Церемония представления была проделана по всей форме. Мистер Флемуэл глядел на Горацио сквозь зеленые очки с таинственным и значительным видом, а галантный Горацио глядел на Терезу так выразительно, что и сказать невозможно.
— Это и есть виконт Огастес, как его там? — шепотом спросила миссис Молдертон Флемуэла, который вел ее в столовую.
— Н-нет, то есть не совсем так, — отвечал этот великий авторитет, — не совсем так.
— Кто же он тогда?
— Тс-с! — произнес Флемуэл со значительным видом, говорившим, что он отлично знает, но никак не может открыть эту важную тайну по соображениям государственного порядка. А может, это кто-нибудь из министров знакомится таким образом с умонастроением народа?
— Мистер Спаркинс, — вне себя от радости сказала миссис Молдертон, — сядьте, пожалуйста, между дамами. Джон, поставьте стул для гостя между мисс Терезой и мисс Марианной. — Эти ее слова относились к слуге, который обыкновенно работал то за конюха, то за садовника; но так как надо было произвести на Спаркинса впечатление, то его заставили надеть белый галстук и башмаки, причесали и пригладили, чтобы он мог сойти за второго лакея.
Обед был превосходный, Горацио усиленно ухаживал за мисс Терезой, и все были настроены как нельзя лучше, кроме мистера Молдертона, который, зная наклонности своего шурина, терпел невыносимые мучения того рода, какие, если верить газетам, испытывают все живущие по соседству с кабаком, когда сиделец вешается на сеновале, что «гораздо легче вообразить себе, нежели описать».
— Флемуэл, давно ли вы виделись с вашим другом, сэром Томасом Нолендом? — спросил мистер Молдертон, искоса поглядывая на Горацио, чтобы проверить, какое впечатление произведет имя этого великого человека.
— Да нет, не так давно. А вот лорда Гоблтона я видел третьего дня.
— Вот как! Надеюсь, его милость в добром здоровье? — спросил Молдертон с живейшим участием. Едва ли нужно говорить, что до этой минуты он и не подозревал о существовании такой особы.
— О да, он здоров, вполне здоров. Отличный человек. Я его встретил в Сити и долго с ним разговаривал. Да, я с ним довольно близко знаком. Однако мне не удалось поговорить с ним как следует, потому что я торопился к одному банкиру — очень богатый человек и член парламента, с ним я тоже знаком довольно близко, можно даже сказать, очень близко.
— Знаю, о ком вы говорите, — с важностью изрек Молдертон, на самом деле зная на этот счет не больше самого Флемуэла. — Дело у него солидное.
Этим была затронута опасная тема.
— Кстати о деле, — вмешался мистер Бартон, сидевший наискосок от хозяина. — Один джентльмен, которого вы, Молдертон, очень хорошо знали еще до того, как вам удалось провести ту первую спекуляцию, на днях зашел к нам в лавку и…
— Бартон, положите мне, пожалуйста, одну картофелину, — прервал его несчастный хозяин дома, надеясь удушить рассказ в самом зародыше.
— Пожалуйста, — отвечал бакалейщик, нисколько не подозревая об умысле зятя, — и он мне сказал напрямик…
— Рассыпчатую, будьте добры, — опять прервал его Молдертон, дрожа за конец анекдота и опасаясь слова «лавка».
— Вот он и говорит, знаете ли, — продолжал преступник, передав картофелину, — и говорит: как идет ваше дело? А я ему говорю, так, шутя, вы же меня знаете, говорю ему: я своим делом не гнушаюсь, думаю, что и дело меня гнушаться не будет.
— Мистер Спаркинс, — начал хозяин, тщетно пытаясь скрыть тревогу, — стаканчик вина?
— С величайшим удовольствием, сэр.
— За ваше здоровье.
— Благодарю вас.
— Мы говорили в тот вечер, — продолжал хозяин, обращаясь к Горацио, отчасти с целью блеснуть ораторским дарованием нового знакомого, отчасти же в надежде заглушить анекдоты бакалейщика, — мы говорили тогда вечером о природе человека. Ваши доводы показались мне очень убедительными.
— И мне тоже, — сказал Фредерик. Горацио ответил любезным наклонением головы.
— Скажите, какого вы мнения о женщинах, мистер Спаркинс? — осведомилась миссис Молдертон. Девицы жеманно улыбались.
— Мужчина, — ответил Горацио, — мужчина, бродит ли он среди светлых, веселых, цветущих долин второго эдема или же в более унылых, бесплодных и, можно сказать, прозаических местах, с которыми мы волей-неволей должны мириться в наше время; мужчина в любых обстоятельствах, в любом месте — клонится ли он под бременем губительных вихрей арктической зоны, или иссыхает от зноя под лучами полуденного солнца, — мужчина без женщины одинок.
— Я очень рада слышать, что вы держитесь такого похвального образа мыслей, мистер Спаркинс, — сказала миссис Молдертон.
— И я тоже, — прибавила мисс Тереза. Горацио взглядом выразил, как он счастлив, а молодая особа покраснела.
— А я думаю так… — начал мистер Бартон.
— Я знаю, что вы хотите сказать, — прервал его Молдертон, решившись не давать больше хода своему родственнику, — и я с вами не согласен.
— Что такое? — спросил изумленно бакалейщик.
— Мне очень жаль, Бартон, что я расхожусь с вами во мнениях, — сказал хозяин таким решительным тоном, словно и в самом деле противоречил какому-то его утверждению, — но я не могу согласиться с тем, что считаю в высшей степени нелепым.
— Да ведь я хотел сказать…
— Вы меня не убедите, — сказал Молдертон с видом непреклонной решимости. — Никогда.
— А я не могу вполне согласиться с доводами мистера Спаркинса, — сказал Фредерик, вступая в бой вслед за папашей.
— Как! — воскликнул Горацио, который пустился рассуждать еще более отвлеченно и туманно, когда увидел, что дамы слушают его с восторженным изумлением. — Как! Разве следствие не есть результат причины? Разве причина не предшествует следствию?
— Вот в чем суть, — сказал Флемуэл.
— Разумеется, — сказал мистер Молдертон.
— Ибо, если следствие есть результат причины, а причина предшествует следствию, то вы ошибаетесь, насколько я понимаю, — прибавил Горацио.
— Положительно так, — сказал угодливый Флемуэл.
— По крайней мере таково будет верное и логическое заключение, насколько я понимаю? — вопросительным тоном прибавил Спаркинс.
— Без сомнения, — опять ввязался Флемуэл. — Это решает дело.
— Что ж, может быть, и решает, — сказал Фредерик. — Раньше я этого не понимал.
«А я и теперь не очень-то понимаю, — подумал бакалейщик, — однако надо полагать, что это правильно».
— Какой у него глубокий ум! — шепнула миссис Молдертон дочерям, когда они выходили в гостиную.
— Ах, он просто прелесть! — отвечали обе девицы разом, — говорит, как оракул. Он, должно быть, много видел и знает жизнь.
Когда мужчин предоставили самим себе, воцарилось молчание и у всех был такой мрачный вид, словно их совсем доконала философская глубина состоявшейся перед этим беседы. Первым нарушил молчание Флемуэл, твердо решивший выведать, кто и что такое на самом деле Горацио Спаркинс.
— Извините меня, сэр, — начал этот всезнающий человек. — Если я не ошибаюсь, вы готовитесь к адвокатуре? Я и сам когда-то подумывал об этом, да, в самом деле, и довольно близко знаком с первыми светилами этой выдающейся профессии.
— Н-ну, не совсем, — ответил Горацио, слегка поколебавшись.
— Но вы давно вращаетесь среди шелковых мантий, если я не ошибаюсь? — почтительно спросил Флемуэл. — Почти всю свою жизнь, — отвечал Спаркинс.
Вопрос, таким образом, был благополучно разрешен для мистера Флемуэла. Горацио — это молодой джентльмен, который скоро станет адвокатом.
— Не хотел бы я быть юристом, — сказал Том, впервые раскрывая рот и оглядывая стол в надежде, что хоть кто-нибудь обратит внимание на его слова. Никто на это ничего не ответил.
— Не хотел бы я носить парик! — отважился Том сделать еще одно замечание.
— Том, очень прошу, не выставляй себя на посмешище, — сказал ему отец. — Слушай, пожалуйста, и поучайся из разговора старших, но не делай все время нелепых замечаний.
— Хорошо, папаша, — ответил несчастный Том, который не произнес ни слова с тех пор, как попросил в четверть шестого второй кусок говядины, а теперь было восемь.
— Ну ничего, Том! — заметил его добродушный дядюшка. — Я с тобой согласен. Мне бы тоже не хотелось носить парик. Уж лучше фартук.
Мистер Молдертон сильно закашлялся. Мистер Бартон продолжал:
— Потому что, ежели человек гнушается своим делом…
Кашель возобновился с удесятеренной силой и не прекращался до тех пор, пока незадачливый его виновник, встревожившись, не позабыл совершенно о том, что собирался сказать.
— Мистер Спаркинс, — сказал Флемуэл, возобновляя атаку, — не знаете ли вы мистера Делафонтена, с Бедфорд-сквера?
— Я обменялся с ним карточками; после чего я, правда, имел случай быть ему полезным, — отвечал Горацио, слегка краснея — без сомнения, оттого, что ему пришлось сделать такое признание.
— Это большая удача, если вам довелось оказать услугу такому важному лицу, — сказал Флемуэл, всем своим видом выражая глубокое уважение.
— Не знаю, кто он такой, — по секрету шепнул он Молдертону, когда они переходили в гостиную следом за Горацио. — Однако совершенно ясно, по профессии он юрист и лицо очень важное, с большими связями.
— Без сомнения, без сомнения, — поддакнул его спутник.
Остаток вечера прошел самым восхитительным образом. Мистер Молдертон, избавившись от своих опасений в силу того обстоятельства, что Бартон уснул крепким сном, был в высшей степени любезен и снисходителен. Мисс Тереза сыграла «Падение Парижа» — мастерски, как объявил Спаркинс, и оба они, с помощью Фредерика, пробовали спеться, разучивая без конца дуэты и трио, так как сделали приятное открытие, что их голоса прекрасно гармонируют. Конечно, все они пели первую партию, а Горацио, помимо того небольшого неудобства, что он был абсолютно лишен слуха, еще и не знал ни одной ноты. Все же они провели время очень приятно, и был уже первый час ночи, когда мистер Спаркинс попросил, чтобы подали его коня, похожего на траурный катафалк, причем просьба его была уважена только на том условии, что он опять приедет к ним в следующее воскресенье.
— Но, может быть, мистер Спаркинс присоединится к нам завтра вечером? — предложила миссис Молдертон. — Мистер Молдертон собирается повезти девочек на пантомиму.
Мистер Спаркинс поклонился и пообещал зайти к ним в ложу № 48 в течение вечера.
— На утро мы вас освобождаем, — с очаровательной игривостью сказала мисс Тереза, — мама везет нас в город за покупками. Я знаю, мужчины терпеть не могут этого занятия.
Мистер Спаркинс опять поклонился и заявил, что он был бы в восторге, но утром у него важное дело — он занят. Флемуэл выразительно посмотрел на Молдертона. «Судебная сессия!» — прошептал он.
К двенадцати часам на следующее утро экипаж был подан к крыльцу, чтобы миссис Молдертон с дочерями могла отправиться в задуманную на этот день экспедицию. Пообедать и переодеться для театра они собирались у знакомых. Сначала они завезли к ним все свои картонки, а затем отправились на Тоттенхем-Корт-роуд сделать кое-какие покупки у Джонса, Спраггинса и Смита, после чего им надо было заехать на Бонд-стрит к Редмейну, а уже оттуда в такие лавки, о которых никто никогда не слыхивал. Барышни старались разогнать дорожную скуку, превознося Горацио Спаркинса, браня свою мамашу за то, что она везет их в такую даль ради какого-то шиллинга экономии, и гадая, когда же они доберутся до места своего назначения. В конце концов экипаж остановился перед довольно грязной мануфактурной лавкой со всякого рода товарами и всех размеров ярлыками на витрине. Там были раздутые, словно от водянки, семерки с крохотными тремя фартингами в уголке, совершенно невидимыми простым глазом; триста пятьдесят тысяч дамских горжеток, ценою от одного шиллинга полутора пенсов; башмачки из настоящей французской лайки по два шиллинга девять пенсов за пару; зеленые дамские зонтики по такой же дешевке и «всевозможные товары на пятьдесят процентов дешевле себестоимости» по словам владельца лавки, — а кому же это лучше знать, как не ему.
— Господи, мамаша, куда это вы нас завезли? — сказала мисс Тереза. — Что подумал бы мистер Спаркинс, если б он нас увидел!
— Да, действительно! — сказала мисс Марианна, ужасаясь этой мысли.
— Садитесь, пожалуйста, сударыни! Что прикажете? — осведомился церемониймейстер заведения, в белом шейном платке и строгом галстуке, очень походивший на плохой «портрет мужчины» с академической выставки.
— Я хочу посмотреть шелка, — ответила миссис Молдертон.
— Сию минуту, сударыня. Мистер Смит! Где мистер Смит?
— Я здесь, сэр, — послышался голос в глубине лавки.
— Будьте любезны, поторопитесь, мистер Смит, — сказал церемониймейстер. — Вас никогда нельзя найти, когда вы нужны, сэр.
Мистер Смит, вынужденный таким образом проявить все проворство, на какое был способен, с большой ловкостью перепрыгнул через прилавок и оказался лицом к лицу с покупательницами. Миссис Молдертон издала слабый крик; мисс Тереза, которая нагнулась было, чтобы сказать что-то сестре, подняла голову и узрела… Горацио Спаркинса!
«Опустим занавес», как говорят романисты, над последовавшей за этим сценой. Загадочный, философический, романтический, таинственный Спаркинс, тот самый, который казался нашей интересной Терезе воплощением идеала, воплощением всех молодых герцогов и поэтических франтов в голубых шелковых халатах и таких же туфлях, о которых она столько читала и грезила, не надеясь даже когда-нибудь увидеть их, вдруг превратился в мистера Сэмюела Смита, приказчика в «дешевой лавке», младшего компаньона в ненадежной фирме, существующей всего каких-нибудь три недели. Полное достоинства исчезновение бывшего героя Оук-Лодж при этом неожиданном разоблачении можно сравнить только разве с бегством собаки, которой привязали к хвосту жестянку. Всем надеждам Молдертонов суждено было погибнуть разом, растаять, как тает лимонное мороженое на банкете акционеров; залы Олмэка по-прежнему были для них недостижимы, как Северный полюс; а у мисс Терезы теперь было так же мало шансов найти мужа, как у капитана Росса найти северо-западный проход.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34