Мистер Уисботл рассмеялся и сказал, что Томкинс придумал каламбур; Томкинс тоже рассмеялся и сказал, что ничего не придумывал.
Завтрак закончился, как обычно кончаются завтраки. Разговор замер, собеседники начали играть своими ложечками. Джентльмены поглядывали в окна, бродили по комнате и, оказавшись около двери, исчезали один за другим. Тибс, по приказанию жены, удалился в буфетную, чтобы проверить недельный счет зеленщика, и, наконец, миссис Тибс и миссис Блосс остались одни.
— Господи боже мой, — заговорила последняя, — я чувствую ужасную слабость. Как странно! (Что действительно было странно, принимая во внимание поглощенные ею за утро четыре фунта всяких яств.) Между прочим, — продолжала миссис Блосс, — я еще не видела этого мистера… как бишь его?
— Мистера Гоблера? — подсказала миссис Тибс.
— Да.
— О! — сказала миссис Тибс. — Это таинственный человек. Завтрак, обед и ужин посылаются ему наверх, и он иногда неделями не выходит из своей комнаты.
— Я его не видела и не слышала, — повторила миссис Блосс.
— Сегодня вечером услышите, — ответила миссис Тибс. — По вечерам в воскресенье он обычно стонет.
— Меня никогда никто так не интересовал! — воскликнула миссис Блосс.
Тихий двойной стук прервал их разговор. Доложили о докторе Уоски, который затем и появился в гостиной. Это был низенький толстяк с красным лицом, одетый, разумеется, в черное и носивший белый накрахмаленный шейный платок. У него была прекрасная практика и недурной капиталец, который он накопил, неизменно потакая самым нелепым фантазиям всех женщин всех семей, куда его приглашали. Миссис Тибс выразила намерение удалиться, но ее попросили остаться.
— Ну-с, милая дама, как мы себя чувствуем? — осведомился Уоски сладким голосом.
— Плохо, доктор, очень плохо, — еле слышно ответила миссис Блосс.
— А! Нам надо поберечься, надо непременно следить за собой, — сказал угодливый Уоски, щупая пульс своей интересной пациентки. — Как наш аппетит?
Миссис Блосс покачала головой.
— Наш уважаемый друг нуждается в самом заботливом уходе, — отнесся Уоски к миссис Тибс, которая, разумеется, выразила полное согласие. — Впрочем, полагаясь на всеблагое провидение, я надеюсь, что с нашей помощью она еще поправится.
Миссис Тибс попыталась представить себе, на что будет похожа пациентка, когда она еще поправится.
— Мы должны принимать порошочки, — сказал хитрый Уоски. — А кроме того, обильное питание, и самое главное — беречь наши нервы; нам ни в коем случае нельзя поддаваться нашей чувствительности. Мы должны пользоваться всем, чем можем, — заключил доктор, пряча гонорар, — и не волноваться.
— Милейший человек! — воскликнула миссис Блосс, когда доктор уже садился в свой экипаж.
— Очаровательный! Такой галантный! — ответила миссис Тибс, и колеса загремели, увозя доктора Уоски дурачить других страждущих дам и прикарманивать новые гонорары.
Поскольку мы уже ранее имели случай описать обед в пансионе миссис Тибс и поскольку все обеды там бывали обычно похожи один на другой, мы не будем утомлять наших читателей подробностями хозяйственной жизни этого заведения и прямо перейдем к событиям, сообщив предварительно, что таинственный обитатель задней гостиной был ленивым себялюбцем и ипохондриком, который все время жаловался на свое здоровье и никогда не болел. Его характер во многом напоминал характер миссис Блосс, и поэтому между ними вскоре завязались самые дружеские отношения. Мистер Гоблер был высок, худ и бледен, вечно воображал, что у него что-то болит, и его брюзгливое лицо постоянно морщилось; короче говоря, он был похож на человека, которого насильно заставили опустить ноги в таз со слишком горячей водой.
На протяжении двух-трех месяцев после появления миссис Блосс на Грейт-Корэм-стрит Джон Ивеисон изо дня в день становился все более злобным и язвительным; кроме того, в его манерах появилась еще большая внушительность, которая ясно показывала, что он, по его мнению, сделал какое-то открытие и ждет только удобного случая, дабы им поделиться. Случай этот, наконец, представился.
Как-то вечером обитатели пансиона, собравшись в большой гостиной, предавались обычным занятиям. Мистер Гоблер и миссис Блосс играли в криббедж за карточным столиком возле среднего окна; мистер Уисботл у фортепьяно описывал полукруги на вращающейся табуретке, листая ноты и мелодично напевая; Альфред Томкинс сидел за круглым столом и, усердно растопырив локти, набрасывал карандашом голову, значительно превосходившую размерами его собственную; О'Блири читал Горация, старательно делая вид, что все понимает; а Джон Ивенсон подсел к рабочему столику миссис Тибс и полушепотом вел с ней серьезный разговор.
— Уверяю вас, миссис Тибс, — говорил радикал, прижимая указательным пальцем муслин, над которым она трудилась, — уверяю вас, что только мое искреннее желание быть вам полезным заставило меня рассказать об этом. Повторяю, я весьма опасаюсь, что Уисботл пытается добиться благосклонности этой молодой женщины — Агнес — и что он постоянно встречается с ней в кладовой второго этажа над крыльцом. Вчера из своей комнаты я отчетливо слышал там голоса. Я немедленно открыл дверь и тихонько прокрался на площадку; там я застал мистера Тибса, которого, как видно, тоже потревожили… Боже мой, миссис Тибс, вы меняетесь в лице!
— Нет, нет, пустяки, — поспешно возразила миссис Тибс, — просто в комнате жарко.
— Она красная! — воскликнула миссис Блосс за карточным столиком. — Бубны — моя счастливая масть.
— Если бы я поверила, что это мистер Уисботл, — помолчав, продолжала миссис Тибс, — он немедленно оставил бы мой дом.
— А дама? — снова донесся голос миссис Блосс.
— А если бы я поверила, — с угрозой добавила хозяйка, — если бы я поверила, что ему помогает мистер Тибс…
— Валет бит! — заметил мистер Гоблер.
— О, — вкрадчиво сказал Ивенсон (он любил делать гадости), — я искренне надеюсь, что мистер Тибс тут ни при чем. Он всегда казался мне таким безобидным.
— И мне тоже! — зарыдала низенькая миссис Тибс, проливая слезы как из лейки.
— Ш-ш! Ш-ш! Ради бога… миссис Тибс… подумайте… все заметят… ради бога, успокойтесь, — шептал Джон Ивенсон, боясь, что его план сорвется. — Мы самым тщательным образом разберемся в этом деле, и я буду счастлив вам помочь.
Миссис Тибс поблагодарила его чуть слышным голосом.
— Когда вы придете к заключению, что все в доме уснули, — высокопарно сказал Ивенсон, — и если вы, не зажигая свечи, встретитесь со мной у лестничного окна перед дверью моей спальни, я думаю, нам удастся выяснить, кто же эти лица, и затем вы сможете принять меры, какие сочтете нужными.
Убедить миссис Тибс не представляло большого труда; ее любопытство было задето, ревность разбужена, и собеседники скоро условились обо всем. Миссис Тибс взялась за свое шитье, а Джон Ивенсон, засунув руки в карманы, начал ходить по комнате, как будто ничего не произошло. Партия в криббедж окончилась, и завязался общий разговор.
— Ну, мистер О'Блири, — сказал музыкальный волчок, поворачиваясь на своей оси, — как вам понравился в тот вечер Воксхолл?
— Очень недурно, — ответил Орсон, которого сад привел в совершенный восторг.
— Приходилось ли вам видеть что-нибудь равное представлению капитана Росса? А?
— Нет, — ответил патриот с обычной своей оговоркой, — нигде не приходилось, кроме Дублина.
— Я встретил там графа де Канки и капитана Фицтомпсона, — сказал Уисботл, — они были восхищены.
— В таком случае представление несомненно великолепно, — огрызнулся Ивенсон.
— Мне особенно понравилось, как начучелены белые медведи, — заметила миссис Блосс. — В ихних мохнатых белых шкурах они точь-в-точь полярные медведи, правда, мистер Ивенсон?
— Я бы скорее сказал, что они похожи на кондуктора омнибуса, вставшего на четвереньки, — ответил брюзга.
— Я был бы весьма доволен нашим посещением Воксхолла, — простонал Гоблер, — если бы я не схватил там страшную простуду, после чего мои боли ужасно усилились. Мне пришлось принять несколько ванн, прежде чем я рискнул покинуть свою комнату.
— Эти ванны с душем — прелестная вещь! — воскликнул Уисботл.
— Превосходная! — сказал Томкинс.
— Восхитительная, — поддакнул О'Блири (он однажды видел такую ванну перед мастерской жестянщика).
— Отвратительные аппараты! — возразил Ивенсон, чья неприязнь распространялась почти на все предметы как одушевленные, так и неодушевленные.
— Отвратительные, мистер Ивенсон? — в страшном негодовании переспросил Гоблер. — Отвратительные! Подумайте, какую пользу они приносят, вспомните, сколько жизней они спасли, вызывая испарину!
— Что верно, то верно, — проворчал Джон Ивенсон, переставая мерить шагами крупные квадраты ковра. — Я был таким ослом, что однажды позволил установить такую штуку у себя в спальне. Черт возьми! Чтобы полностью излечить меня, хватило одного раза, — даже полгода спустя, стоило мне увидеть ее, как я весь покрывался испариной.
Это заявление было встречено легким смехом, который еще не утих, когда появился Джеймс, неся поднос, нагруженный остатками барашка, дебютировавшего еще за обедом, а также хлебом, сыром, кружочками масла среди леса петрушки, целым маринованным грецким орехом и третью другого, и прочим. Мальчик исчез и снова вернулся с другим подносом, на котором стояли стаканы и кувшины горячей и холодной воды. Джентльмены принесли свои бутылки; горничная поставила под карточный столик разнообразные подсвечники накладного серебра, и слуги удалились на покой.
Жильцы пододвинули стулья к столу, и разговор вошел в обычное русло. Джон Ивенсон, никогда не ужинавший, развалился на диване и развлекался тем, что противоречил всем и каждому. О'Блири старался наесться до отвала, отчего в груди миссис Тибс нарастало справедливое негодование; мистер Гоблер и миссис Блосс с большой нежностью обсуждали лечение пилюлями и другие невинные забавы; а между Томкинсом и Уисботлом «завязался спор» — другими словами, они старались перекричать друг друга, причем каждый льстил себя надеждой, что его доводы неопровержимы, и оба имели самое смутное представление о предмете своего спора. Часа два спустя жильцы и медные подсвечники попарно разошлись по своим спальням. Джон Ивенсон стянул сапоги, запер дверь и приготовился ждать, пока мистер Гоблер не удалится к себе. Последний всегда засиживался в гостиной на час дольше остальных, принимал лекарства и стонал.
Грейт-Корэм-стрит погрузилась в состояние полного покоя: было около двух часов. Изредка мимо погромыхивали извозчичьи экипажи, да какой-нибудь запоздавший клерк во пути домой в Сомерс-Таун задевал каблуком решетку угольного иодвала, отчего раздавался лязг, словно хлопала печная заслонка. Доносившееся с улицы монотонное бульканье усугубляло мрачный романтизм сцены. Это стекала вода по желобу дома № 11.
«Он, вероятно, уже заснул», — подумал Джон Ивенсон, с примерным терпением выждавший более часа после того, как Гоблер покинул гостиную. Он прислушался в доме царила мертвая тишина; тогда, погасив ночник, он приоткрыл дверь. На лестнице было темно, как в могиле.
— Ш-ш-ш, — прошипел любитель гадостей, словно римская свеча, проявляющая первые признаки того, что она намерена взорваться.
— Тс-с-с, — прошептали в ответ.
— Это вы, миссис Тибс?
— Да, сэр.
— Где?
— Здесь.
И на фоне лестничного окна, словно дух королевы Анны в последнем акте «Ричарда III», появился силуэт миссис Тибс.
— Сюда, миссис Тибс, — прошептал обрадованный сплетник, — дайте мне руку, так! Кто бы это ни был они сейчас в кладовой; я свесился из окна и видел, как они случайно опрокинули свечу и остались в темноте. Вы не забыли сиять ботинки?
— Нет, — еле выговорила трепещущая миссис Тибс.
— Хорошо; я снял сапоги, так что мы можем спуститься поближе к кладовой, перегнуться через перила и слушать.
И они прокрались вниз, а каждая ступенька скрипела, словно патентованный каток для белья по субботам.
— Готов поклясться, это Уисботл и еще кто-то! громким шепотом воскликнул радикал после того, как они подслушивали несколько минут.
— Тише! Давайте послушаем, что они скажут! воскликнула миссис Тибс, которая теперь, забыв обо всем остальном, превыше всего Жаждала удовлетворить свое любопытство.
— Ох, если бы я только вам поверила, — кокетливо сказал женский голос, — одинокая жизнь моей хозяйки скоро кончилась бы.
— Что она говорит? — спросил мистер Ивенсон у своей спутницы, чья позиция оказалась более удобной.
— Говорит, что скоро покончит со своей хозяйкой, — ответила миссис Тибс. — Негодяйка! Они замышляют убийство.
— Я знаю, вам нужны деньги, — продолжал голос, принадлежавший Агнес. — Если я получу пятьсот фунтов, я живо ее разожгу.
— Что? Что? — снова спросил Ивенсон. Он слышал ровно столько, сколько было нужно, чтобы пробудить в нем желание услышать больше.
— Кажется, она говорит, что подожжет дом, — ответила насмерть перепуганная миссис Тибс. — Слава богу, я застрахована в «Фениксе».
— Как только ваша хозяйка даст мне согласие, милочка, — сказал мужской голос с сильным ирландским акцентом, — можете считать эти деньги своими.
— Бог ты мой! Это мистер О'Блири! — воскликнула миссис Тибс в сторону.
— Злодей! — произнес, негодуя, мистер Ивенсон.
— Во-первых, — продолжал ибериец, — надо отравить подозрением душу мистера Гоблера.
— Разумеется, — согласилась Агнес.
— Что он говорит? — снова спросил Ивенсон, задыхаясь от любопытства и шепота.
— Говорит, чтобы она отравила мистера Гоблера, а то он ее подозревает, — сообщила миссис Тибс, ошеломленная этой безжалостной гекатомбой.
— А в отношении миссис Тибс… — продолжал О'Блири.
Миссис Тибс задрожала.
— Тише! — в глубокой тревоге воскликнула Агнес как раз в то мгновение, когда с миссис Тибс чуть было не приключился обморок. — Тише!
— Сюда кто-то поднимается, — сказала Агнес ирландцу. — Сюда кто-то спускается, — прошептал Ивенсон хозяйке пансиона.
— Спрячьтесь в малую гостиную, сэр, — сказала Агнес своему сообщнику, — у вас хватит времени, пока тот пройдет всю кухонную лестницу.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34