Там две сестры Паоло, Ринальдо, еще пять двоюродных да двое дядей, стоя за высокими конторками, переписывали заклинания из больших, одетых в кожаные переплеты книг. Каждая была снабжена медным замочком, чтобы никто не мог похитить семейные секреты. Антонио с Паоло шли мимо пишущих на цыпочках. Только Ринальдо улыбнулся им, не прекращая писать. Где у других перья скрипели и спотыкались, у него оно летело словно само собой.В комнате за Скрипториумом дядя Лоренцо и кузен Доменико штемпелевали зеленые конверты — ставили на них крылатого коня. Окинув проходивших мимо него отца с сыном пристальным взглядом, дядя Лоренцо решил, что беда не так велика, чтобы Старый Никколо не справился с ней один. Он кивнул Паоло и сделал вид, будто хочет тиснуть ему на лоб крылатого коня.Старый Никколо находился в следующем помещении — теплом, пропахшем затхлостью зале, отведенном под библиотеку. Он как раз совещался с тетей Франческой насчет лежащей на пюпитре книги. Тетя Франческа приходилась Старому Никколо родной сестрой, а Паоло, следовательно, двоюродной бабушкой. Тучная, в три обхвата, она была раза в два толще тети Анны — и такой же кипяток, как тетя Джина, даже погорячее.— Но заклятия Казы Монтана, — кипятилась она, — всегда отличались изяществом, а это какое-то неуклюжее! Это…Тут оба круглых старческих лица повернулись к Антонио и Паоло. Лицо Старого Никколо и глаза на нем были круглые и недоумевающие, как у младенца. Лицо тети Франчески, маленькое для ее необъятного туловища, и глаза, тоже маленькие, выглядели на редкость проницательными.— Я как раз собирался к вам, — сказал Старый Никколо. — Только мне казалось, неладно с Тонино, а ты приводишь ко мне Паоло.— С Паоло все ладно, — вмешалась тетя Франческа.Круглые глаза Старого Никколо остановились на Паоло.— Переживания твоего брата, — произнес он, — не твоя вина, Паоло.— Не моя, — сказал Паоло. — Это школа виновата.— Нам подумалось… — вставил свое слово Антонио. — Может, пусть Элизабет объяснит Тонино: в нашем доме нельзя не учиться волшебству.— Но это удар по его самолюбию! — воскликнула тетя Франческа.— Мне кажется, он не самолюбив, — сказал Паоло.— Нет, Тонино не самолюбив, но ему, бедняге, плохо, он чувствует себя несчастным, — возразил ему дед, — и наша обязанность — его успокоить. Знаю, знаю! — И его младенческое лицо засияло. — Бенвенуто.Он произнес это имя совсем негромко, но по всей галерее уже гремело:— Бенвенуто к Старому Никколо!Во дворе забегали, там тоже стали звать. Кто-то ударил палкой по кадке с водой:— Бенвенуто! Куда же он, этот кот, запропастился? Бенвенуто!Но Бенвенуто, естественно, не спешил предстать пред господские очи. В Казе Монтана он был главою кошачьего племени. Прошло добрых пять минут, прежде чем Паоло услышал поступь его твердых лап, двигавшихся по черепичной крыше галереи. Затем последовал глухой звук удара — это Бенвенуто совершил трудный прыжок через перила галереи на пол. Еще мгновение, и он уселся на подоконнике в библиотеке.— А вот и ты, — приветствовал его Старый Никколо. — Я было начал беспокоиться.Бенвенуто сразу же выставил пистолетом заднюю лапу, косматую и черную, и стал ее вылизывать, словно только для этого и пожаловал.— Ну-ну, будь добр, — сказал Старый Никколо. — Мне нужна твоя помощь.Широко открытые желтые глаза Бенвенуто повернулись к Старому Никколо. Бенвенуто не отличался красотой. Голова у него была необыкновенно широкая и какая-то тупоугольная, с серыми проплешинами — следами многих и многих драк. По причине этих драк уши у него приспустились на глаза, так что казалось, будто Бенвенуто ходит в косматой бурой шапке. Уши эти, получившие сотню укусов, были покрыты зазубринами, словно лист остролиста. Сразу над носом, придавая морде злобно-настороженное выражение, красовались три белые проплешины. Нет, никакого отношения к его положению главы кошачьего племени в колдовском доме они не имели. Они были результатом его пристрастия к говяжьим отбивным. Как-то он вертелся под ногами у тети Джины, когда та стряпала, и тетя Джина плеснула ему на голову говяжий жир. С тех пор Бенвенуто и тетя Джина упорно друг друга не замечали.— Тонино чувствует себя несчастным, — сообщил Старый Никколо.Бенвенуто, видимо, счел эту информацию достойной внимания. Он подобрал вытянутую лапу, спрыгнул с подоконника и опустился на книжную полку — все это одним махом и, как казалось, не шевельнув и мускулом. Теперь он стоял, предупредительно помахивая своей единственной красой — пышным черным хвостом. Во всех остальных местах шкура его сильно поизносилась, превратившись в нечто обтрепанное, грязно-бурое. Кроме хвоста еще одним свидетельством того, что Бенвенуто некогда представлял собою великолепный образец черного персидского кота, был пушистый мех на задних лапах. И, как на собственном опыте знали все коты и кошки в Капроне, эти пушистые «штанишки» скрывали мускулы, достойные бульдога.Паоло во все глаза смотрел на деда, задушевно беседовавшего с Бенвенуто. Он всегда относился к Бенвенуто с уважением. Кто же не знал, что Бенвенуто ни у кого не станет сидеть на коленях, да и царапнет всякого, кто попробует его схватить. И еще Паоло знал, что все коты и кошки — превосходные помощники, когда дело идет о волшебстве. Но ему раньше и в голову не приходило, что они очень многое понимают. Теперь же, судя по паузам, которые Старый Никколо делал в своей речи, Паоло не сомневался, что Бенвенуто деду отвечает. Паоло взглянул на отца, чтобы убедиться, так это или не так. Антонио было явно не по себе. И, глядя на встревоженное лицо отца, Паоло сообразил: очень важно понимать, что говорят кошки, а Антонио этого не умеет. «Надо поскорее научиться понимать Бенвенуто»; — подумал Паоло. Его это сильно беспокоило.— Кого из своих ты порекомендуешь? — спрашивал Старый Никколо.Бенвенуто поднял правую переднюю лапу и лизнул ее как бы невзначай. Лицо Старого Никколо расплылось в светлой младенческой улыбке.— Замечательно! — воскликнул он. — Бенвенуто берется за это сам!Бенвенуто чуть пошевелил кончиком хвоста. В следующее мгновение, вновь вскочив на подоконник, да так плавно и стремительно, что, казалось, кисть художника провела в воздухе черную линию, он исчез. Тетя Франческа и Старый Никколо сияли, а Антонио по-прежнему стоял потерянный и несчастный.— Теперь Тонино в добрых руках, то бишь лапах, — провозгласил Старый Никколо. — Мы можем о нем не беспокоиться, разве только он побеспокоит нас. Глава вторая Тонино уже успокоился — забылся в суете золоченых улиц Капроны. Он выбирал улицы поуже и шагал посередине, где жарило самое яркое солнце, а над головой полоскалось выстиранное белье, и играл в такую игру: в тень попадешь — умрешь. По правде сказать, он уже несколько раз «умирал», прежде чем добрался до Корсо. Один раз с солнечной мостовой его вытеснила толпа туристов. Потом дважды пришлось сойти в тень из-за повозок и еще раз уступить дорогу экипажу. А однажды по улочке проехал длинный, лоснящийся автомобиль, непрерывно урча и отчаянно сигналя, чтобы ему освободили дорогу.Когда Тонино подошел ближе к Корсо, он услыхал, как какой-то турист сказал по-английски: «Ха! Там Панч и Джуди!» Очень довольный собой, — понял, хоть и по-английски! — Тонино нырнул в толпу; он толкался и пробивался, пока не очутился впереди всех зрителей и смог наблюдать, как Панч до смерти избивает Джуди над верхним краем раскрашенной сцены-будки. Тонино вовсю хлопал Панчу и одобрительно кричал: «Давай, давай!» А когда какой-то тип, пыхтя и сопя, тоже втиснулся в толпу, возмущался нахалом вместе со всеми. И напрочь забыл, какой сам он несчастный.— Не пихайтесь! — прикрикнул он на него.— Будьте же людьми! — взмолился нарушитель порядка. — Мне непременно надо видеть, как Панч облапошит палача.— Так помолчите, — зашумели все вокруг, включая Тонино.— Я только сказал… — начал было этот человек. Он был грузный, с потным лицом и со странными манерами.— Да заткнись же! — закричали все. Толстяк запыхтел, заухмылялся и стал, открыв рот, смотреть, как Панч расправляется с полисменом. Ни дать ни взять, совсем как маленький. Тонино с раздражением искоса на него поглядывал, придя к заключению, что это, верно, сумасшедший — из добродушных. При всякой шутке он закатывался неудержимым смехом, да и одет был престранно: щеголял в костюме из искрящегося красного шелка и с золотыми пуговицами. На груди переливались медали. Вместо обычного галстука шея была повязана сложенным вдвое белым платком, который придерживала большая брошь, мерцавшая как слеза. На башмаках искрились металлические пряжки, а колени прикрывали золоченые нашлепки. Прибавьте сюда блестящее от пота лицо и белые зубы, сверкавшие каждый раз, когда он смеялся. Словом, весь он с головы и до пят сиял и блестел.Мистер Панч тоже обратил на него внимание.— Что там за умник-разумник? — прокаркал он, подпрыгивая на своей деревянной дощечке. — У него, я вижу, золотые пуговицы. Может, это сам Папа?— Нет, не Папа! — отозвался Мистер-Блистер, очень довольный.— Может, это герцог? — ухнул мистер Панч.— Нет, не герцог! — гаркнул Мистер-Блистер, а вслед за ним и толпа.— Не нет, а да! — каркнул мистер Панч.Пока все дружно орали «нет, не герцог», двое молодчиков с озабоченным видом вовсю протискивались сквозь толпу к Мистеру-Блистеру.— Ваша светлость, — обратился к нему один из них, — епископ уже полчаса как прибыл в Собор.— Тьфу ты, пропасть! — рассердился Мистер-Блистер. — Вечно вы меня за горло берете! Нельзя уж мне… Досмотрел бы эту штуку до конца. Я так люблю Панча и Джуди.Оба молодчика посмотрели на него с укоризной.— Ладно, ладно, — проворчал Мистер-Блистер. — Заплатите кукольнику. И остальным тоже что-нибудь там дайте.И, повернувшись, заспешил, пыхтя и сопя, в сторону Корсо. На какое-то мгновение Тонино засомневался: может, этот Мистер-Блистер в самом деле герцог Капронский. Но двое молодчиков и не подумали заплатить кукольнику и никому другому ни гроша не дали. Они просто, тихие и смирные, засеменили за Мистером-Блистером, словно боялись его потерять. Из всего этого Тонино сделал вывод, что Мистер-Блистер и впрямь сумасшедший — только богатый — и эти двое наняты его ублажать.— Кр-крохо-бор-ры, — каркнул мистер Панч и занялся Палачом, стараясь половчее перехитрить его и отправить на виселицу вместо себя. Тонино смотрел не отрываясь, пока мистер Панч не раскланялся и не удалился с триумфом в раскрашенный домик в задней части сцены. Только тогда, повернувшись, чтобы уйти, Тонино вспомнил, какой он несчастный.Возвращаться в Казу Монтана ему не хотелось. И вообще ничего не хотелось. И он побрел, как и прежде, куда глаза глядят. Он шел и шел, пока не оказался на Пьяцце Нуова — Новой площади, что на холме в самом западном конце Капроны. Там он, в мрачном настроении, уселся на парапет и стал глазеть на богатые виллы и герцогский дворец по другую сторону реки Волтавы, на длинные арки Нового моста. «Что если, — думалось ему, — туман тупости в голове у меня не рассеется и я проведу в нем всю оставшуюся жизнь?»Новая площадь появилась тогда же, когда и Новый мост, около семидесяти лет назад. Ее соорудили, чтобы все могли любоваться Капроной — тем великолепным видом, который сейчас открывался перед Тонино. Умопомрачительный вид! Одна беда: куда бы ни обращал Тонино взгляд, везде он натыкался на что-то, имевшее отношение к Казе Монтана.Взять хотя бы герцогский дворец, чьи башни из золоченого камня прямыми линиями прорезали безоблачную синеву неба. Каждая золоченая башня в верхней части «просматривалась» снаружи так, чтобы никто не мог, вскарабкавшись снизу, атаковать солдат за зубчатой стеной с бойницами, над которой развевались красно-золотые флаги. В стены, по два с каждой стороны, были вделаны щиты, и это означало, что Монтана и Петрокки сотворили над каждой башней заклинания для пущей их защиты. А огромный, белого мрамора фасад был инкрустирован кусками мрамора всех цветов радуги, и среди прочих — вишнево-красными и салатно-зелеными.Золоченые виллы, разбросанные по склону ниже дворца, все имели на стенах салатно-зеленые и вишнево-красные диски. Кое-где их скрывали верхушки посаженных перед домами изящных небольших кипарисов, но Тонино знал: диски там непременно есть. И на арках Нового моста из камня и металла они тоже есть; на каждой красовалось по эмалированной пластинке, на одной — красная, на другой — зеленая, поочередно. Новый мост был под охраной самых сильных из всех заклинаний, какие только Монтана и Петрокки могли сотворить.Теперь, когда от реки остался лишь журчащий по гальке ручеек, в заклинаниях не было нужды. Но зимой, когда в Апеннинах хлестали ливни, Волтава превращалась в бурный поток. Арки Нового моста еле его выдерживали. Старый мост — изогнувшись и сильно вытянув шею Тонино мог его видеть — не раз оказывался под водой вместе с причудливыми домиками, которые тянулись по обе его стороны. Все их при паводке затапливало. Если бы не заклинания, которые Монтана и Петрокки в свое время сотворили над быками Старого моста, у самого их основания, его бы давно уже снесло.Тонино слышал, что говорил Старый Никколо: заклинания, охраняющие Новый мост, стоили огромных усилий всему дому Монтана. Старый Никколо помогал с заклинаниями еще в возрасте Тонино. Вот уж, что он, Тонино, никак не мог бы. Чувствуя себя ужасно несчастным, он смотрел на золоченые стены и на красные черепичные крыши Капроны, видневшиеся внизу. В каждой, без сомнения, был запрятан капустно-зеленый листок. А ведь самое важное из всего, что когда-либо довелось сделать Тонино, это проштамповать крылатого коня на обратной стороне такого листка. И ничего большего, в чем он был глубоко уверен, ему в жизни не сделать.Тут Тонино показалось, будто кто-то его зовет. Он оглядел Пьяццу Нуова. Никого. Несмотря на замечательный вид, который с нее открывался, ее редко посещали туристы: слишком далеко! В первую очередь взгляд Тонино приковали к себе мощные железные грифоны; каждый с воздетой к небу лапой, они восседали по всему парапету на некотором расстоянии друг от друга.
1 2 3 4 5