Слишком давние корни отягощают всю эту историю, к тому же существует и нечто другое…
— Что именно?
— Дом. Не следует забывать о самом поместье.
— Как я могу это сделать? — спросила она. — Я родилась здесь.
— Как и я, — сказал он. — По крайней мере был зачат. Рассказать об этом?

— Это неправда! — Распахнув дверь, Кейт встряхнула мать за плечи. — Признайся, что ты была неправа! — Она кричала, лицо ее побледнело, слабый свет, сочившийся из коридора, подчеркивал кости лица. Пальцы ее впивались в плоть Рут.
— Что?.. — Ничего не понимая, Рут оттолкнула от себя руки дочери. Транквилизатор, который она приняла, еще притуплял ее реакцию. Саймон повернулся на бок, натягивая покрывало на уши.
Опершись на локоть, Рут потянулась к выключателю лампы.
— Кейт, где ты была ? — спросила она, начиная приходить в себя. — Почему так поздно?
— Еще не поздно, сейчас только одиннадцать часов. Ты прекрасно знаешь, где я была… и я хочу услышать твой ответ сейчас же !
— Ради бога, Кейт! Разве нельзя подождать до утра?
— Нет, нельзя! Вот что, мама, отвечай! Значит, тебя изнасиловали? И это сделал дядя Питер? А ты хочешь услышать его мнение об этом?!
— Какая разница! Он всегда лжет , ты должна это знать! — Рут отбросила назад свалившиеся на глаза волосы.
— Почему ты так его ненавидишь? Почему ты продолжаешь этот раздор?
— Это не я продолжаю, а он! Это он не дает ничего забыть! — Рут выбралась из постели и туманным взглядом отыскивала шлепанцы.
Но рядом с ней одеяло прикрывало лицо Саймона, словно его не было здесь.
— Скажи мне!
— Ничего хорошего ты не услышишь.
— Значит, ты считаешь, что он — мой отец? — Жуткий в этом сумраке голос ее разносился в открытую дверь, по коридорам. — Почему ты не хочешь сказать мне?
— Иди спать! — вмешался наконец в разговор Саймон, откидывая назад простыни.
Он встал с постели, и Кейт отступила на шаг.
— И что же ты сейчас делаешь, Кейт Банньер? Чего ты хочешь этим достичь? Или просто хочешь устроить цирковое представление, мерзкую двухгрошовую мелодраму? — Он кричал, стоя в своей смешной полосатой пижаме.
Она ответила:
— Значит, мы сестра и брат? Скажи тогда мне ты, дядя Саймон, у нас один отец?
— Ради всего святого, оставь эту тему, Кейт. — Рут шагнула мимо нее на площадку. — Незачем извлекать на свет эту старую историю. Ты не знаешь, что делаешь. Ты ничего не понимаешь. — Каштановые волосы Рут были взлохмачены. — Не выпить ли нам теперь чаю, раз мы все равно проснулись?
Кейт вышла за ней в коридор. Их слова отдавались в провале лестничной клетки, но в доме было тихо. Решительным движением она скользнула вперед, перекрывая матери дорогу к лестнице.
— Только одно слово. Одно слово и все. Это пустяк. Скажи мне: Питер Лайтоулер действительно мой отец?
Рут оперлась руками на балюстраду, отвернув лицо от дочери, пряча глаза.
— Нет, я так не считаю, — произнесла она негромко. — Я бы сказала тебе, если бы только была уверена, но это не так. Там была неразбериха во времени.
Кейт повернула ее.
— Я не верю тебе! Разве можно спутать такое? Ты же была там!
— Это было давно, Кейт. Мы накурились всякой дряни, еще были таблетки, словом, вечеринка. Я напилась… и просто не помню!
Кейт смотрела на мать.
— Выходит, ты у нас была чем-то вроде шлюхи, так? И сколько же было кандидатов? Сколько мужчин ты можешь еще вспомнить за туманом алкоголя и наркотиков? Ну, если ты так вела себя, незачем настолько уж ненавидеть дядю Питера.
— Будь осторожна, Кейт. — Саймон встал теперь между ними. — Ты должна помнить, что моя дорогая мамаша обязана ответить за многое.
— Не за столь многое, как твой отец, — ответила Рут все еще негромким голосом.
— Что ты хочешь этим сказать, светоч моей любви?
— Да погляди на себя самого!
— Да? — Словно молния пронзила воздух между ними. Кейт смотрела на них, не замечая, что внизу в коридоре открылась дверь.
Тени в центре дома вспорол свет, Физекерли Бирн снизу глянул на них.
— Вот что, наша добрая и мудрая самаритянка. Выкладывай все до конца, советчица. Каким еще жутким наследием наградил меня мой отец?
— Ну хорошо. Хорошо. Ты сам напросился и знаешь, что я собираюсь сказать. Это все не ново, — ответила Рут голосом неровным и дрожащим. — Ты — пьяница, слабый и никчемный невротик, трус и, к сожалению…
— И ты жалеешь меня, так?
— Все это вина твоего проклятого отца, — продолжала она. — Это он превратил тебя в пьяницу, бросив тебя вместе с матерью…
— Это она выкинула его!
— Ей пришлось это сделать! Чтобы выжить!
— Ерунда! Ее гордость задевало то, что он находил привлекательными и других женщин.
— Ну, уж в этом я не могу тебя обвинить!
— Не тебе говорить. Ты нашла себе утешение достаточно быстро.
— Что ты имеешь в виду?
— Бирна, в конце концов. Я видел вас вместе в саду. Я видел вас близко, так близко…
— Ты безумен! Между нами ничего нет!
— Не лги мне, Рут, я не дурак.
— Ты смешон. Это параноидальный бред.
— Шлюха! Ты… — Он не смог договорить и, шагнув вперед, ударил ее. Не сильно — просто отпустил резкую пощечину.
Но ковер смялся за ее ногами, и, споткнувшись, она повалилась назад на перила, вдребезги разлетевшиеся под ее плечом. Рут упала.
Лететь было недалеко, всего лишь один этаж, но пол холла был сложен из камня. Рут падала головой вперед, белая ночная рубашка трепетала вокруг тела. Кейт закричала. Внизу шагнула из двери фигура… слишком поздно, слишком поздно!
Тошнотворный шлепок, треск кости о камень, а потом гаснущий вздох. Дом усилил этот звук, разнося по коридорам, по комнатам, чердакам и подвалам.
А потом наступила тишина. Никто не шевелился, никто не смел подумать об этом. Потрясение словно лишило их жизни.
Первым рядом с Рут оказался Бирн. Он опустился на колени возле нее, опытные руки его отыскивали пульс на шее. Глаза Рут были закрыты, голова свесилась на пол. Струйка крови вытекла изо рта. Он пригнулся, прослушивая сердцебиение.
— Вызовите скорую. Немедленно!
Какую-то секунду никто не шевелился. Потом Кейт заторопилась по лестнице, спотыкаясь и скользя на коврах. Задыхаясь от страха, она назвала адрес.
Бирн поглядел вверх на Саймона. Бледный, с отвисшей челюстью, он упал на колени, вцепившись в остатки перил.
— Рут жива, — сказал Бирн. — Она ударилась головой, по-моему, сломана и ключица, но она жива…
Тут дверь в библиотеку открылась; привлеченный общим смятением, в ней появился Том. Ошеломленный, он застыл в дверях, приподняв руки.
Бирн сказал ему:
— Принести одеяло, лучше стеганое.
Но наверх бросилась Кейт, будто это имело какое-то значение.
Том занял место у телефона. Он набрал другой номер и что-то негромко проговорил. Закончив, он повернулся к Бирну. Каким-то образом все поняли, что распоряжается здесь Бирн.
— Я позвонил Алисии, — объяснил Том. — Она уже едет.

Кейт уехала в скорой, Том и Алисия последовали за ней на машине.
Перед отъездом они спросили Саймона, не хочет ли он присоединиться к ним, но тот лишь тупо качнул головой.
— Я не могу, вы знаете это.
— Даже сейчас? — В голосе Тома слышались жестокие нотки.
Саймон пропустил их мимо ушей и остановил за руку выходившую из двери Алисию.
— Позвони, — сказал он. — Когда вы приедете туда, когда что-нибудь станет ясно…
— Да, конечно, — отрывисто ответила Алисия и обняла Кейт за плечи. — Пойдем, дорогая. Нам сюда.
35
Бирн проводил взглядом огни. Саймона не было рядом. Едва скорая отъехала, он отправился прямиком в ночлежную и включил телевизор. Коротко глянув на него, Бирн извлек бренди, который привезла Алисия, и налил Саймону — и себе — по изрядной дозе.
Но Саймон даже не прикоснулся к выпивке. Лицо его, освещенное серыми мерцающими отблесками экрана, абсолютно ничего не выражало, взгляд неподвижен. Звук был приглушен, и оркестровое сопровождение эпической индийской пьесы звучало оловянной дешевкой. Опустившись на софу, Бирн посмотрел и эпос, и американскую комедию, которая последовала за ним.
Спустя полчаса позвонили из госпиталя. Том сказал, что Рут находится в критическом состоянии, врачи подозревают перелом основания черепа; они ожидали результатов рентгеновского исследования.
Телевизор жужжал. Бирн заварил кофе и налил себе еще бренди. Саймон ничего не пил. Потом начался ужастик, за ним последовала другая комедия. Все это время они ждали звонка, но аппарат в кухне молчал.
Беспрерывное беспокойство охватывало каждую мысль и стирало ее в пыль. Жива ли она, умрет ли? Бирн тупо уставился в телеэкран.
Живи. Живи, не умирай. Мысли грохотали в его ушах, и Бирну казалось, что Саймон должен был слышать их. Он ощущал настоятельную необходимость желать Рут жизни. Если бы этого можно было добиться одной только мыслью, если бы могла помочь молитва…
— Не понимаю, зачем все они отправились в госпиталь? — вдруг вспыхнул Саймон. — Зачем там нужен Том… да и все остальные?
— Не волнуйтесь, он скоро вернется.
— Да, конечно, вы правы. Он вернется. Он или Кейт, или моя мать. В доме должны находиться трое. А мы, если вы не разучились считать, сейчас здесь вдвоем.
— Какая разница? — Бирн не имел желания продолжать эту игру.
И в это мгновение — весьма кстати — снаружи загудела машина. Входная дверь открылась. Не осознавая, они обнаружили себя в холле. В дверях замер Том, опустив ладонь на ручку двери. Он казался стариком, слишком усталым, чтобы шевельнуться. Все молчали, такси отъехало. Где-то вдали бормотал телевизор.
Они все поняли по его лицу — по жестким линиям вокруг рта.
— Саймон, негромко сказал Том. — Я должен передать вам, что Рут находится в коме. Мозг поврежден… кровоизлияние. Врачи говорят, что она не поправится. Они ничего не могут сделать.
Саймон молчал, лицо его не переменилось. Он повернулся к ним спиной и закрыл за собой дверь ночлежной. Телевизор не умолкал.

Рассвет не приходил. Тьма окутала Голубое поместье. Дом совсем притих, темнота, угнездившаяся в сердцевине его, всасывала свет. Наверху, возле комнаты, которую Рут делила с Саймоном, тварь царапала доски пола, кружила и кружила, словно пытаясь улечься. Время от времени она поднимала голову, и негромкий вой проносился по длинному коридору. Но никто не мог услышать ее, никто не мог увидеть безумное отчаяние в красных глазах.
Внизу стены отяжелели. Все эти книги, все старые повествования как бы вминали стены внутрь себя, стремясь обрушиться и раздавить троих мужчин. Они пойманы здесь и понимали, что неотвратимая смерть топором висит над их шеями.
Трепет пробежал по деревьям парка. Волна пробежала от сада к лесу, на опушке которого неожиданно запищала лесная мелочь, и птицы вдруг взлетели во тьму, отбросив ветви деревьев, чтобы начать свое расширяющее кружение.
Все кружило и плясало вокруг. Неслись машины по кольцу дорог, искрились огни фар в своем бесконечном потоке. Вращалась Земля — крошечная точка в кружащем вихре спиральной галактики.
На севере мерцало, искрилось звездное кольцо.
Но в Голубом поместье, в сердце всего, ничто не переменилось.
Наверное, прошли часы, прежде чем кто-то пошевелился. Бирн побрел через холл из кухни, не в силах скрыть свое горе. Он открыл дверь ночлежной, поглядел на Саймона, стоявшего там между кресел спиной к окну. Он отодвинул занавеси.
Небо уже светлело. Снаружи скоро начнется день. Силуэт Саймона вычерчивался на сером окне, сутулые плечи его горбились. Саймон не шевельнулся — только заморгал от внезапного света.
Бирн сказал:
— Я был свидетелем. Вы не виновны в случившемся.
— Невиновных на свете нет. — Пустые слова, мелодраматические. Он уставился глазами на Бирна. — Вы тоже виноваты. Вы любили ее, разве не так? — Лишенный выразительности, его голос был едва ли не академическим и сухим.
Бирн не мог найти слов. Шагнув вперед к стоящему перед ним мужчине, он повторил:
— В случившемся не было вашей вины. — И положил руку на плечо Саймона.
Тот чуть вздрогнул. Бирн ощутил под пижамой его кости — хрупкие, как стекло.
— Грехи отца да отметятся… — Саймон обратил свой взор на Бирна. — Почему вы не оказались на месте? Это же ваша роль, или вы не поняли? Садовник всегда все исправляет. Почему же вы не спасли ее ? Где вы были и почему не сумели выполнить свою работу? — Поток слов убыстрялся. — И куда запропастилась Лягушка-брехушка, почему она не оказалась рядом, почему не выполнила свою работу? — Саймон уже кричал. — Боже, куда подевались все эти проклятые хранители… Листовик, тварь, садовник, и никто — ни один из вас — не смог предотвратить несчастье.
Бирн стоял, не зная, что делать. Он видел, что Саймон дрожит. За открытой дверью Том недвижно сидел за кухонным столом.
Время идет быстро. Каким-то образом его следовало заполнить делами и словами.
— Вы замерзли, — сказал Бирн. — Ступайте одеваться. Я заварю чай. — Все они явно замерзли, воздух в поместье сделался ледяным.
Снаружи солнце уже сжигало росу.

Позже на кухне, за следующим чайником, Саймон и Том завели разговор. Бирн же обнаружил, что не в силах оставаться на месте. Он вышел в холл и бесцельно слонялся там от книги к журналу, подбирая их и возвращая на место.
Он видел, как Саймон делает то же самое: бродит по безжалостному дому. Косые ранние лучи осветили вымытый кухонный стол, заставленный кружками и стаканами. Никто не спал (чему удивляться?), но Том уже зевал.
Саймон отодвинул кресло назад, согревая руки о наполовину наполненную кружку.
— Итак, теперь мы здесь. Нас трое. Порядок не нарушен. — В голосе слышалось возбуждение, даже безрассудство.
— Дом бдит? Вы это хотите сказать? — устало отозвался Том.
— Нас здесь столько, сколько нужно дому. Вы должны были заметить это: вы у нас наблюдатель, историк.
— Я не понимаю вас.
— Подумайте, в этом доме живут лишь трое людей. Вас выставили отсюда через три ночи, правда? — Тяжелые веки прикрывали глаза, обращенные к молодому человеку. — Это случилось потому, что вы стали четвертым. Здесь не нужно четверых. Дом этого не любит. Ему нравится, когда здесь трое: мать, отец и дитя, или мать, сын и кузина, или женщина, муж и любовник. — Внезапно дрогнув, голос его умолк.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47