Семен почти здоров, рана его не беспокоит, так что он тебя доведет до медпункта, – и Подопригора в знак прощания по-дружески положил руку на плечо Куделина и тепло сказал: – Ну, Игнат, всего доброго! Встанешь на ноги, возвращайся в роту. – А затем обернулся к Бесфамильному: – Сеня, веди!
И Куделин со страдальческой физиономией, поддерживаемый под руку Семеном, заковылял оврагом к реке. И как только он не хитрил, чтобы хотя бы на мгновение избавиться от Семена, ничего не получалось. А овраг, поросший кустами, уже кончался, да и вдали заблестела река, где, прижавшись к крутости этого берега, размещался медпункт.
«Что делать?..» – лихорадочно думал Куделин. И наконец приложил руку к сердцу, застонал, качнулся к кустам и рухнул.
– Что с тобой, Игнат? – заволновался Семен и было взялся за крючки шинели, чтобы освободить его грудь. Но Игнат слабым движением руки отстранил его и простонал:
– Доктора, Сенечка, доктора.
– Доктора? – растерянно пробормотал Семен, держа Игната за запястье и считая пульс. – А может быть, подождем? Пульс у тебя нормальный, ровный…
– Нет, дорогой, что-то сердце дуже жмет, даже колет, – еле ворочая языком, простонал Игнат.
– Тогда лежи спокойно, а я мигом слетаю. – И, подложив под его голову вещмешок, Семен помчался к реке. На повороте, перепрыгивая воронку, задел ногой за развороченное снарядом корневище, нырнул головой вниз. А когда поднялся на насыпь воронки и посмотрел в сторону кустов, где оставил соратника, там его не было.
– Игнат! – крикнул он.
– Я здесь! – немощным голосом отозвался тот.
– Зачем же ты встал?
– Приспичило так, что из гроба выскочил бы, – Игнат забросил мешок за спину и, опершись рукой о плечо Семена, кивнул головой: – Пошли.
Теперь он ковылял спокойно, не торопясь и не оборачиваясь, так как все то, что его пугало, осталось позади, в кустах.
* * *
Полковник Хватов вместе с капитаном Сергиевским, обойдя всех раненых, вернулся в дом, где лежал Милютин, а капитана Сергиевского направил в штаб медсанбата для оформления списка на предмет награждения тех, кто был вторично ранен и до сих пор ничем не награжден. Как только он опустился на табуретку около Милютина, тот, не дав раскрыть ему рта, за локоть притянул к себе и зашептал на ухо:
– У меня в кармане трофейный патрон. Все думал: вот-вот переправлюсь на тот берег и займусь. Но тут шарахнуло осколком, и очнулся только здесь.
– Чем же удивил тебя патрон? – бережно поддерживая голову друга, спросил Хватов.
– Посмотришь, сам удивишься. Перед первым броском десанта мне его дал Семен Бесфамильный. Семен мне поведал еще и то, что у Куделина трофейный пистолет, не пистолет, а ракетница. – И тут Милютин протянул ему квитанцию от своего обмундирования. – Пошарь в карманах брюк, он должен быть там.
Возвращаясь на НП, Хватов, не долго думая, пригласил к себе Куликова и Свиридова и перед ними положил на стол патрон.
Куликов как знаток своего и немецкого оружия, а Свиридов как опытный пограничник, который за два года содружества с «Великой Германией» многое повидал при задержании нарушителей, в один голос сказали:
– Это немецкая сигнальная ракета.
– Как раз та, которую, помните, зимой кто-то запустил при форсировании Рузы, – доложил Свиридов. – Где вы ее взяли?
И Фома Сергеевич рассказал все, что ему поведал Милютин, добавив:
– Куделин сейчас в медсанбате. Врачи считают, что у него кроме ранения еще сильное нервное потрясение. Медсанбат переполнен, и они готовы были Куделина отправить в госпиталь. Но я упросил главврача повременить. Так что, товарищ Свиридов, забирай эту штуковину, – Фома Сергеевич двинул ему патрон, – и по горячим следам займись этим делом.
На этом они расстались.
Через два часа рядом с Куделиным, на месте только что эвакуированного тяжелораненого, лежал с забинтованной головой пожилой красноармеец.
– Где же тебя, друг, так шарахнуло? – стремясь узнать, кто лег рядом с ним, поинтересовался Куделин. Но новичок не слышал. Как говорит пословица: пуганая ворона куста боится, так и Куделин теперь всего боялся и все брал под подозрение. Он приподнялся на локтях и еще раз повторил свой вопрос.
Красноармеец посмотрел на него утомленным взглядом и, как немой, пальцем показал на открытый рот, постучал по уху, покрутил около виска, чего Куделин не понял. Но, желая все же знать об этом человеке, написал на газете: «Откуда? Как тебя звать?»
Сосед нацарапал, да так, что Игнат еле-еле прочитал: «Ранен и контужен за Вазузой. Звать Павел Щедров».
– Здорово ж тебя ахнуло, – сочувственно покачал головой Куделин и опустился на подушку. Не успел еще коснуться ее головой, как сразу же охватило его раздумье: «Как сообщить о себе Еремину?»
Не теряя времени, Свиридов направился на передовую к Семену. Вооружившись шомполами, они направились туда, где последний раз Сеня нашел Куделина. На этом месте, идя по кругу, прощупывали шомполами каждый метр, пока не наткнулись на кучку притоптанного хвороста. Из-под нее Свиридов извлек то, что искали.
– Она?
– Она, – ответил Семен.
ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ТРЕТЬЯ
Второе заявление Куделина о розыске денежного перевода совсем сбило Еремина с толку. Во-первых, потому, что Куделин написал его от истинного своего имени, во-вторых, во фразе – «покорнейше прошу разобраться» слово «покорнейше» говорило, что случилось что-то такое, что может быть выяснено только при личной встрече. Но при такой обстановке Еремин не мог рисковать. После долгих раздумий Еремин решил произвести разведку: что с Куделиным, кто его окружает и что его беспокоит? Для этой цели он избрал симпатизирующую ему девушку Тосю – сотрудницу из экспедиции. Но прежде чем ее послать, он съездил на почту в Погорелое-Городище и отправил оттуда Куделину по прежнему адресу, на полк, двести рублей. Как только пришел перевод, Еремин пригласил к себе Тосю и поручил ей свезти Куделину в медсанбат деньги и письмо – ответ на заявление Игната – с добрыми пожеланиями скорейшего выздоровления. Никакого особого поручения не дал, полагая, что Куделин и без намека догадается, почему он послал к нему девушку. И он не ошибся.
Игнат был очень рад, что наконец-то от шефа пришел живой человек. Он проворно накинул халат и, подпираясь костылем, направился в каморку дежурной санитарки, надеясь на ее чуткость. Но дежурная Груша не проявила чуткости, так как по предписанию врача ему не разрешалось вставать с постели даже при нужде.
– Милая Груша, будьте милосердны, ведь ко мне в кои веки пришла девушка.
Тося никак не могла понять, почему Куделин настаивает уединиться. Раненые ее совсем не стесняли.
– Товарищ Куделин, не упрямьтесь, – встала она на сторону Груши. – Вам же нельзя подниматься.
– Правильно, – Груша подхватила Игната под руку, и они с Тосей уложили его в постель.
– Товарищи, – кося глазами в сторону гостьи, Груша обратилась к ходячим раненым, – может быть, пойдете покурить?
Те поняли ее намек.
– Теперь беседуйте сколько душе угодно, – шепнула Тосе санитарка, затем склонилась к соседу Куделина, прислушалась, накрыла его получше одеялом. – Спит, – подтвердила мановением руки. – Да он почти не слышит, контуженый и раненый.
Игнат, как и многие разведчики в сложной обстановке, болел обостренной подозрительностью. И он для убедительности громко спросил соседа:
– Товарищ Щедров. Мы тебе не мешаем?
Но Щедров, мирно посапывая, молчал.
Куделин посадил Тосю у изголовья, а сам, опершись о подушку, сел так, чтобы все время видеть соседа.
– Вы, товарищ Куделин, писали нам заявление. – Тося протянула ему письмо Еремина. – Так вот вам наш ответ и деньги. – Она положила на его ногу перевод и карандаш.
Куделин наскоро расписался и, не слушая Тосю, впился глазами в послание своего патрона. Из него он понял, что беспокоит шефа. Куделин тут же написал начальнику почты благодарственное письмо, где поправленные буквы, запятые и точки говорили, что он, Куделин, что-то где-то оставил или закопал, что-то находится в чужих руках, а жирно выведенный знак восклицания настойчиво требовал перевода куда-нибудь подальше.
Чтобы задобрить Тосю, Куделин, вручая письмо, многозначительно задержал ее руку.
Чувствуя жар в его пожатии, застенчивая Тося залилась румянцем и поспешила высвободить руку.
– Это в знак благодарности, Тося, за ваше благородство, – сказал Куделин.
– Но это делала не я, а капитан Еремин Егор Иванович. Это все он. Его надо благодарить…
Упоминание имени Еремина словно током ударило Игната. Он резко изменился в лице, испуганно вытаращил глаза и предупреждающе прижал палец к губам. Тося замолчала.
Воспользовавшись отсутствием Груши, Куделин надел халат, проводил гостью до двери и стоял у окна, пока она не села в машину. Теперь он спокойно поковылял к себе в палату, довольный тем, что Тося ни с кем не остановилась. Не минуло и десяти минут, как Груша принесла обед. Куделину поставила на ящик, заменявший тумбочку, а Щедрова, бережно поддерживая под руку, увела на кухню, которая служила столовой. По пути Павел сунул ей в несколько раз сложенную бумажку и шепнул:
– Сейчас же передай комиссару.
Примерно через часа два одновременно читали послания Еремин – от Куделина, а Свиридов – от Щедрова. А к часам семи вечера Свиридов уже был у полковника Якушина.
Полковник, ознакомившись со всеми материалами и ракетницей, горячо поблагодарил Свиридова:
– Большое спасибо, Евгений Юрьевич. Передай мою благодарность и Павлу Архиповичу. Молодцы! Я считаю, что мы схватили за хвост важную птицу. Теперь наша задача не только ее не упустить, но и поймать весь выводок. Надо полагать, что под руководством капитана Еремина работает не один Куделин…
В тот же вечер в тяжелых муках сделал вывод и Еремин: пока не поздно, сменить квартиру. Но перво-наперво надо было сохранить Куделина и отправить куда-нибудь подальше. Ночью Еремин подготовил ему красноармейскую книжку, медицинское свидетельство и справку о ранении на имя Круглова Константина Кирилловича, уроженца города Роненбурга Рязанской области. А предварительно направил Куделину письмо на адрес медсанбата, нацарапанное прямым, корявым женским почерком, полное материнской заботы, ласки и печали…
«…Дорогой Игната, – писала „она“, – попроси начальство, пусть оно отпустит тебя, как ты выздоровеешь, на побывку. Избу чинить надыть, проклятый фашист бонбой разворотил всю крышу…»
Письмо матери растрогало командование медсанбата, и оно уволило Куделина по ранению в отпуск на две недели.
Игнат, обрадованный, что опасность миновала, напевая веселый мотивчик, шагал к большаку, чтобы там попутной машиной добраться до Губинки, пожать на прощание Еремину руку и фьють – присвистнул он – к мамочке.
Но на большаке как-то необычно было тихо: ни тебе выстрела, ни взрыва, будто и совсем не было фронта. Только лишь один раз блеснуло небо отсветом ракеты, и снова темень, и та же непривычная темнота.
– Эх-ма! – Куделин, шумно выдохнув, широко раскинул руки, сбросил вещевой мешок на бровку придорожной канавы и опустился на него. Ему настолько было хорошо и свободно, что, кажется, сидел бы так вечность. Но вскоре показалась попутная машина. Через час он уже был в Губинке и наконец после долгой разлуки встретился с Ереминым.
Прогуливаясь по загуменью, Еремин передал Куделину документы на имя красноармейца Круглова и проинструктировал о дальнейших связях. Потом сам чуточку подпорол с обратной стороны борт шинели, туда глубоко засунул новый код.
– Ну, с богом, – облапил он Куделина и проводил его до регулировщицы, около которой толпились военные. Та остановила автомашину и посадила в нее всех, кто ехал на Погорелое-Городище.
На станции Куделина патруль пригласил в комендатуру, и на этом кончилась его служба на «Великую Германию».
А недели через три, когда была выявлена вся сеть группы Еремина, полковник Якушин принял решение арестовать его. Но оказалось, не так легко было его взять.
– Он матерый волк, – говорил товарищам Якушин. – Не успеем его схватить, как он оскалит зубы и начнет палить. И постреляет всех, кто появится. Можно ночью навалиться на его избушку. Но в нее так просто не войдешь. Наверняка, он понаделал в ней и глазки, и сигналы, и тайники. Вот что, товарищи. Он должен бежать, иначе ему хана. И мы должны ему это облегчить, да и нам тогда будет легче его взять, – встал Якушин. – На сегодня все. Утро вечера мудренее. Ложитесь-ка спать.
Полковник Якушин не ошибся – Еремин днем и ночью был начеку. Умно и незаметно готовил побег. Он делал все, чтобы его исчезновение было обнаружено не сразу. Для этого Еремин решил использовать добродушие начальства и своим угрюмым видом стал постепенно возбуждать у него к себе внимание. И в конце концов своего добился.
– Я все смотрю на вас, что вы день ото дня все мрачнее и мрачнее. Что-нибудь случилось? – посочувствовал начальник.
– С матерью плохо, – ответил Еремин и протянул начальнику письмо. – Вот уж месяц, как не встает с постели, – и показал на место, где «мать» писала: «Сердце разрывается, дорогой сынок, как подумаю, что отойду, не попрощавшись с тобой…»
– Так что же вы молчали? Ай-яй! Как вам, Егор Иванович, не стыдно? А где мамаша-то?
– В Москве. Хотелось бы навестить ее. Но как?
– Эх! Так уж и быть, – решился начальник. – Надо в отдел фронта везти отчет. Так я не поеду. Поезжайте-ка бы. По пути навестите и мать.
– Товарищ полковник! Еремина направляют в отдел фронта в командировку, – еле переведя дух, доложил Якушину вошедший помощник.
– Очень хорошо, – ответил Якушин. – Это нам на руку.
Предусмотрительный Еремин, чтобы миновать дорожный контрольный пункт в Губинке, поехал кружным путем, но в Федоровке, у самого моста, совершенно неожиданно регулировщица, сигналя фонарем, остановила машину. Посмотрев путевку, она покачала головой и, извинившись перед капитаном Ереминым, приказала шоферу съехать с дороги в сторону.
– В чем дело? – начальственным тоном обратился к ней Еремин.
Но тут подошел патруль, и старший лейтенант, козырнув, попросил предъявить документ.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58