– Батюшка, дорогой мой, да знаешь ли, какую ты нам радость-то принес, – залепетала Аграфена Игнатьевна. – Да за такую телеграмму моей расписки мало. – И она достала из шкафчика бутылку с остатками самогона и все вылила в стакан. – Потчуйтесь и закусывайте, – пододвинула Игнатьевна ему тарелку с салом и хлебом.
Тут вошла Русских и отвесила почтальону поклон.
– Хлеб да соль! Нет ли, Порфирьевич, и мне весточки?
– Ну как нет. Тебе, Гавриловна, всегда есть, – и он вручил ей письмо. На этот раз от Ивана.
– Спасибочко, дорогой. Заходи, я тебя тоже угощу.
– А вам, Игнатьевна, от кого?
Вместо Игнатьевны ответил Порфирьевич.
– От самого Железнова. – И, глядя поверх очков на Игнатьевну, спросил: – Разрешите, я прочту. – Та в знак согласия кивнула головой.
– Мои дорогие, восклицание, – торжественно читал он. – Сообщаю большую радость точка Сегодня возвратился Юра в полном здравии точка Обнимаем целуем вас Яков и Юра Железновы точка Подробности письмом.
Проводив почтальона и Гавриловну до калитки, Аграфена Игнатьевна вернулась в дом, быстро умылась, оделась и, взяв телеграмму, направилась на завод. На ее счастье, на кольце стоял автобус (теперь от Княжино до завода шла хорошо укатанная гравийка.)
На заводе ей тоже повезло – на проходной дежурил односельчанин, инвалид этой войны, и он пропустил Игнатьевну прямо в цех.
Матери всегда матери. И даже такая волевая и выдержанная женщина, как Нина Николаевна, и та, прочтя телеграмму, не постеснялась своих цеховых товарищей и товарок, упала на грудь матери и разрыдалась.
– Буде, доченька. Успокойся, – приголубила ее Аграфена Игнатьевна и посадила на ящик. – Не плакать, а радоваться надо, доченька.
– Что с ней? – встревожились товарки.
– Сын, милые, нашелся. Юрочка… – дрогнувшим голосом поведомила Аграфена Игнатьевна.
И полетело по цеху: у Нины Николаевны сын нашелся…
Тут же все стали советовать поехать и забрать его. На фронте мальчишку, как и любого другого, на каждом шагу подстерегает опасность. А тут все-таки глубокий тыл. Нина Николаевна тоже была такого мнения и, не откладывая дела в долгий ящик, пошла с Аграфеной Игнатьевной в партком к Илье Семеновичу.
– Что с тобой? – сразу же усадил он Нину Николаевну на диван. – Не пойму, то ли плачешь, то ли радуешься?
– Радуюсь, Илья Семенович, – и она протянула ему телеграмму. – Юра нашелся. У Яши он.
– От всей души рад и за тебя, Нина, и за тебя, Аграфена Игнатьевна.
– Пришла просить вас, Илья Семенович, посодействовать перед дирекцией о предоставлении мне отпуска для поездки за Юрой.
– Хорошо. Посодействую, – и осекся, вспомнив, что, приехав на фронт, Нина обязательно захочет повидать и дочь. А узнав о ней правду, будет страшно потрясена. – Постой-постой, а тут же Яша пишет, что «подробности письмом». Так давай уж подождем письма. Тогда все и решим об отпуске.
– А чего ждать-то? Невмоготу, Илья Семенович.
– А вдруг ты туда, а он сюда с попутным солдатиком едет?
Нина Николаевна в знак согласия кивнула головой:
– Вы правы. Будем ждать.

Время шло, а письма все не было, и Нина Николаевна, а глядя на нее, и Аграфена Игнатьевна – очень волновались. После работы Нина Николаевна каждый раз стала заходить на почту.
Зашла и на этот раз. Девушка, как и вчера и позавчера, ответила:
– Вам, товарищ Железнова, письма еще нет.
Удрученная Нина Николаевна медленно направилась к выходу и почти у самых дверей столкнулась с женой Карпова Галиной Степановной. Галину Степановну было не узнать. Вместо жизнерадостной, красивой, всегда прибранной женщины, перед Железновой оказалась разъяренная фурия. Лицо вспухшее, глаза горят злостью, из-под косынки выбиваются лохмы. По всему видно, что у нее случилось большое горе.
Нина Николаевна взяла ее под руку и отвела в угол:
– Что с тобой, Галя? С Петром Семеновичем что-нибудь случилось?
– А черт его знает, что с ним случилось. – Галина Степановна скрипнула зубами. – Видно, другую бабу завел.
– Тише. Кругом люди, – сказала Нина Николаевна и вывела ее на улицу. Там, посадив Галину Степановну на скамейку, спросила: – Откуда ты такую гадость подхватила?
– В военкомате. Жду неделю, вторую денег – мне всегда двадцать пятого приносили, – а их все нет и нет. Дай, думаю, съезжу и узнаю, в чем дело? Поехала. А мне и говорят: «Часть ваш аттестат отозвала». Почему отозвала? А у самой сердце разрывается. – «Если погиб, то не таите, скажите правду». А военком мне и говорит: «Вы, гражданка Карпова, не волнуйтесь. Если бы ваш муж погиб, то мы вас с денежного довольствия не сняли бы, а назначили бы пенсию». Понимаешь? Значит, жив и невредим. И накось, ничего не говоря – хлоп! И снял аттестат. Мне, как ты знаешь, денег и без его аттестата хватает. Все равно я их на книжку кладу. Вот взяла только тысячу на постройку нашего княжинского танка. А так они все целехоньки. Но и ему они незачем. Потом почему ничего не написал? Да и последние его письма стали редки и так себе – ни любви, ни печали. Так что, не говори, тут наверняка баба. Да еще такая, – Галина Степановна сжала кулак, – с рукой. Вот написала телеграмму – пошлю на имя командира части, пусть сообщит, в чем дело? – и Галина Степановна поднялась, но Нина Николаевна вновь ее посадила.
– Зачем посылать-то? На днях я еду к Яше, все у него разузнаю и сразу же тебе напишу.
Галина Степановна скривила рот и, качая головой, сказала:
– Ничего тебе твой Яша не скажет.
– Это почему же?
– Да только потому, что Петра там нет. У него другая полевая почта. Так что, – она решительно рванула телеграмму, – ничего не буду посылать, а поеду сама. Унижаться не буду, но покажу, что я не та, что была до войны, и то, что могу сама за себя постоять!

Письмо от Железнова пришло через две недели. Да. Через очень долгие две недели.
Яков Иванович подробно писал, как Юра вместе с изгнанниками-крестьянами перешел фронт, каково его состояние, как он выглядел и был одет. Написал и то, что был в партизанах, умалчивал только, что мальчишка был ранен.
На следующий день Нину Николаевну и Галину Степановну провожали в дальнюю дорогу.
ГЛАВА ЧЕТЫРНАДЦАТАЯ
В Москву добрались на шестой день. Оставив Карпову на вокзале с вещами, Железнова, как советовал Илья Семенович, направилась в Управление кадров. Там ее любезно принял полковник Сергиенко.
– Поезжайте со своей спутницей на Стромынку в офицерский резерв. Завтра утром оттуда машинами направляются офицеры в резерв Западного фронта. Я пишу, – полковник протянул ей записку, – чтобы вас отправили с этими офицерами. Прибыв во фронтовой резерв, найдете там офицера отдела кадров фронта. Он свяжется по телефону с генералом Железновым. А дальше, как я полагаю, все будет в порядке.
Все так и получилось, как говорил полковник Сергиенко. К вечеру они прибыли в офицерский резерв фронта. С помощью дежурного быстро нашли офицера отдела кадров капитана Веденеева. Веденеев тут же связался с генералом Железновым, а когда тот был на проводе, приветствовав его, передал трубку Нине Николаевне.
Надо было видеть, как она вдруг преобразилась: лицо озарилось и радостью и волнением, да и трубку-то она взяла, как бы боясь ее уронить, двумя руками и дрогнувшим голосом прокричала:
– Яша! Это ты? Здравствуй, дорогой. Это я, Нина. – Коротко сообщив, где она находится, попросила: – Дай Юрочке трубку. – Но тут лицо резко затуманилось скорбью. – А где он? У Ирины Сергеевны? А как мне хотелось услышать голос. Как он, здоров? – и, слушая мужа, украдкой согнутым пальцем смахнула набежавшие слезинки.
– Спроси, где Карпов? – напомнила ей Галина Степановна.
– Яша, со мной приехала жена Карпова Галина Степановна. Он от тебя далеко?.. Алло! Алло! Яша, я тебя слушаю… – несколько раз повторила Нина Николаевна эту фразу, но телефон молчал, хотя в него было слышно странное покашливание Железнова.
– Наверное, к нему кто-то зашел, – зажав микрофон, сказала она Галине Степановне.
Но никто к нему не зашел. Приезд Карповой был для него как снег на голову. И Железнов обдумывал, как бы сделать, чтобы она не встретилась с Ириной Сергеевной. Наконец сказал:
– Слушай, Нина. Сегодня, надо полагать, уже будет темно. За вами приедет на моей машине адъютант лейтенант Зубарев. Вы там в резерве переночуйте, а рано утречком поедете. Вначале вы завезете Карпову к мужу – это почти по пути, – и, видимо, к обеду ты уже будешь у нас. Полагаю, что на фронте все будет спокойно и мы с Юрой тебя встретим. Все поняла? Тогда до свидания… Обнимаю, целую. А теперь дай трубку товарищу Веденееву. – И Железнов вкратце повторил все то, что только что передал жене, и попросил его разместить их до утра в резерве.

Вначале ехали по Варшавке. Леса справа и слева были сплошь забиты воинскими частями. Галина Степановна с тревогой смотрела на них, полагая, что это уже передовая, и, боясь, как бы не проехали мужа, все время спрашивала лейтенанта:
– А это не часть подполковника Карпова?
– До части вашего мужа еще далеко, – не поворачиваясь, отвечал Зубарев. Он и сам с удивлением смотрел на сновавших в лесу около пушек и машин солдат. Когда вчера они проезжали эти места, здесь войск не было.
В Юхнове свернули на северо-запад. До Вязьмы тащились по разбитой дороге часа три. Зато, когда миновали Вязьму и выехали на автостраду, поехали быстрее, но у Гредякино уперлись в хвост длиннющей колонны автомашин и артиллерии, которую обгоняли почти час.
Зубарев чуть было не выпалил: «Да это же наши». Но вовремя сдержался. Он хорошо знал, что это разведывательный батальон, артдивизион и автопарк дивизии демонстрируют движение прибывших войск в район сосредоточения правого крыла фронта. Свернув у Истомино в лес, колонна остановится на дневку, а с наступлением темноты вернется в район Гредякино, чтобы утром вновь двинуться в «район сосредоточения». У этого селения Зубарев скомандовал шоферу повернуть налево. До Издешкова дорога была ничего, а после, как только переехали железнодорожную колею, колдобина на колдобине. Женщины даже взмолились и попросили где-нибудь на сухом месте остановиться и чуточку передохнуть от этой тряски.
– А мы уже приехали, – обрадовал их Зубарев. – Слышите? – Показал он в сторону глухого разрыва. – Вот это уже фронт разговаривает.
Женщины вышли, а он прошел к комендантскому посту и расспросил, как проехать к подполковнику Карпову. Старший поста выделил красноармейца, и тот, сев на место шофера, повел машину по лежневке через болотце. Затем миновали выгоревший лес и подкатили прямо к землянкам.
– Это жена подполковника Карпова, – доложил красноармеец дежурному комендатуры.
– А вы? – лейтенант обратился к Железновой. За нее ответил Зубарев:
– Это жена нашего комдива. Мы едем дальше.
– Извините, пожалуйста, – козырнув, дежурный обратился к Карповой, – сами знаете, фронт. Будьте добры, предъявите документ, удостоверяющий вашу личность.
Галина Степановна протянула ему паспорт.
Убедившись, что это женщина есть именно жена Карпова, взял ее вещи и, пожелав Железновой доброго пути, предложил Галине Степановне идти за ним. Нина Николаевна проводила Карпову до самой землянки. Расставаясь, договорились, что обратно поедут вместе.
– А где подполковник? – спросила Карпова лейтенанта, зажигавшего гильзу-светильник.
– На НП. Слышите, что творится? Он сейчас за комдива остался. – И лейтенант позвонил по телефону, но Карпова на своем НП не оказалось. Ответили, что он перешел на НП полка. – А вы не беспокойтесь, располагайтесь, как дома. – Лейтенант ушел.
Горя жгучей обидой и считая, что в ее горе замешана женщина, Галина Степановна, оставшись одна, просмотрела все в планшете Карпова, перерыла в его чемодане все вещи, перевернула постель и, не найдя ничего подозрительного, обессиленная опустилась на табуретку.
Но время летело и делало свое миротворное дело, понемногу гася ее гнев. А тут еще и стрельба стихла. Галина Степановна встала, умыла лицо, поправила перед зеркалом прическу, попудрилась и даже подмазала помадой губы. Потом застелила стол простыней, поставила на него привезенные с собой консервы, сало и заветную поллитровку, которую в ожидании мужа бережно хранила полтора года. И вот послышались торопливые шаги. Галина Степановна погасила свет и спряталась в углу за мужнину шинель, а чтобы скрыть ноги, пододвинула к себе табуретку.
Карпов, считая, что это приехала Ирина Сергеевна, уж никак не мог себе представить, что из такой дали пожаловала жена, несся к себе, не чуя ног. Но, распахнув дверь, застыл на пороге, удивленный темнотой.
– Ириша, ты где? – Карпов зажег спичку.
И тут табуретка с грохотом отлетела к противоположной стене, тут же рухнула с гвоздя шинель, и, к ужасу Карпова, перед ним предстала разъяренная Галина Степановна.
– Галя? – поразился Карпов.
– Да, Галя, – сжав кулаки, пошла в наступление жена. – А ты, подлец, ждал Иришу? Значит, для нее отобрал аттестат? Для нее? Ну! Молчишь? Так я сейчас заставлю тебя говорить, паскуда! – размахнулась она. Карпов перехватил ее руку.
– Тише ты! Кругом люди, – прошипел Петр Степанович. И, зажав ей ладонью рот, усадил на топчан. А мысль молниеносно работала, как бы не допустить скандала. Это обязательно дойдет до командующего, и тогда ему комдивом не бывать. – Ну чего разошлась? Чего? Разве для этого в такую даль тащилась? Ну что хорошего? Ну подеремся, поругаемся, народ соберем, и тебя в один момент за пределы дивизии выставят, а меня в должности комдива не утвердят, да еще с собачьей аттестацией на прежнюю должность отправят. Да отправят ли? Чего доброго – замкомполка пошлют, а то, чего доброго, в другую часть отправят…
– Отпусти. Дышать трудно. – Галина скребла зубами его ладонь. – Брось туману напускать. Если я только расскажу, как ты по-хамски аттестат отнял, то меня не тронут и никуда не отправят, а вот тебя-то потрясут и допытаются, кто такая Ириша? Да не меня, а ее турнут с фронта.
– Эх, Галя, Галя, и дуреха же ты. Заладила одно «аттестат, аттестат». А ты не знаешь, что раз меня перевели в другую дивизию, то прежняя финчасть была обязана отозвать свой аттестат.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58