, а может и больше, гора эта принадлежала богатой римской матроне, и, естественно, вовсе была ей не нужна. У нее заболел сын, единственный. И нашелся каменотес Марин, который вылечил мальчика. Дальше, как и во всех сказках: «Бери, чего хочешь!» Он попросил гору. Она отдала, подарила. У Марина была своя мечта: создать такую общину, где все были бы равны, и все трудились. Он подобрал людей, единомысленных с ним, и они ушли на гору. Создали себе законы, чужих решили не принимать. И вот — живут! Проходили века, в Италию вторгались гунны, готы, лангобарды, вандалы, — кого тут только не было! Высаживались Юстиниановы ромеи… И никто их не захватил!— Не нужны были? — предположил Изолани.— И да, и нет! Захватывают не только то, что нужно, но и то, что можно, в конце концов и сами люди — тоже товар. Конечно, гору было бы не взять, но можно было зажать их в кольцо, уничтожить посевы, голодом заморить: пусть сидят на горе, пока не сдохнут, да мало ли! Для меня самое удивительное, что они научились передавать свои заветы друг другу. Люди умирают, рождаются новые, но Сан-Марино стоит нерушимо на месте своем. И живут они так же, как встарь. Лепят какие-то горщки, продают… Видимо, далее и неплохо живут!Кругом — какие-то наши войны, захваты, сражения, костры, тысячи убитых, споры, ссоры… А рядом, и уже тысячу лет, — республика Сан-Марино! Прожившая уже теперь почти столько, сколько просуществовала римская империя. Меня это даже страшит! Видал я многое… И никто, понимаешь, никто не восклицает, не приходит в восторг, не гневает, не рвется непременно уничтожить или непременно прославить их…Как, Аретино, проживет твоя Флоренция, будучи свободной, тысячу лет?— Неведомо, что стало бы с ними, имей они то, что имеет Флоренция! — возражает Аретино, нахмурив брови. — За тысячу лет родила ли эта республика хотя бы одного историка или поэта? Они заплатили за свое существование слишком дорогую цену! Цену творческого бесплодия!Косса усмехнулся и промолчал. Он знал, что Аретино ответит именно так, но он знал и другое. Сколько раз после кровавых абордажей, кутежей и пьяных драк вскипала у рыцарей моря мечта о далеких блаженных островах, где живут люди, не ведающие ни зависти, ни войн, ни воровства. Где круглый год плодоносят деревья, а от аромата цветов кружится голова. Где счастье и тишина, где то, что можно назвать земным раем, и куда надобно только доплыть, досягнуть, Добраться! Что же отрывало от мечты, заставляло возвращаться вновь и вновь к заплеванным кабакам и вонючим портовым шлюхам, спускать в кости все заработанное потом и кровью, своей и чужой, и вновь пускаться в море, грабить чужие города, топить корабли и только иногда вздохнуть вновь о счастливых островах там, за Геракловыми столпами, в океане… Островах блаженных, которых никто не искал, да и не достигал никогда… Не такой же ли остров земной радости эта республика, расположенная на темени гор, где нет своего Данте, ни Петрарки, но есть горсть людей, которые порешили жить, подчиняясь только себе самим, и уцелели! Сумели уцелеть за целую тысячу лет! Скудные поля пшеницы, виноградники, да огородики по склонам горы, да стада коз, овец, коровы, лошади… И — крепость на горе. Неприступная крепость. Которую, к тому же, всегда есть кому оборонять… Уцелеют ли они и впредь, научит ли опыт этой горсти людей чему-нибудь одичавшее человечество?И не может ли быть так, что наши дворцы и храмы, строки поэтов и картины художников — все это рождается на земле, удобренной грязью и кровью, и не могло бы иметь места на иной, счастливой земле? Быть может, Рай — это когда людям, как Адаму и Еве, не надобно даже одежды и вообще не надобно ничего из надобного нам? Сумел бы Данте воссоздать картины Ада, ежели бы не видел этих картин ежечасно собственными глазами?! Да и он, Косса, ежели бы не стоял, бледнея, с абордажной саблей в руках на качающейся палубе корабля, смог бы стать тем, кем он стал теперь? И чего надобно желать, живя на этой грешной планете?Синяя гора в отдалении заволакивалась туманом, исчезала, меняясь, и исчезла за очередным поворотом дороги, будто ее и не было.
Все ближе к Риму, и все серьезнее становится Леонардо Аретино, только тут, на подъезде, осознающий до конца добровольно возложенный им на себя крест. А трое старых друзей — Косса, Ринери и Изолани — все теснее сближаются, все больше молчат, все реже раздается меж ними: «А помнишь!». Сейчас важнее всего, как встретит друзей папа Бонифаций IX, Петр Томачелли, друг и родич Коссы, но… Но и начальствующий, но и глава, облеченный непререкаемой властью, по утверждению Гильдебранда, и над телами, и над душами людей.Рим ошеломил Аретино: и разочаровал, и заворожил, и потряс. Он наконец-то увидел вживе циклопические сооружения великих римлян, он наконец-то прикоснулся к чуду, открыв для себя разом и величие, и жалкую нищету разоренного вечного города.Изолани уже бывал в Риме, и не раз, а потому, прежде всего, заинтересовался, где их поместят? Хотелось вымыться горячей водой, переменить полное насекомых дорожное платье, поесть и отдохнуть. Впрочем, кардинал Косса сумел устроить друзей со всем подобающим удобством. И уже вечером другого дня все четверо сидели в гостях у Томачелли, все еще не верившего до конца, что Джан Галеаццо умер, и теперь главным его врагом становится вчерашний друг и союзник, неаполитанский король Владислав.Минуя обычную волокиту канцелярий, устраиваются дела очередного Бальтазарова протеже. Леонардо Бруни становится нотарием папского двора, и тут же ему изыскивают жилье, с хозяйкой и столом, дабы новому секретарю не заботиться о собственном пропитании.Но все это потом, потом! Томачелли жадно выслушивает политические новости. Глазами вопросив Коссу, приказывает слуге поставить дорогое вино на стол. Разговор после того идет живее и откровеннее, Аретино приходится попотеть, изъясняя все извивы флорентийской политики и реальный вес каждого из политических деятелей. А совсем уже отступивший от первоначальной строгости Томачелли опять показывает глазами: может быть?.. Но Косса трясет головой, отрицая: нет, это уже лишнее! Ты для них папа римский и только! Так что девической обслуги за столом так и не появляется. К тому же Томачелли сильно постарел, и это вызывает у Коссы смутную тревогу.Но во всем прочем разговор идет серьезный, и застолье достаточно серьезное. Что делать с наскоками авиньонского папы? Как усмирить Владислава? Как успокоить буйную римскую чернь?Разговор от римских дел перепрыгивает к международным. Кастильский король послал посольство к Тамерлану, разбившему Баязета. Касаются ли события, происходящие в далекой Азии, папского престола или нет? Не стоит ли за ними Бенедикт? Не упускаем ли мы возможность решительно расправиться с турками, отплатить за разгром под Никополем, спасти Византию и подчинить ее, как и было задумано, католической церкови? Венецианцы вновь отстраивают Тану, хорошо это или худо? Кто нам ближе — Венеция или Генуя? В Ливонском ордене нынешний магистр Валленрот — атеист. Как быть? Как в этом случае отнестись к Польше? Что говорит наш легат, встречавшийся с архиепископом Гнезненским? А как сокрушить Бенедикта, начавшего в Испании массовую кампанию по добровольному перекрещиванию евреев в христианскую веру? И как в конце концов устроить так («Это работа для тебя, Аретино!»), чтобы тайная канцелярия папы римского не уступала ни в чем авиньонской, где и ведение бумаг, и сбор сведений поставлены до сих пор много лучше, чем у нас?— Пока ты сидишь в Болонье, мне здорово тебя недостает! — ворчливо жалуется Томачелли. — Этот невозможный фон Ним выпил из меня всю кровь по капле! И ежели бы я мог от него отделаться… Беда, что он слишком много знает, и, не дай Бог, окажется в Авиньоне!Косса чуть улыбается краем губ. Начинается неизбежное, что можно назвать политикою папского двора и что состоит на три четверти из доносов, жалоб, подслушиваний и подглядываний. XXXI Послы Флорентийской республики, посланные к папе и его полномочному представителю кардиналу Бальдассаре Косса, Джованни д’Аверардо Медичи и Филиппе Магалотти, прибывают в Рим.Бонифаций IX устраивает им торжественный прием. Их чествуют во время службы в соборе Святого Петра и принимают в Латеранском дворце. Все дальнейшие деловые разговоры ведутся при плотно запертых дверях, самим кардиналом Коссой.Это трудный разговор, больной разговор, где упоминается и король Владислав, и Луи Анжу, где ворошат старые грамоты и вспоминают позабытые было гарантии и взаимные обязательства. Проще сказать — идет торговля. Что будет позволено и что нет Флорентийской республике, взамен чего патримоний Святого Петра отступается от некоторых своих прав, позволяя республике захватить Пизу в полное свое владение, и даже выкупить викариат. Впрочем, о викариате споры еще впереди. Рим пока не хочет отступаться от своих духовных прав и связанных с ними доходов, а республика… Республика устами Магалотти обещает «подумать».И уже поздним, поздним вечером одного из этих напряженных дней Косса сидит в укромном кабинете своего дворца вдвоем с Джованни Медичи, кормит и поит гостя сам (никому из слуг тут, в Риме, нельзя доверять полностью!), и говорят они уже не о нуждах республики, а о делах взаимного банка, о вкладах Коссы, о распределении сумм, влагаемых Джованни в различные предприятия.Джованни, несколько похудевший за прошедшие годы, кутает руки в просторные рукава своего долгого кабана. Ему, видимо, холодно, хотя в помещении тепло. Негромким голосом, лишь иногда заглядывая в памятную тетрадь, отчитывается перед Коссой о сделанных вложениях. Подняв взгляд и выдержав паузу, сообщает, какой процент от прибыли следует Коссе и какой ему, д’Аверардо Медичи. Косса считает, шевеля губами, медленно склоняет голову, иногда спорит, чаще — соглашается. По ходу дела подписывают грамоты, ставят на них печати того и другого.По мере того, как деловая часть разговора подходит к концу, оба, и тот и другой, добреют, взаимное напряжение отпускает их, и уже является аппетит, и пристойно позвать служителя, повелев принести горячие «фрутти ди маре» с макаронами под сложным соусом, и пристойно выпить хорошего испанского вина. Надо признать, что дела идут успешно и прибыли банка радуют и того и другого.— Ежели возможно было бы прикрыть все прочие ростовщические конторы хотя бы в патримонии Святого Петра! — роняет Медичи, как недостижимую цель, как мечту, и Косса отвечает с улыбкой:— Для этого мне надобно прежде самому стать папой!Оба осторожно смеются. «Такое ли уж это смешное предположение?!» — думает каждый из них.Бальтазар расспрашивает о делах и намерениях Мазо Альбицци.— Я, на всякий случай, размещаю наши конторы в других городах и капиталы перевожу туда! — возражает Джованни Медичи. — У меня дома они, ежели даже захотят, не получат ничего, кроме голых стен!Косса доволен. Значительная часть этих средств принадлежит ему. И ему очень не улыбается как гибель Флоренции, так и диктатура Альбицци, так и гибель-банкирской конторы Джованни д’Аверардо Медичи, на счета которой исправно поступают доходы с городов Романьи, подчиненных Коссе. Разумеется, не все, а то, что он может вырвать, не очень привлекая к себе внимание.Ему надо много денег. Очень много! На подкупы кардиналов, умеющих только получать и тут же тратить, на оплату кондотьеров, на тайные подачки французским герцогам — на все! Политика связи Анжу с семейством Косса стала уже традиционной, и он не хочет ее менять без крайней нужды. Нужды, которая нынче отнюдь не просматривается. Напротив, надобно опять обращаться к Луи II Анжу, чтобы удержать Владислава в его неукротимом стремлении к северу.Ежели Флоренция получит Пизу, банк МедичиКосса тоже расцветет, а там, возможно, и во Флоренции переменится власть, особенно ежели Медичи, с его помощью, осильнеют, а Мазо Альбицци своим непомерным честолюбием оттолкнет от себя основную массу городских пополанов…Урядив до конца все взаимные расчеты, довольные друг другом, они пьют и едят, и Джованни рассказывает о своем сыне, Козимо, которому уже четырнадцать лет, и как он учится, и уже читает по-латыни Тацита, сравнивая Мазо Альбицци с Помпеем, а своего отца с Цезарем (тут Джованни улыбается доброю размягченной улыбкой), и как уже постигает дела, разбирается в бухгалтерском учете, ведает наизусть цены на шерсть и сукно, всячески радуя сердце своего родителя.— А ваша супруга? — вопрошает д’Аверардо, отлично знающий, кем Яндра делла Скала приходится кардиналу Коссе, у которого официальной супруги вообще не может быть, — но как же тогда назвать донну Яндру, не обидев ни ее, ни знатного компаньона своего?— Госпожа делла Скала, — отвечает, помедлив, Косса, — очень хотела встретиться с вами, д’Аверардо, и ежели вы не возражаете, сейчас, когда мы покончили с делами, я приглашу ее к нам!Фраза означает многое, в частности и то, что о делах компаньонов синьора Яндра знать не должна, и Джованни понимающе склоняет голову. XXXII Разумеется, одним папским разрешением дела Флоренции с Пизой закончиться не могли. Дабы не растекаться мыслию по древу, мы попросту процитируем тут сводку пизанских событий с 1402 по 1408-й год из книги М.А. Гуковского «Итальянское возрождение».«Проблема получения хотя бы какого-нибудь выхода к морю в течение многих десятилетий была одной из важнейших экономических и политических проблем Республики на Арно. В последние же месяцы владычества Джан Галеаццо, когда, казалось, миланский властитель вот-вот задушит живущий торговлей город в кольце безвыходной блокады, стремление республики к морю приобретает характер судорожного отчаяния.В начале 1402-го года республика делает попытку получить у Карло Малатеста льготные права на пользование неудобной, расположенной в Тирренском море Чезеной, но Малатеста отказывает. Попытка договориться с Луккой об использовании Мотроне как промежуточного пункта на пути в Геную также терпит неудачу ввиду непримиримой враждебности к Флоренции властителя Лукки Паоло Гвиниджи.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58