Я был так очарован моей сестрой, что тут же на месте горячо обнял ее и пылко одобрил ее план.Пошла уже третья неделя ноября, но мы столь рьяно взялись за приготовления и друзья, которым мы доверились, столь ревностно нас поддержали, что до исхода месяца оставалась еще неделя, а вся наша братия уже весело собралась в доме с привидениями.Тут пришло время упомянуть о двух мелких изменениях в домашнем укладе, что сделал я, пока мы с сестрой жили одни. Мне пришло в голову, что Турк, весьма вероятно, воет по ночам оттого, что ему хочется выйти – засим я поселил его в будке во дворе, но не на цепи, и самым серьезным образом предупредил в деревне, что любому, кто попадется ему на дороге, едва ли удастся уйти без отпечатков его зубов на горле. Затем я невзначай осведомился у Айки, разбирается ли он в ружьях. А когда он ответил: «О да, сэр, я уж сумею узнать хорошее ружье, если увижу его», – я предложил ему зайти в дом и поглядеть на мое.– Эта штука что надо, сэр, – произнес Айки, вдоволь налюбовавшись на двустволку, которую я купил в Нью-Йорке несколько лет назад. – Уж это точно.– Айки, – сказал я, – только между нами: я видел кого-то в этом доме.– Взаправду, сэр? – прошептал он, жадно раскрыв глаза. – Даму в плаще?– Не пугайся, – успокоил его я. – Эта фигура больше смахивала на твою.– Боже праведный, сэр?– Айки! – произнес я, горячо, можно даже сказать, пылко, пожимая его руку, – если во всех этих историях про призраки есть хоть крупица правды, то величайшая услуга, какую только я могу оказать тебе – это стрелять по той фигуре. И клянусь тебе Небом и Землей, я выстрелю из того самого ружья, что ты видел.Парень поблагодарил меня и распрощался, пожалуй, с излишней поспешностью, осушив перед этим стакан ликера. Я поделился с ним своим секретом отчасти потому, что так и не забыл, как преловко запустил он шапку в колокол, а отчасти потому, что как-то ночью после того, как колокол очередной раз неожиданно прозвенел, заметил неподалеку от него что-то, весьма смахивающее меховую шапку; и потому еще, что, по моим наблюдениям, каждый раз, как он навещал нас вечерком, чтобы успокоить прислугу, мы переживали самые привиденческие времена. Не будем же слишком несправедливы к Айки. Он боялся этого дома и верил, что там водятся привидения – и все же развлекался, подделываясь под них, при каждом удобном случае. С Чудачкой была ровно такая же история. Она постоянно пребывала в состоянии самого неподдельного ужаса, и все же охотно врала самым чудовищным образом и выдумывала большую часть всех тревог, которые поднимала, давала многие из непонятных звуков, что мы слышали. Я приглядывал за этой парочкой, и знаю это наверняка. Мне вовсе ни к чему объяснять здесь это нелепое состояние мыслей; скажу лишь, что оно хорошо знакомо любому умному человеку, который имеет медицинскую, судебную или иную практику, связанную с наблюдением за человеческой природой и что оно столь же общеизвестно и распространено, как и любое другое, известное наблюдателям; и что в любом случае, подобном нашему, именно его надлежит заподозрить в первую очередь, а заподозрив, искать тому подтверждения.Вернемся к нашему содружеству. Первое, что сделали мы, собравшись вместе, это вытянули жребии, кому в какой спальне спать. Потом, исследовав весь дом, мы распределили всевозможные домашние обязанности, как будто всей компанией съехались на вечринку, прогулку на яхте или охоту или потерпели кораблекрушение. Затем я перечислил все слухи, что ходили про даму в плаще, сову и мастера Б., равно как и прочие, еще более неопределенные, что успели расползтись за время нашего пребывания и относили какому-то смехотворному старому призраку женского пола, который бродил вверх-вниз, волоча за собой призрак круглого стола, а еще про некоего неуловимого осла, которого никто не мог поймать. Сдается мне, будто все эти домыслы наша прислуга умудрялась каким-то болезненным образом внушать друг другу, не обмениваясь ни единым словом. Затем мы торжественно призвали друг друга в свидетели, что собрались здесь не для того, дабы обманывать или обманываться – мы считали, что оба эти состояния суть одно и то же – и что с полнейшей ответственностью будем абсолютно честны друг с другом и будем неуклонно следовать истине. Мы договорились, что любой из нас, кто услышит вдруг ночью необычные звуки и захочет проследить их, постучит в мою дверь; и наконец, что в Двенадцатую Ночь, последнюю ночь Святого Рождества каждый отдельный опыт каждого из нас, начиная с момента прибытия в дом с привидениями, будет вынесен на свет всеобщего обозрения ради общего блага, а до той поры мы будем хранить его каждый про себя, если только что-либо непредвиденное не заставит нас нарушить молчание.И вот кто собрался под нашей гостеприимной крышей: Во-первых – чтобы поскорее отделаться от нас с сестрой – были мы двое. По жребию моей сестре досталась ее прежняя комната, а я вытянул мастера Б. Далее, с нами был наш кузен Джон Гершелл, названный так в честь великого астронома, про которого я считаю, что не рождался еще на свет человек, лучше него управлявшийся с телескопом. С ним приехала его жена: очаровательное создание, на котором он женился прошлой весной. Я подумал (учитывая обстоятельства), что несколько опрометчиво было брать ее с собой, потому что кто знает, что может натворить ложная тревога в такое время – но решил все же, что ему лучше судить о своих делах, а от себя готов прибавить, что, будь она моей женой, я бы ни за что не расстался с таким прелестным и ясным личиком. Им досталась Комната с Часами. Альфред Старлинг, мой исключительно милый молодой друг двадцати восьми лет отроду, вытянул Двойную Комнату, которую прежде занимал я. Своим названием она была обязана тому, что в ней находилась еще и гардеробная с двумя огромными нелепыми окнами, которые, сколько я не подбивал под них клинья, не переставали дребезжать ни при какой погоде, вне зависимости от ветра. Альфред – чрезвычайно приятный юноша, он изо всех сил претендует на звание «гуляки» (еще один синоним «бездельника», насколько я понимаю это слово), но слишком умен и деятелен для всей этой чепухи и, безусловно, мог бы уже немало преуспеть на жизненном поприще, когда бы отец его не имел неосторожности оставить ему независимый капиталец в две сотни в год, в силу чего единственным его занятием является проживать шесть сотен. Тем не менее, я все же еще надеюсь, что банк его может лопнуть или же сам он может ввязаться в какую-нибудь сомнительную спекуляцию из тех, что обещают принести двести процентов прибыли, – я убежден, что если бы только ему удалось прогореть, судьба его, считай, у него в кармане. Белинда Бейтс, закадычная подруга моей сестры, в высшей степени умная, приветливая и славная девушка, получила Комнату с Картинами. Белинда имеет несомненный дар к поэзии наряду с настоящими деловыми качествами, а вдобавок еще и «подвинута» (пользуясь выражением Альфреда) на Призвании Женщины, Правах Женщины, Обидах Женщины и всем прочем, чем Женщина с большой буквы незаслуженно обделена или же, напротив, от чего бы хотела избавиться.– Конечно, дорогая моя, все это в высшей степени похвально и Небеса вознаградят вас за это, – шепнул я ей в первый же вечер, расставаясь с ней у двери Комнаты с Картинами, – только смотрите, не переусердствуйте. И при всем почтении к несомненной необходимости даровать Женщине больше радостей жизни, нежели покуда даровала ей наша цивилизация, не набрасывайтесь на злополучных мужчин – хотя, быть может, на первый взгляд все они до единого и кажутся жестокими угнетателями вашего пола, но, Белинда, поверьте мне, что они иногда тратят все свои сбережения среди жен, дочерей, сестер, матушек, тетушек и бабушек и что пьеса жизни на самом-то деле называется отнюдь не «Красная Шапочка и Серый Волк».Однако, я отклоняюсь от темы. Итак, Белинда заняла Комнату с Картинами и у нас осталось только три свободных спальни – Угловая Комната, Буфетная Комната и Садовая Комната. Мой стат рый друг, Джек Гувернер, как он выражается, «подвесил койку» в Угловой Комнате. Я всегда считал Джека одним из лучших моряков в мире. Он уже сед, но все же не менее красив, чем четверть века тому назад – нет, даже, пожалуй, стал еще красивее. Это жизнерадостный крепко сбитый и широкоплечий здоровяк с открытой улыбкой, сверкающими черными глазами и черными, как смоль, бровями. Я помню их в обрамлении столь же черных волос и должен сказать, что под серебристой сединой они смотрятся еще лучше. Наш Джек, он побывал повсюду, где развевается по ветру его знаменитый тезка, и даже в далях Средиземноморья и по ту сторону Атлантики мне доводилось встречать его старинных товарищей по кораблям, которые при случайном упоминании его имени светлели и восклицали: «Вы знакомы с Джеком Гувернером? Значит, вы знаете настоящего принца морей!» Вот он какой! Вся его внешность столь безошибочно выдает в нем военного моряка, что доведись вам повстречать его где-нибудь в эскимосском иглу в одеянии из тюленьих шкур, у вас все равно осталась бы смутная уверенность, что он был в полной морской амуниции.Когда-то яркие глаза Джека были устремлены на мою сестру, но случилось все же так, что он женился на другой и увез ее с собой в Южную Америку, где бедняжка умерла. Случилось это уже более десяти лет тому назад. Он привез с собой в дом с привидениями небольшой мешок солонины, потому что пребывает в неколебимом убеждении, будто солонина, которую он не сам выбирал, просто тухлятина. Каждый раз, как он навещает Лондон, он не забывает прихватить ее с собой. Также он вызвался привезти с собой некого «Ната Бивера», старинного своего приятеля, капитана торгового судна. Мистер Бивер, с его деревянным выражением лица и деревянной же фигурой, с виду совершенный чурбан, оказался весьма неглупым человеком с необъятным опытом мореплавании и обширными практическими знаниями. Временами на него нападала вдруг странная нервозность – по-видимому, результат какой-то старой болезни, но она редко длилась подолгу. Ему досталась Буфетная Комната, а в следующей разместился мистер Андери, мой друг и поверенный, который приехал в качестве любителя «посмотреть, в чем тут дело» и который играет в вист лучше всего Адвокатского Списка в красном сафьяновом переплете.Это были счастливейшие дни моей жизни, и я надеюсь, что они были счастливейшими и для моих друзей. Джек Гувернер, человек недюжинных талантов, стал шеф-поваром и готовил нам блюда, лучше которых мне пробовать еще не доводилось, включая и бесподобные карри. Сестра моя была кондитером. Мы со Стерлингом исполняли роль Кухонных Мальчиков на побегушках, а при особых случаях шеф-повар «привлекал» мистера Бивера. У нас хватало работы и помимо домашнего хозяйства, но в доме ничто не находилось в небрежении, а между нами не было никаких ссор и размолвок и наши совместные вечера протекали столь приятно, что у нас имелась по крайней мере одна причина не торопиться расходиться по постелям.Первое время у нас было несколько ночных тревог. В первую же ночь ко мне постучался Джек Гувернер с диковинной корабельной лампой в руках, похожей на жабры какого-то глубоководного морского чудовища, и уведомил меня, что «собирается подняться на главный клотик» и снять флюгер. Ночь выдалась ненастная, и я воспротивился, но Джек обратил мое внимание на то, что скрип флюгера напоминает жалобный плач и, если его не убрать, может показаться кому-нибудь воем призраков. Так что мы в сопровождении мистера Бивера залезли на крышу, где ветер едва не сбивал меня с ног, а потом Джек, лампа и замыкающий мистер Бивер вскарабкались на самый конек крыши, примерно в двух дюжинах футов над каминными трубами, и там стояли без всякой опоры, преспокойно отдирая флюгер, пока наконец от ветра и высоты оба они не пришли в такое прекрасное расположение духа, что я боялся, они так никогда и не слезут. На следующую ночь они вернулись туда снять колпаки над трубами, на следующую – убрали хлюпающий и булькающий водосток. Еще на следующую – выдумали чтото еще. И еще несколько раз оба они без малейших раздумий выскакивали прямо из окон своих респектабельных спален, чтобы «исследовать что-то подозрительное в саду».Все мы свято придерживались соглашения и ничего друг другу не рассказывали. Единственное, что мы знали, – это то, что если какая-нибудь спальня и была посещаема духами, то никто от этого хуже не выглядел. Пришло Рождество, и мы устроили замечательный рождественский пир (все до единого помогали готовить пудинг), и настала Двенадцатая Ночь, и нашего запаса миндаля и изюма хватило бы до скончания наших дней, а наш пирог являл собой поистине великолепное зрелище. А потом, когда все мы расселись вкруг стола у огня, я огласил условия нашего договора и вызвал, в первую очередь Призрак комнаты с часами Мой кузен, Джон Гершелл, сперва покраснел, потом побледнел и наконец признался, что не может отрицать: комната его и в самом деле удостоилась посещения некого Духа – Духа Женщины. В ответ на наши дружные расспросы, был ли тот Дух ужасен или безобразен собой, кузен мой, взяв жену за руку, решительно отвечал: «Нет». На вопрос же, видела ли этот Дух его жена, он ответил утвердительно.– А говорил ли он с вами?– О да!Касательно же вопроса, что именно сказал Дух, Джон виновато проговорил, что предпочел бы предоставить право ответа своей жене, поскольку та справится с этим делом не в пример лучше него. Тем не менее, сказал Джон, она заставила глаголить от имени Духа именно его, а посему ему ничего не остается, кроме как приложить к тому все усилия, уповая, что в случае чего она его поправит.– Считайте, – добавил он, наконец приготовившись начать рассказ, – что Дух – это и есть моя жена, сидящая рядом с вами.«Я осталась сиротой еще в младенчестве и воспитывалась с шестью старшими сводными сестрами. Долгое и упорное воспитание надело на меня ярмо второй, совершенно несхожей с природной, натуры, и я выросла в той же мере дитем своей старшей сестры Барбары, как и дочерью покойных родителей.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21