Франсион, желая рассеять досаду, которую навевали на него мысли о немалых препятствиях, угрожавших его любви, отправился к источнику, где распивали целебные воды. Ему представилось весьма любопытное зрелище, на время разогнавшее его дурное настроение. С одной стороны, он видел людей, глотавших каждые четверть часа по большой полной кружке; другие же только то и делали, что отливали. Были также дамы, которым время от времени приходилось облегчать мочевой пузырь. Среди всех этих лиц только очень немногие страдали тяжелой и заметной болезнью, большинство же поехало на воды из любопытства или по изнеженности; встречались даже женщины, которые отправлялись туда для того, чтобы найти случай орогатить своих мужей. Тем не менее Франсион сказал сам себе:
«Мы напрасно отнимаем место у стольких страждущих людей, которые не знают, куда им деваться, так как все лучшие заезжие дома заняты нами; надо освободить для них помещение: это будет вполне правильно. Зачем мы здесь торчим: Если заметят, что мы не пьем воду, то заподозрят нас в каких-нибудь смехотворных намерениях. Наис должна меня послушать и ехать обратно, раз уж ей нечего дожидаться Флориандра; а мы не преминем последовать за ней».
Произнеся про себя эту речь, Франсион отправился к Наис, дабы разведать о ее желаниях, и нашел ее вполне расположенной покинуть страну, в коей ее больше ничего не удерживало. По сему поводу спросила она его, куда он сам собирается направиться, на что Франсион отвечал!
— Столь же неразумно спрашивать, по какому пути я поеду, сколь неразумно осведомляться, в какую сторону повернется подсолнечник: известно, что он от природы всегда поворачивается к солнцу; а потому незачем сомневаться, что я последую за вашими прекрасными очами, солнцами моей души, в любое место, где они пожелают светить. Если вы отправитесь в Италию, то я отправлюсь за вами; если вы останетесь во Франции, то и я останусь.
Наис с удовольствием выслушала рассуждения сего славного кавалера, чье общество было ей много приятнее, нежели общество Эргаста и Валерия.
На другой день вздумала она пуститься в обратный путь, и все трое поклонников, будучи о том предупреждены, снарядили свою свиту и явились, чтоб ей сопутствовать, а потому ехала она в столь пышном окружении, что ее можно было принять за могущественную королеву. Не обошлось и без сильной ревности со стороны итальянцев к французу, ибо Наис благоволила к нему и весьма мало обращала внимание на остальных. Нередко разрешала она Франсиону пересесть в ее карету и забавлялась с ним беседами, каковые вращались вокруг разных предметов и позволяли ему узнать всю живость ее ума, защищенного от мрака невежества чтением хороших книг. Он испытывал величайшую радость, думая о том, что в столь прекрасной тюрьме ему незачем сетовать на потерю свободы. Тем временем соперники, негодуя на оказываемое ему благоволение, скакали то спереди, то сзади, а по большей части и весьма далеко от кареты своей дамы, дабы некоторым образом ответить презрением на презрение; тем не менее в деревнях, где случалось им проезжать, не придерживались они столь непреклонно своей холодности и селились возможно ближе к Наис. Франсион страстно желал сыграть с ними какую-нибудь штуку, дабы наказать их за то, что они осмелились избрать предметом своего поклонения его даму.
А посему поведал он о своем намерении одному из лакеев Наис, дружбу коего приобрел, и попросил его оказать ему помощь. Этот весьма услужливый человек обещал сделать все, что будет в его силах; затем, следуя указаниям Франсиона, он отправился к Валерию и сказал ему, что Наис побеждена его стараниями ей услужить и только спит и видит, как бы ей поудобнее с ним побеседовать, но что не может сего учинить, так как ей мешают в том двое других назойливых поклонников, а особливо француз, коего надлежит опасаться, пока он находится на землях своей родины, где у него есть друзья и влияние, но что тем не менее она решила уделить Валерию несколько часов, для чего он должен прийти к ней тайком под вечер, перерядившись в такое платье, какое носят ее гайдуки. Рассказав все это Валерию, он отправился с теми же речами к Эргасту; таким образом, оба они оделись согласно его указаниям, полагая, что это крайне необходимо для того, чтобы их не узнали. Валерий первый подошел к дому Наис, а пока он стучался, прибыл Эргаст, каковой, приняв его за лакея, спросил, легла ли уже его госпожа. Тот отвечал довольно надменно, что ему ничего об этом не известно. Эргаст не стерпел такого обращения и наградил его несколькими ругательствами, от коих Валерий так рассвирепел, что они вступили в кулачный бой. Тем временем слуги подошли к дверям со свечами, при свете каковых оба соперника узнали друг друга, что повергло их в неописуемое изумление, после чего, весьма пристыженные, они разошлись по домам разными дорогами. Встретившись на следующий день, они полюбопытствовали узнать, почему и тот и другой перерядились, тем более что им невозможно было скрывать далее свою отчаянную страсть к Наис и старания добиться ее благосклонности; они поведали друг другу все сказанное лакеем и поняли, что над ними хотели посмеяться; тогда они послали за тем, кто передал им поручение, и попросили его объяснить, почему он рассказал обоим одно и то же. Не будучи в состоянии вытянуть из него ничего, кроме маловразумительных ответов, они обещали ему преогромную награду, и он, подстрекаемый вдобавок сочувствием к своим единоплеменникам, признался, что поступил так по наущению Франсиона. При этой вести они решили отомстить и показать нашему французу образчик своей хитрости при первой же оказии, какая представится. Оба кавалера подружились, дабы успешнее вредить общему врагу, и положили между собой не думать о своей любви, пока не отделаются от его особы.
Наис, догадавшись об их злобных намерениях по отношению к ее избраннику и боясь, как бы не стряслось несчастья, перестала оказывать ему какие бы то ни было знаки внимания и разговаривала с ним только тогда, когда вынуждала ее к тому необходимость. Франсион окончательно выходит из себя, вообразив, что она его презирает, и забрасывает ее кучей цидулек через ее прислужниц, каковые в конце концов передают ему от имени госпожи, чтоб он впредь не посылал подобных посланий, ибо ей это не угодно. Тогда он в некий день приступает по-приятельски к той из служанок, которая питала к нему особливое расположение, и умоляет ее объяснить ему причину холодности, проявленной Наис. Та соглашается открыть все, если он обещает сохранить тайну. Заставив его поклясться всеми клятвами, какие ей вздумалось, она рассказала, что Наис, опасаясь гибельных козней его соперников, не желает выказывать ему свое расположение, пока не выедет из этой чужой страны и не прибудет в свои земли, где сможет оградить его от всяких напастей. Эта сладостная весть обрадовала его так, как нетрудно себе представить, и он в утешение принялся упиваться самыми радужными надеждами наперекор своей возлюбленной, собиравшейся несколько его потомить, дабы ее милости показались ему затем еще намного ценнее.
Когда наши путешественники очутились в самой Италии, Валерий и Эргаст стали искать случая обмануть Франсиона, что им, действительно, и удалось учинить без особого труда. Они ласкались к нему всячески и осыпали его величайшими учтивостями. Если б рассудок его в ту пору не был всецело погружен в любовные мечтания, мешавшие ему помышлять о чем-либо другом, он, разумеется, сообразил бы, что это необычайное обхождение было вызвано желанием завлечь его в какую-нибудь западню. А посему, не будучи в состоянии использовать обычную свою осторожность, он вовсе их не остерегался и верил, что они питают к нему такое же доброжелательство, какое притворно выражали на словах. Не смея больше приблизиться к Наис, он часто составляет им компанию развлечения ради и даже навещает их в тех местах, где они останавливаются на ночлег.
Однажды поутру он встретился с ними перед домом, в коем пристала Наис; тут какой-то дворянин подошел к Эргасту с восторженными приветствиями, словно давно с ним не видался, а затем шепнул ему на ухо несколько слов, на что тот отвечал кивком головы.
— Господа, — сказал Эргаст, обращаясь к Валерию и Франсиону, — вам представляется великолепный случай поразвлечься. Сеньор этого дворянина состоит комендантом крепости в двух милях отсюда; он узнал о моем приезде и прислал просить, чтоб я не уезжал, не побывав у него со всем своим обществом; сделайте милость, не отказывайтесь от его приглашения.
Валерий тотчас же отвечает, что не имеет счастья знать этого сеньора и не думает, чтоб тот желал его видеть, а потому не считает возможным отягощать его своим присутствием. Франсион с еще большим основанием дает ответ такого же характера.
Но Эргаст, вторично взяв слово, сказал:
— Поверьте мне, не упускайте случая взглянуть на весьма интересные предметы. В том месте, куда вас приглашают, хранятся величайшие редкости. Там есть подлинные человеческие кости сказочной величины. Затем — всякого рода оружие и античные медали. Бесподобнейшие вещи на свете собраны в этой крепости, как бы в образцах; пожалуйста, поедемте, ибо без вас я не посмею туда явиться. Мне не хочется потерять расположение своего друга, а он непременно на меня вознегодует, если я не привезу с собою лиц, достоинства коих он не преминул бы оценить.
Франсион, будучи чужеземцем, не усомнился ни в речах Эргаста, ни в наличии множества диковин в том месте, куда тот собирался их вести, а посему, увидав, что Валерий наконец соглашается, был и сам весьма рад туда поехать, не усматривая во всем этом давно задуманного заговора, направленного на то, чтоб от него отделаться. Он сидел на лошади, подобно всем прочим, а позади — его приближенный дворянин; ему хотелось взять его с собой вместе с остальной своей свитой, за которой он собирался послать, но Эргаст сказал, что этого не надо делать, так как не полагается въезжать в крепость со столь многочисленным отрядом.
— Ни я, ни Валерий не берем с собой своих людей; пусть они останутся с челядинцами Наис, а мы нагоним ее после обеда. С нас достаточно будет и одного из лакеев маркизы, коего я предпочитаю остальным.
С этими словами он послал за означенным человеком, а это оказался тот самый, который служил Франсиону с такой преданностью.
В несколько часов доехали они до крепости, где были радушно приняты тамошним комендантом. Франсион, видя, что затеваются разговоры, грозившие отнять много времени, был этим весьма недоволен, так как сгорал от желания увидать чудеса, о коих ему рассказывали. Он тихонько шепнул об этом Валерию, который перевел разговор на означенную тему. Тотчас же комендант, посвященный в заговор, берет связку ключей и после долгих переходов вводит своих гостей в крепкую башню, где, по его словам, хранятся ценнейшие из собранных там редкостей. Он показывает им огромное, совершенно круглое и весьма древнее кресло с приступком и уверяет, что, в какое бы время на него ни сесть, слышишь некие гармоничные звуки, которые исходят как будто из-под пола, но не поддаются никакому объяснению, если только не приписать их духам, обитающим в башне. Эргаст смеется над этим и, почитая все за фантастический вымысел, отказывается верить столь необычным вещам, а присутствующие вторят ему.
— Испытайте, — сказал комендант, — и вы убедитесь, что это правда.
Тогда оба итальянца уселись в кресло по очереди, а затем, поднявшись, с превеликим изумлением заявили, что действительно слышали сладчайшую в мире музыку. Франсион, будучи последним и потешаясь над этими баснями, также присел из любезности; но тут комендант, находившийся поблизости, повернул рычажок, сдерживавший пружину, после чего кресло и сидевший на нем опустились в тюремное подземелье, где Франсион долгое время не мог сдвинуться с места от удивления. Эргаст и Валерий, увидав, что им удалось так удачно захватить врага, поблагодарили коменданта за любезное содействие, им оказанное, и попросили довершить его, умертвив своего пленника, когда он сочтет наиболее подходящим. Оттуда они вернулись к Наис, остановившейся на обед в небольшом поселке. Она осведомилась, куда девался Франсион, так как ей доложили, что этого кавалера нет в том месте, где пристала его свита. Лакей, о коем мы уже упоминали, подошел к ней и сказал:
— Сударыня, Франсион тайком повернул обратно во Францию и, встретив меня перед отъездом, поручил передать вам, что, куда бы ни занесла его судьба, он всегда будет титуловать себя вашим слугой. Кстати, не удивляйтесь, если ему вздумалось отбыть без свиты: он не хотел, чтобы вы узнали об его намерении разлучиться с вами, опасаясь, быть может, Как бы ему не пришлось задержаться здесь в ущерб своим делам. Это весьма вероятно, ибо он настойчиво просил меня передать слугам, чтоб они возвращались на родину без огласки.
Сообщив эту ложь Наис, он повторил ее конюшему Франсиона и отправил всех служителей вдогонку за господином.
Наис пришла в превеликое расстройство от внезапного бегства того, кто был столь мил ее сердцу. Ах! Сколько раз раскаивалась она в своей суровости, считая ее причиной удаления Франсиона!
— О проклятые люди, — говорила она, имея в виду Валерия и Эргаста, — если б вы не докучали мне своими преследованиями, я не была бы вынуждена обходиться столь беспощадно с тем, чьи малейшие поступки заслуживали высшей награды! Да накажет вас небо за муки, которые я терплю по вашей вине. Не обольщайтесь надеждой на мое благоволение: впредь я буду относиться к вам с такой надменностью, какой свет не видал.
Наис поступила так, как сказала; но если бы ведала она о предательстве обоих вельмож, то не преминула бы обойтись с ними еще суровее. Наконец прибывает она домой, где ее негодование растет с каждым часом; она велит своему неверному лакею разыскать Франсиона, где бы он ни находился, и передать ему письмо, в коем сообщает причину, почему не обращалась с ним по его заслугам, и просит тайно приехать в то место, куда он прежде намеревался отправиться.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79