Тролль 1985 — 2001. Ты был настоящим человеком“ — все это говорило о благородстве покойного и высоком уровне благосостояния его хозяина. Но, едва взошедшая травка вокруг памятника была затоптана, всюду валялись комья глины, и плита лежала как-то криво, в общем, все говорило о том, что могилу недавно вскрывали.— Здесь кто-то рылся, — констатировал Фима и вопрошающе посмотрел на Харичева.— Мало ли кто, за всеми не уследишь, может какой бомж, а может кабан попробовал выкрутиться администратор.Но Блюм был неумолим.— Редко встретишь человека, который так легко относится к своему благосостоянию.— А что я за дарма должен глаз не смыкать, следить день и ночь за тем, чтобы здесь никто не шастал?— Сколько вам заплатил профессор за то, чтобы вы раскопали ему могилу?— Сто рублей. Для вас это, конечно не деньги, а бедному человеку нужно целый день горбатиться, чтобы их заработать. Он сам копал, только попросил помочь ему отодвинуть плиту. Он сказал, что здесь похоронена собака его сына. Тот, якобы, забыл снять ошейник на память, вот он за этим и приехал.— Святое дело, — согласился Фима. — Вот вам двести, помогите сдвинуть плиту и принесите лопату.Копать долго не пришлось, Самвел только пару раз взмахнул лопатой и глазам присутствующих предстал фанерный ящичек, в каких раньше отправляли посылки. Крышка была не приколочена, но в ящике было какое-то тряпье и больше ничего.— Что все это значит? — спросил Ленчик дрожащим голосом.— А то, что ты проморгал клад. Не бриллианты и не наркотики, а кое-что покруче — золотая фигурка Пернатого Змея, которой нет цены. Но только не кусай себе локти, я тебя умоляю, может оно и к лучшему, что профессор забрал Змея. Эта гадюка, я слыхал, приносят людям одни несчастья.Фима и представить себе не мог Ласточку такой жалкой и беспомощной, куда девался ее боевой дух, куда пропала революционная одержимость. Теперь перед ним была не камарадо Тарго, а потрепанный жизнью воробей, забившийся в щель от преследования злой кошки. От дождя у нее слиплись волосы и потекли ресницы. Она то и дело останавливалась, ставила на мокрый асфальт тяжелый чемодан, и всякий раз при этом жалостно всхлипывала.Второй чемодан нес Фима. Судя потому, как он при этом пыхтел, там были не только наряды мексиканки, но и труды основоположников марксизма-ленинизма.Первыми словами, которые произнесла Ласточка при встрече с Блюмом в сквере у Большого театра, где они условились встретиться по телефону, были:— Они вынесли мне приговор. Меня пристрелят, а может быть, задушат полиэтиленовым пакетом, как того парня из Мериды о котором я тебе рассказывала.После чего она уронила свои чемоданы и с плачем бросилась Фиме на грудь.— Это, конечно, слабость, но я не хочу умирать, я их боюсь. Помоги мне, кроме тебя у меня здесь никого нет…— Успокойся Маша, может быть все не так плохо, как ты думаешь. Отк3да ты узнала о приговоре? Они что, прислали тебе «черную метку»?—Санчес и Диас исчезли, Москва не вышел со мной на связь. Они всегда обрывают все контакты с человеком, которому организация выносит смертный приговор. Следующий шаг — убийство. Вчера. Когда я шла из библиотеки в общежитие меня преследовал киллер.— Как ты узнала, что это киллер, может ты просто понравилась какому-нибудь парню, и он решил с тобой познакомиться, но не решался подойти. Со мной, например, такое бывало.— Нет, это был убийца, я видела его глаза. Недалеко от общаги мне удалось оторваться от него и спрятаться за автобусом. Потеряв меня из виду, он растерялся, а когда я вдруг вышла из-за автобуса прямо перед ним и спросила, что ему нужно, он нагло подмигнул мне и молча ушел.— Это не профессионал. Настоящий киллер не засветился бы так глупо.— У него были глаза убийцы тусклые, как гнилые лужи.— Это все эмоции Маша, хотя, конечно лучше тебе где-нибудь отсидеться. Вот что, берем таки и едем ко мне.Роза Марковна встретила Ласточку приветливо: накапала ей валерьянки, напоила горячим чаем с печеньем.— Как вы похожи на мою племянницу. Вы случайно не еврейка?— Она мексиканка, — напомнил Фима.— Ну, так и что, разве мексиканцы не бывают евреями. У нас в Харькове был один китаец, который ходил в синагогу.— Ай, бросьте ваши воспоминания, лучше посоветуйте, что ей делать. Если за ней действительно ходит киллер, то ей лучше пока не появляться в общежитии, и вообще хорошо бы куда-нибудь уехать на время, — Фима не очень верил в то, что Ласточке грозит смертельная опасность, слишком нелепо выглядели эти мексиканские страсти на фоне холодной, размокшей Москвы, но на всякий случай решил предпринять кое-какие шаги.— Вы же сами, Ефим все и решили. Девочке нужно, как пишут в детективах, «лечь на дно», и лучше всего это сделать в Харькове. Во-первых, это другой город, а во-вторых, уже другая страна, хотя мне и трудно с этим свыкнуться. Вот только как быть с этой дурацкой границей, она же настоящая иностранка?— Ну, это все можно уладить. Девушка же едет не просто так, а погостить у знакомых, может быть даже у дальних родственников, — вставил Фима.— У меня маленькая квартирка, но там тебе будет спокойно, — продолжала Роза Марковна, — есть холодильник и даже старенький телевизор, он часто ломается, но всегда можно обратиться к моему двоюродному брату Изе, он сейчас на пенсии, но когда-то работал телевизионным мастером. Этот Изя, чтоб вы знали, большой украинский патриот. Какие-то негодяи все время выбивали окна в его мастерской, но когда к нему пришел человек из Сохнута, и стал агитировать за Израиль, он сказал: «Если там так хорошо, как вы говорите, так может рассказать это тем жлобам, которые поколотили у меня стекла. Пусть они поедут туда греться на солнце и кушать апельсины. Тогда я спокойно смогу чинить старые телевизоры, потому что купить новые у людей нет денег. Кстати, в магазинах все очень дорого, я покупаю там только хлеб и молоко, но в двух остановках от дома есть базарчик, где, если поторговаться, можно купить куру или даже телятины.— А что я скажу вашим родственникам?— Что говорить, вы сами решите, хотя не думаю, чтобы они уж очень интересовались, сейчас все заняты тем, чтобы как-то свести концы с концами, но вот про что уж точно говорить не надо так это про ваши политические взгляды, зачем расстраивать людей, — посоветовала Роза Марковна.— Скажи, что ты моя невеста, они все равно меня не знают, — добавил Фима, — приехала в Харьков лечить зубы, потому что в Москве это слишком дорого.Итак, вопрос был в принципе решен. Осуществление плана взяла на себя сердобольная родственница, а Фиме оставалось только позаботится о том, чтобы девушка отошла от потрясения, и обрела душевное равновесие.Когда Роза Марковна уехала на вокзал за билетом, он достал из шкафчика бутылку своего любимого кагора, и положил перед Ласточкой чистый лист бумаги.— Я буду называть предметы, а ты говори, как это будет по-испански, — сказал Фима и приложил руку к сердцу.— Corazon Сердце (исп.)

, — сказала Мария, и вдруг, лукаво усмехнувшись, стала хватать его за разные части тела, — nariz, oido, mejilla, boca Нос, ухо, щека, рот (исп.)

…Она потянулась к Фиме и поцеловала его долгим, нежным поцелуем, затем обняла его за бедра и торопливо стала расстегивать его ремень:— Pecho, culo, pierna, cono Грудь, задница, нога, член (исп.)

…На этом урок испанского не закончился, уже отдыхая в постели после бурной любовной сцены, Фима спросил, чтобы не казаться неблагодарным:— А как будет «я люблю Москву»?— Amo Moscu, — ответила Ласточка и ласково провела рукой по его груди.— Постой, я где-то уже слышал это слово, в Испании кажется. Что значит como moscas?— Как мухи.— Интересно, по-испански мухи и Москва звучит почти одинаково, что вы этим хотите сказать?— Мухи появились гораздо раньше, чем был построен твой город. В итальянском — это вообще одно слово, можете за это сбросить на них атомную бомбу.— Постой, постой, значит, ваш резидент Москва мог оказаться просто-напросто Мухой?— Какое это сейчас имеет значение, реально только то, что я тебя опять хочу.— Конечно, Маша, ты права, тем более что за мое открытие все равно уже никто не заплатит.Колокол церкви святого Себастьяна пробил семь раз, когда к пристани крошечного городка Баньера, состоящего всего из трех улиц и одной площади, причалил допотопный, но свежевыкрашенный пароход, и с него на берег сошли трое пассажиров. Один из них, судя по тому, что, несмотря на душный вечер, на нем был темный пиджак и шляпа, был чиновником, другой, не выпускавший изо рта дешевую сигару — мелким негоциантом, ну, а в третьем, в шортах и в майке, поверх которой был надет парусиновый жилет со множеством карманов, не трудно было узнать иностранца. Этим иностранцем был офицер Интерпола Клаус Кучка, прибывший в Парагвай в связи с делом об исчезновении из музея в Хофбурге золотой статуэтки Пернатого Змея.— Где здесь гостиница? — осведомился он по-английски у «чиновника».— На площади, напротив церкви, там же можно и ужин заказать, ответил «чиновник», вытирая вспотевшее лицо платком. — Вы американец?— Коммерсант, интересуюсь древесиной местных пород.— А я думал, вы инженер. Здесь собираются строить завод по производству мясных консервов.— Местные власти?— У местных кишка тонка, немцы, вот кто здесь всем заправляет, в окрестностях полно немецких колонистов, которые занимаются лесозаготовками и скотоводством. В этой стране немцы самые богатые люди. На них делал ставку папа Альфредо Альфредо Стреснер, парагвайский диктатор. Правил страной в 1954-1989 годах.

, ведь он сам был наполовину немцем, а наполовину мясником. Ха-ха! Папы Альфредо уже нет, но здесь он живет в каждом немецком доме, и не приведи господь вам сказать о нем плохо.— Меня интересует исключительно коммерция.— Это, пожалуйста, но мое дело предупредить. Здесь вообще не любят гринго за то, что они привыкли совать свой длинный нос куда не следует. Извините, что я говорю вам в глаза такие вещи, но это сущая правда.— Спасибо, я приму к сведению.«Чиновник» снял шляпу и откланялся, а Клаус вверх по неосвещенной улочке туда, откуда доносилось нестройное мужское пение и звуки гитары. Вскоре он вышел на площадь, освещенную двумя подслеповатыми фанарями. Тут было относительно людно. Под тростниковым навесом сидели люди в черных шляпах. Один из них играл на гитаре и пел. Он был самый трезвый. Другие врубались только тогда, когда доходило до припева. Видимо, это были пастухи-гаучо — к столбам навеса были привязаны лошади. Но виду у этих людей был далеко не молодецкий, просто опившиеся бродяги.У церкви стояла группка прилично одетых мужчин и женщин индейского типа. Свою испанскую речь они щедро сдабривали неблагозвучной тарабарщиной.«Гуарани, — припомнил Клаус статью в справочнике, которую прочитал накануне отъезда в Парагвай, — второй государственный язык страны. Денежная единица тоже называется гуарани». Он так и не обменял в аэропорту Асунсьона свои доллары на местную валюту.Возле дома напротив церкви сидели на ящиках узкоглазые женщины в фетровых котелках и молча слушали, что им говорит молодой негр.— Это гостиница, — спросил Клаус негра по-английски, ему казалось, что все негры понимают по-английски, но этот видимо не относился к их числу. Он испуганно шарахнулся от австрийца и замолчал.— А, щоб тоби повылазыло, — в сердцах выругался Клаус и дернул за ручку двери.Да, это была гостиница, точнее постоялый двор. За конторкой под портретом лысого человека в парадном военном мундире с орденами, видимо президента, сидела довольно приятная раскосая девушка и от нечего делать чесала карандашом за ухом.— Мне нужен номер с полным пансионом на двое суток, — сказал Клаус по-английски.— Si, senor, — очень громко ответила красотка, почти выкрикнула, и, сорвавшись с места, куда-то убежала, оставив Кучку у конторки.Но вскоре она вернулась с человеком, который походил на того, с портрета, только вместо мундира на нем была мятая рубаха цвета хаки с темными от пота подмышками. Скорей всего это был хозяин гостиницы. Он хмурился, и что-то лопотал по-испански.— Швайне рае, — тихо выругался Клаус.— Не расстраивайтесь, — сказал вдруг хозяин на чистом баварском диалекте и расплылся в улыбке, — здесь все говорят на вашем родном языке. Вы из Германии?— Я из Австрии, — нехотя сознался Клаус.— Это одно и то же, — заключил хозяин и достал из-под конторки толстую потрепанную тетрадь. — Вы надолго в наши места?— Мне нужен номер с кондиционером и полным пансионом на двое суток.— Сразу видно, что вы у нас никогда не бывали, в нашем городе нет ни одного кондиционера, зато есть вентилятор и сетка от москитов. А насчет пансиона это само собой — у нас тут нет ни кафе, ни ресторана, где можно было бы съесть приличный шницель и запить кружкой хорошего немецкого пива. Пойдемте, я провожу вас в номер.Они прошли внутренний дворик, засаженный олеандрами и какими-то еще цветами, от которых исходил приторный запах, на другую сторону дома, и вошли в комнатку, где кроме железной кровати и тумбочки не было никакой мебели. Вентилятор не работал.— Располагайтесь, через полчаса Ракель позовет вас на ужин. Если что-нибудь понадобиться, спросите Отто, то есть меня. Рад быть вам полезным.На ужин подали рис, тушеные баклажаны и мясное рагу. Все это было хорошо сдобрено перцем и пряными травами, так что кружка холодного пива пришлась как нельзя кстати.После ужина Клаус пошел в церковь. Служба уже закончилось, и прихожане разошлись. Только несколько женщин ждали своей очереди на исповедь. Клаус сел на скамью напротив алтаря и стал рассматривать иконы. По большей части они изображали события, описанные в ветхом завете. Одна особенно заинтересовала Клауса, на ней почему-то пеший Георгий-Победоносец копьем поражал в глаз Змея. У чудовища были крылья и чешуя наподобие перьев.— Когда последняя прихожанка закончила исповедоваться, из кабинки вышел довольно молодой священник, и, проходя мимо Клауса, как бы невзначай уронил:— Лучше горсть с покоем…— Нежели пригоршни с трудом и томлением духа, — отозвался Кучка, и последовал за ним.Они вошли в тесную ризницу, и падре взял сосуд, изготовленный видимо из сушеной тыквы.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24