Я был слаб, я мыслил только о себе, но теперь я вижу, я понял! Нет, это не мара, не вымыслы книжников, это крестовый поход католического Запада на Русь!Ну что ж, король Магнуш! На этой земле ты встретишь владимирские полки и татарскую конницу, или я больше не князь русской земли!Маша ловит его за плечи, успокаивает, ведет в постелю, хочет принять в себя его неистраченный гнев.— Все будет хорошо! А ныне — усни, Семен! Утихни, усни до утра! Утром соберешь думу, утро вечера мудренее!— Надо послать в Ростов, пусть выступают с ратью! — бормочет он, сдаваясь.— Ложись, ладо! — нежно просит Мария. — Пошлешь из утра!Новогородское посольство с просьбою о помочи во главе со степенным посадником Федором Даниловичем явилось к великому князю через четыре дня. На Москве к тому времени уже вовсю шли военные сборы. ГЛАВА 95 Кончанская борьба, а точнее — борьба сторон, Торговой и Софийской, раздирала вольный Новгород все злее и злей не первый год. Поочередно то те, то другие добивались степенного посадничества — высшей исполнительной власти новгородской республики и вновь водили друг на друга толпы черных людей, вооруженных дрекольем, а то и боевым оружием, «в доспесех и бронях», — всякое бывало в Господине Великом Новгороде!Сшибались в драку на Великом мосту через Волхов, сбирали по два веча, на Ярославле дворе и у Софии, и шли друг на друга. И сам владыка новогородский с клиром, выходя на Великий мост, не всегда мог унять бушующие страсти.Откуда пошла, где началась вековая кончанская рознь? Где тот исток, исчезнувший из памяти, но по-прежнему живущий в крови потомков, что и пускает корни, и восходит то благими, то ядовитыми цветами в деяниях потомков своих?В половине шестого века, в 558 году, славяне, разбитые аварами (в русских летописях обры) были остановлены и отброшены от границ Византии. Началось, растянувшееся на несколько столетий, движение славянских племен с Запада на Восток, к необжитым и редконаселенным землям, в верховья Днепра, на Оку и на Волгу. В те или близкие времена часть придунайских славян со своим вождем Гостомыслом отступила на Север, к Ильменю. В месте, где стоит ныне Новгород Великий, или близ него основали они город, заключивши союз с местными племенами славян-кривичей.С юга славяне принесли с собою горькую память разгрома и мудрость, полученную в беде, поняв, что только единство, токмо государственная власть служат порукою независимости в борьбе с сильным соседом. Вероятно, они же принесли с собою и южно-русское имя «русь», принесли или обновили, ибо «росомоны» (народ россов) воевали в Поднепровье с королем Германарихом еще в четвертом столетии.С Запада приходили и отступали славяне поморские, венеды (к концу XII столетия окончательно завоеванные немцами) из Бранибора, Волина и иных градов, шли из земель литовского племени пруссов (почему и главная улица Софийской стороны Новгорода Великого получила название Прусской). Эти несли с собою навыки мореходства и гнев разбитых, но не покоренных, не сдавшихся врагу. И они тоже понимали, что в единстве — сила.А вокруг была чудь, местная, распространившаяся от реки Наровы и до Новгорода по северным окраинам новогородской земли. И она тоже, почуяв, что от датчан и свеев иначе не спастись, вступила в союз со славянами, основав третий, Неревский конец, рядом с Прусским, или Людиным, концом на левом берегу Волхова. Позднее здесь образовался еще один конец — Загородье; а на правом берегу Волхова, рядом с древнею Славной, вырос Плотницкий конец — наследник ремесленного окологородья Славянского холма.Почему на Славенской стороне возникли городской торг, вечевая площадь и княжеская резиденция — Ярославово дворище?Почему на другой стороне Волхова, в Людином конце, воздвигнута была главная городская святыня — Святая София новогородская и возник Детинец — сердце города, с палатами архиепископа в нем?Почему в века самостоятельности новогородской, когда все и вся уже перемешалось в городе и возник один неразличимый народ с одним наречием, норовом, нравами, — славляне чаще держались владимирской власти княжеской, а неревляне с пруссами ладили отступить от нее, прибегая к помочи литовских князей? И было так до самого конца, до заката, до исхода пятнадцатого столетия.Века говорят в нас голосом крови, и можно забыть, можно не знать, но неможно не послушать этого упорного голоса, голоса древних предков своих, навек уснувших в земле. Так лучше знать, много лучше знать, ведать и понимать эти далекие тихие голоса! От очень многих роковых ошибок избавит нас знание далекого прошлого. Не пренебрегайте же им!Евстафий Дворянинец, многолетний тысяцкий, затем — степенной посадник, убитый два года назад вечевым сходом, был плотницким боярином, представителем Торговой стороны. Славенскими боярами были и Федор с Михаилом Даниловичи, враги неревлянина Онцифора Лукина, по мнению черных людей, сгубившие его отца, Луку Варфоломеева, во время двинского похода.Нынче Федор Данилович возглавил посольство к великому князю с просьбою о заступе, Онцифору же Лукину с Яковом Хотовым (прусским боярином от Людина конца ) выделена была малая рать, в четыреста охочих молодцов, для отражения свеев, захвативших ижору. Так город разделил извечных супротивников, каждому назначив свою часть в отражении общей беды.
Ежели считать земные заслуги тех, чьей волею простой поп с Кузьмодемьяней улицы, Василий Калика, стал архиепископом Великого Нова Города, то на первом месте оказался бы неревский боярин Олфоромей Юрьич, умерший пять лет назад в доброй старости, окруженный почетом и уважением сограждан.В том же году его сын, Лука Варфоломеев, «без новогородского благословенья» пошел в Заволочье, на Двину, «скопив с собою холопов сбоев» (то есть набрал ватагу того голодного и вольного люда, который уже не первый год сотрясал Новгород в пожарах и мятежах), взял ратью на щит все погосты по Двине, поставив свой городок Орлец. Лука был убит в одной из своих грабительских вылазок заволочанами. Сын его, Онцифор, в это время отходил на Волгу.Когда в Новгород дошла весть о смерти Луки, черные люди поднялись как один против боярина Ондрешка и посадника Федора Данилова, крича, что те нарочно подослали заволочан убить Луку. Началась пря, нередкая в Новгороде. Села и домы Федора с Ондрешком были разгромлены, сами они целую зиму отсиживались в Копорье.Возвратясь с Волги, Онцифор с Матфеем Козкой подали жалобу на бояр Ондрешка и Федора. Два вечевых схода собрались одновременно. Одно, с Онцифором и Матфеем, — у Софии, другое, с Федором и Ондрешком, — на Ярославле дворе. Не дождав владыки, пытавшегося усмирить страсти, неревляна ударили первые, перейдя мост на ту сторону Волхова, и — не устояли. Матфей Козка с сыном был ят, а Онцифор убежал. Город разделился на две половины, и лишь с большим трудом Василию Калике с московским наместником Борисом удалось свести своих сограждан в любовь и заключить мир.С тех пор минуло пять лет. Стал старше Онцифор, стал умнее. И задумывать начал уже не о кровных обидах своих, а об обидах всего Господина Великого Новгорода. Понял, что не в том сила, чья сторона, чей конец одолеют в борьбе за власть, а в том, чтобы притушить саму ту бесконечную прю сограждан своих, объединить Новгород… Но как и чем?Враги отца, одолевшие в давешнем споре, косились и на Онцифора. Не случись Магнушева нахожденья на Новгород, невесть, и созвали бы его. Но огромная шведская рать, но грозный ультиматум короля Магнуша содеяли то, что и об Онцифоре вспомнили наконец.Онцифора Лукина с Яковом Хотовым и Михаилом Фефилатовым послали в водскую землю против свейских немцев, пустошивших край, крестя ижору и вожан в свою веру. Рати трем воеводам дали, как сказано, всего четыреста человек. Онцифор не спорил и не просил большего. Людей зато отбирал сам — по старой памяти, по приятству, по навыкам боевым. Про себя подумалось: воюют завсегда не числом, а уменьем! В себя он верил. Товарищи подобрались добрые, коим мочно было и объяснить замысел свой, и потребовать строгого сложенья за ратными. Шли скоро и скрытно, перенимаючи слухи. Ночевали в лесах. Король, по сказкам беглецов, с великою ратью оступил Орехов, а по волости выслал загонные дружины — пустошить край и крестить жителей.Ночью, в шатре, кинув на еловый лапник попону и сунув седло под голову, Онцифор лежал, слушая тонкий комариный зуд под пологом шатра, изредка рассеянно проводил рукою по челу, стирая кровососов вместе с собственною кровью, думал. Яков Хотов сердито ворочался в темноте, матерился.— Не успишь от их!Онцифор посоветовал лениво:— Думай помене об ём, комар и сам сгинет…— Словно как к Нову Городу липнут! — отозвался Хотов, вздыхая. — То датски немчи, то орденьски, то свея, то литва, то московици!— А мы, — возразил Онцифор, — об этом только и мыслим, кому поддатисе, Литве али Москве! А про своих, про новогородчев, и думы нет! Мне коли бают: «Хто тоби люб больши, Ольгирд али князь Семен?» — отвецяю: «Дурни! Господин Великий Новгород мене люб паче всих!» А у нас, гляди, теснота во гради! Кому воли хотца — на Волгу али на Каму подавайсе али на пожарах хоромы разбивать!— Дак ты за ентих, за шильников? — снедовольничал Яков.— Не за ентих и не за тех! Пойми! — вскипел Онцифор. — Сила есь! Куды направить ее? Кому направлять?! Вота где скорбь наша! Бояре мы?! А водим цернь ратью друг на друга, конечь на конечь, Торговый пол на Софийску сторону! Тута и надобен нам то Ольгирд, то великий князь, сами за ся решить ницего не можем дак!— Ну а… Кого ты-то предлагашь в посадники?— Кого ни предложи, иныи не стерпят!— То-то.— То, да не то… Дума у меня есь одна! Ночами не сплю! А совокупить ежели? Обчий совет посадничь, ото всех концей? Цтоб в кажном конци посадник и печать своя, а надо всеми — степенной. И обид не станет! Как в древлем Риме сенат, али в Афинах гречьких ареопаг ихний, или вон в Венецейском гради, у фрягов… Совет станет совокупною властью — целое! Воля города! Вникни! И — сами за ся! Быть может, от нас тогда затеет новая власть! Не княжая, боярская! С вецем, с советом вятших! Гляди: весь север наш! Заволочье! Великая Пермь! За Камень шагнули, на Волгу! А тамо, может, и Орду мы передолим, и от нас, от нашего града возникнет и утвердит новая Русь! Суздальского князя поддержим по первости-то, в Царьград пошлем! Черква новогорочка древлее володимерьской самой!— Немалое дело задумал ты, Онцифор! — протянул Яков Хотов. — Немалое дело, великое! Дак прежде тоби надобно до власти досягнуть, не то и не послушають!— Пото и надобно ноне немечь разбить!— С четырьмяста рати?! — усомнился Яков.— С четырьмяста! — твердо отвечал Онцифор. — Иного пути нет!— Н-да… Верно, цто не до комарей тоби! — пошутил Яков. Он, впрочем, и сам почти что забыл о комарах. Раздоры да ссоры в Нове Городи стали уже притчею во языцех повсюду окрест.— Ладно. Давай опочив держать! — строго сказал Онцифор. — Да о моих думах — не очень…— Вестимо! — донесся до него много спустя, когда Онцифор уже задремывал, голос Якова Хотова из темноты.К слову сказать, хоть Онцифор через несколько лет и добился своего, став во главе Новгорода, провел реформу, создавшую наконец боярскую олигархию, — нового Рима из Господина Великого Новгорода так и не получилось. Боярская власть вскоре всецело подавила демократию низов и тем, роковым образом, ослабила великий вечевой город. Поднятый волною народного мятежа, не понял Онцифор Лукин, что волна эта сколь губительна, столь же и животворна, и не должно было ему ставить преграду «мощи стихии». Римляне, дав права плебеям, а не только патрициям, сумели создать империю. Афиняне, пока опирались на демократические низы, создали союз городов. Но Венеция, подчинив себя олигархическому правлению меньшинства, замкнулась в себе и пала жертвою сильной монархической власти. То же, меньше чем через полтора столетия, произошло и с Новгородом.Заутра поимали первого языка. Свейский немец начал запираться было. но, быстро вразумленный Онцифором, который на руку в надобное время бывал очень скор, выложил все начистоту: кто где стоит и с коими силами. Четыре мелких отряда загонщиков взяли без шуму. Кого порезали тут же, не уводя домовь, кого повязали окупа ради. Главную немецкую рать пристигли на Жабьем поле, где свеи, спешно стянув распущенные было по водской земле дружины, пытались построить полк.Тяжко ополонившиеся, навьюченные добром и лопотью что комонные, что пешие свейские немцы, то ли не сожидая серьезного боя, то ли со спеси своей не помыслив путем, пошли густою непроворотною кучею, увязая в сырой земле. И здесь дурак бы не понял, — как потом объяснял Онцифор свой ратный замысел, — дурак бы не понял, цего нать!Толпу спешно собранных, почти безоружных вожан выгнав для отвода глаз на опушку леса, весь свой невеликий отряд оврагом и мелколесьем заведя немцам в хвост, ударили воеводы новогородские нежданно, рубя со спин стиснутую толпу кметей и рыцарей, и уж тут — раззудись, рука! Недаром Онцифор сам набирал людей. Не подвели молодцы, подобраны были один к одному, с ними и на Волгу, и за Камень хаживать приходило! Только свист разбойный, знаменитый новогородский свист повис над гомонящей толпою ворогов, и сабельный блеск, и — с маху, сплеча! Кто поворотил — лег под сабли, под страшные удары шестоперов, под копыта коней, под рогатины пешей рати. И шли уже по колена в крови, и резали, добивая засапожниками. В мат, в хрип, в кровь… Не почуяли и того, как переломилась рать, как гомонящее, стесненное месиво, где от густоты тел неможно было и оружие вздынуть, стало бегущим стадом, и, топча своих, теряя вьюки с добром, бежали, стеснялись, падали, в смертном ужасе роняя оружие и руками прикрывая шеи и головы от валящих на них безжалостных ударов.В крови по колена шли и прошли по полю, зверея, добивали ползущих в кусты, немногих и повязали: пятьсот немецких трупов насчитали потом, одирая оружие, доспехи и порты с убиенных. Пять сотен! А своих потеряли токмо троих, кто костью пал. Прочие, раненые, задетые, — не в счет. Голова цела — мясо на костях нарастет!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80