сцепив свои морщинистые руки на усохшей груди. - помоги Кларе. У нее припадок, и я не смогла привести ее сюда. Она лежит, как мертвая. - женщина говорила очень быстро. Когда она подошла к целительнице, ее голос превратился в крик. - я не знаю, что делать. Доктора уже не вызовешь, а я знаю, что у нее припадок. - она замолчала и перекрестилась. Оглядев комнату, она увидела меня. - я не думала, что у тебя будут пациенты, - прошептала она виновато.
Предложив женщине стул, донья Мерседес успокоила ее. - не волнуйся, Эмилия. Музия не пациент. Она моя помощница. - она отправила меня принести из кухни ее корзину.
Выходя, я услышала, как донья Мерседес спросила Эмилию, навещали ли Клару ее тетушки. Я подошла поближе к портьере, чтобы услышать ответ женщины.
- Они уехали только этим утром, - сказала она. - они были здесь почти неделю. Они хотят вернуться сюда. И Луизито приезжал. Он хочет забрать Клару в каракас.
И хотя я не могла оценить, какой информацией обладает донья Мерседес, я знала, что именно она сочтет нужным взять из дома. Я знала, что она отправит Эмилию в аптеку купить флакон лувии де оро (золотого дождя), бутылку лувии де плато (серебряного дождя) и бутылку ла мано подероза (могучей руки). Эти цветочные экстракты, смешанные с водой, служили для омовения околдованных в их домах. Это задание обычно выполняли сами околдованные.
Долина и плавные склоны южной части города, прежде отведенные под поля сахарного тростника, были очищены для индустриального центра и непривлекательных рядов современных домов. Среди них, как след прошлого, покоились останки гасиенды эль ринко - длинное розовое здание и фруктовый сад.
Некоторое время донья Мерседес и я стояли, рассматривая дом и облупившуюся краску на стенах. Двери и ставни были заколочены. Изнутри не доносилось ни звука. Ни один лист не шевелился на деревьях.
Мы прошли парадные ворота. Шум машин на улицах затих, приглушенный высокими стенами и деревьями, которые заслоняли жаркое солнце.
- Ты думаешь, Эмилия уже вернулась? - шепнула я, напуганная этой жуткой тишиной. Причудливые тени ветвей метались по широкой аллее.
Не ответив мне, донья Мерседес вошла в дом. Порыв ветра, пахнув разложением, бросил нам под ноги опавшую листву. Мы прошли по широкому коридору, который примыкал к внутреннему патио, наполненному тенью и прохладой. Вода сочилась из плоской посудины, которая была водружена на поднятые руки пухлого ангела.
Мы свернули за угол и пошли по другому коридору мимо бесконечных комнат. Полуоткрытые двери позволяли мельком видеть бесподобные остатки раскиданной как попало обстановки. Я видела простыни поверх диванов и кресел, свернутые ковры и опрокинутые статуэтки. Покосившиеся зеркала, картины и портреты были прислонены к стенам, словно ожидая того момента, когда их повесят вновь. Донью Мерседес, по-видимому, совершенно не занимал хаос, царивший в доме, и она только пожала плечами, когда я начала его обсуждать.
Она уверенно вошла в большую, слабо освещенную спальню, в центре которой стояла широкая, из красного дерева кровать, покрытая тонким, как туман, накомарником. Темные и тяжелые портьеры закрывали окна, на туалетном столике стояло зеркало, аккуратно задернутое темной тканью. Запах горелого жира, ладана и святой воды заставил меня подумать о церкви. На полу, кровати, на двух креслах и ночном столике - везде валялись небрежно сваленные книги. Они лежали даже на перевернутом ночном горшке.
Мерседес Перальта включила лампу на ночном столике. - Клара, позвала она тихо, откидывая в сторону сетку накомарника.
Ожидая увидеть ребенка, я стояла, удивленно рассматривая молодую женщину, возможно лет двадцати. Она полулежала, прислонясь к передней спинке кровати, все ее конечности были перекошены, как у тряпичной куклы, которую небрежно бросили на кровать. Красный китайский шелковый халат с вышитыми драконами едва прикрывал ее сладострастную фигуру. Несмотря на растрепанный вид, она была потрясающе красива, с высокими выдающимися скулами, чувственным пухлым ртом и темной кожей, блестевшей нежным глянцем.
- Негрита, Кларита, - позвала донья Мерседес, мягко встряхивая ее за плечи.
Молодая женщина резко открыла глаза, словно кто-то силой вытащил ее из кошмара. Она села, ее зрачки были невероятно расширены, слезы потекли по ее щекам, но лицо ничего не выражало.
Откинув книги в сторону, донья Мерседес поставила свою корзинку около кровати, вытащила носовой платок и, побрызгав на него своим любимым средством, приложила его к носу женщины.
Духовная инъекция, как донья Мерседес называла свою смесь, по-видимому, не оказала на женщину влияния, она лишь вяло пошевелилась. ну почему я не могу умереть в покое? - прошептала она, ее голос был капризным и усталым.
- Не болтай ерунды, Клара, - сказала донья Мерседес, что-то разыскивая в своей корзине. - когда человек собирается умереть, я с радостью помогаю ему подготовиться к его вечному сну. Конечно, есть болезни, ведущие к смерти тела, но твое время еще не пришло. - как только донья Мерседес нашла то, что искала, она встала и кивнула мне подойти поближе. - оставайся с ней. Я скоро вернусь, - тихо шепнула она мне в ухо.
Я с тревогой смотрела, как Мерседес Перальта выходит из комнаты, затем перевела свое внимание на постель и перехватила взгляд женщины, наполненный мертвящей неподвижностью. Она почти не дышала, но кажется сознавала то, что я пристально разглядываю ее. Она медленно приоткрыла веки и лениво мигнула, ослепленная тусклым светом. Клара потянулась к ночному столику, нашарила щетку и спросила: - ты не могла бы заплести мои волосы?
Я кивнула и, улыбаясь, взяла щетку. - на одну или две косички? спросила я, расчесывая ее длинные вьющиеся волосы и перебирая спутавшиеся прядки. Как у доньи Мерседес, ее волосы пахли розмарином. - ну как тебе эта милая толстая косичка?
Клара не ответила. Застывшим отсутствующим взглядом она пристально разглядывала дальнюю стену комнаты, где в овальных рамах висели фотографии, украшенные пальмовыми листьями, сложенными крест накрест.
С искаженным от боли лицом она повернулась ко мне. Ее конечности забились сильной дрожью. Лицо потемнело, и она ловила воздух ртом, пытаясь подтолкнуть меня к спинке кровати.
Я побежала к двери, но побоялась оставить ее одну и не посмела уйти из комнаты. Несколько раз я кричала, призывая донью Мерседес, но ответа не было. Уверенная, что свежий воздух пойдет Кларе на пользу, я шагнула к окну и отдернула портьеру. Слабый проблеск дневного света еле пробивался снаружи. Его заслоняла листва фруктовых деревьев, которые, переливаясь цветами, гоняли тени по комнате. Но теплый ветер, влетевший в окно, лишь повредил Кларе. Ей становилось все хуже. Тело конвульсивно тряслось. Дергаясь и задыхаясь, она рухнула на постель.
Испугавшись, что в эпилептическом припадке она может перекусить себе язык, я попыталась засунуть рукоятку щетки для волос между ее лязгающими зубами. Это наполнило ее ужасом. Ее глаза вылезали из орбит. Ногти на руках превратились в фиолетовые пятна. Видно было, как в распухших венах на шее дико пульсировала кровь.
Совершенно не зная, что делать, я вцепилась в золотые медали, которые все еще висели на моей шее, и начала качать их перед ее глазами. У меня не было никаких идей и мыслей; это была чисто автоматическая реакция. Негрита, Кларита, - шепнула я то, что слышала от доньи Мерседес.
В слабом усилии она попыталась поднять руку. Я опустила ей на ладонь ожерелье. Тихо завывая, она прижала медали к груди. Казалось, она втягивает в себя какую-то магическую силу. Вздутые вены на шее опали, дыхание успокоилось. Зрачки уменьшились, и я заметила, что в ее глазах больше не было темноты, в них засиял янтарно-коричневый свет. Слабая улыбка коснулась ее губ, насухо прикленных к зубам. Закрыв глаза, она отпустила медали и боком скользнула в постель.
Донья Мерседес вошла так тихо, что мне показалось, будто она материализовалась около кровати по вызову теней, кружившихся по комнате. В руках она держала большую алюминиевую кружку, наполненную ужасно пахнувшим зельем. В своей руке она крепко сжимала пачку газет. Закусив губы, она жестом приказала мне хранить молчание, затем поставила кружку на ночной столик и опустила газеты на пол. Она подняла с постели золотое ожерелье и повесила его себе на шею.
Зашептав молитву, донья Мерседес зажгла свечу и, покопавшись в своей корзине, вытащила крошечный комочек белого теста, завернутого в листья. Она скатала тесто в шарик и бросила его в кружку. Шарик мгновенно с шипением растворился. Она помешала зелье пальцем и, попробовав его, поднесла кружку к губам Клары.
- Пей, - приказала она. Молча, со странно бесстрастным выражением, целительница наблюдала, как Клара глотает жидкость.
Едва заметная улыбка появилась на лице молодой женщины. Из ее губ вырвался резкий смех, который перешел в ужасную болтовню. Я не могла разобрать ни одного слова. Секундой позже она улеглась в постель, прерывисто шепча извинения и умоляя о прощении.
Совершенно не затронутая ее вспышкой, донья Мерседес склонилась над Кларой и начала массировать область вокруг ее глаз. Пальцы целительницы описывали круги одинакового диаметра. Она передвигалась к ее вискам, затем мазками, идущими вниз, начала массировать оставшуюся часть лица, словно сдирала липкую маску. Искусно передвинув Клару на край постели, она расположила ее голову над газетами и давила на спину Клары до тех пор, пока ту не вырвало.
Одобрительно крякнув, донья Мерседес осмотрела темную массу на полу, завернула ее в бумагу и связала узел веревкой. - сейчас мы похороним это месиво где-нибудь снаружи, - сказала она и одним быстрым движением подняла Клару на ноги. Она ласково отерла ее лицо и поправила пояс на ее халате.
- Музия, - позвала донья Мерседес, обернувшись ко мне. - возьми другую руку Клары.
Поддерживая ее с двух сторон, мы медленно прошли коридор, ведущий во двор, и спустились по широким цементным ступеням вниз по склону, туда, где росли фруктовые деревья. Здесь донья Мерседес похоронила сверток в глубокой яме, которую она заставила меня вырыть. Клара стояла на каменной ступеньке и равнодушно смотрела на нас.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30