- Потому что я это больше не увижу.
- Очень жаль?
- Очень.
Взгляд в глаза. Девушка обливается румянцем. Потом она спрашивает:
- А тебе?
- Я взял наш домик с собой. Он у меня тут.
Офицер похлопывает свободной рукой по своей сумке. Девушка улыбается, счастливая.
- Ты все взял?
- Все.
- Дорожку не забыл?
- Как же бы я ее забыл?
- Ты не забыл, что окошечко было красное?
- А сосны черные.
- И месяц над соснами.
- Молоденький, тоненький... Вот он. И сосны вот они. Всё тут. Вот какая ноша. Тяжело от тебя уйти с этой ношей.
- Ты вернешься, - говорит она, закрывая глаза, и сжимает его пальцы. - Ты вернешься, ты вернешься!
- Ты меня встретишь, - говорит он. - Я открою сумку и все достану. Домик, месяц. Дорожку...
Но она плачет. Почему она плачет так горько? Он, должно быть, в отпуску был и снова едет воевать. А с войны, бывает, не возвращаются... Музыка! Патефон играет румбу. Морячок играет на гитаре с голубым бантом "Солнечную поляночку".
4
Мне нравится, чтобы играла музыка. Чтобы у людей были спокойные, довольные лица.
Как хорошо, когда разговаривают вежливо и приветливо.
Особенно мне нравится, когда красиво говорят о любви. Ну что она плачет, такая любовь у нее, а она плачет.
Гражданочка, что вы сделали, испортили вашими слезами прекрасный разговор! Гражданочка, гражданочка... Я знала другую, та смеялась. Без паспорта, без карточек, в чем была - шла и смеялась.
Вообще устала я от слез.
Конечно, без слез как же, когда война...
Но хоть по возможности - пусть побольше, пожалуйста, будет красивого и играет музыка.
Дядя Федя разувается, чтобы показать земляку свой протез. Зачем это, я не понимаю, показывать? Люська. А Люська. Иди сюда. Давай я тебе лучше, хочешь, почитаю. Что тебе там смотреть. Почемучку давай почитаю тебе.
5
Читали Почемучку.
Книгу "Радуга" читала Валя, уже не вслух, для себя. О войне.
Дядя Федя и его земляк рассказывали о войне. Все слушали. Еще один солдат ехал на верхней полке; спал, загородив проход ногами в синих шерстяных носках. Он проснулся, свесился с полки и охрипшим со сна голосом тоже рассказал о войне.
Война, война, боль, кровь!
Потом женщины рассказывали, как плохие жены изменяют мужьям.
Одна женщина рассказала о вещих снах и видениях.
Дяди-Федин земляк сказал - видения бывают только у психических, но что действительно бывает - это предчувствия.
Морячок сказал - предчувствия тоже предрассудок. Оставив гитару, он прочитал маленькую научную лекцию. Солдаты одобрили, что он такой образованный, не зря его учили, расходовали народные средства. Закончив лекцию, он рванул струны и запел любовное с новой силой, и девушка в пуховом берете уже улыбалась, не отворачивалась, она стала его уважать за лекцию. И правда же это много значит, когда человек, который оказывает тебе внимание, может прочитать лекцию.
Тем временем померк декабрьский день, первый день пути. Долго стояла в окне желтая полоса заката, - растаяла, и под потолком в махорочном тумане зажелтели лампочки. Все, устав, угомонились, и певцы, и говоруны, и тот, что с утра крутил пластинки. Притих вагон; только в глубине его один голос монотонно и неустанно рассказывал что-то... Люська заснула, прижавшись к Вале. И Валя вдруг поплыла куда-то, - упала к соседке на плечо, очнулась... Солдат в шерстяных носках стоял рядом и поталкивал задремавшего дядю Федю.
- Товарищ, товарищ, - говорил он тихонько, - проснись, послушай; мне через остановку сходить, занимай для детей мою полку, слышишь...
Дядя Федя разобрался, вскочил и, не тратя слов, поднял Люську наверх. Люська, не просыпаясь, пробормотала: "Иди, вот я Вале скажу", - и сладостно растянулась, привалясь светлой встрепанной головой к солдатову сундучку.
- И вы полезайте, девушка, - сказал солдат Вале и сел на ее место возле дяди Феди. - Закурим, товарищ.
Тучи горького дыма поднялись снизу.
- Устраиваться, значит, едете, - сказал солдат.
- Я очарованный странник, - сказал дядя Федя. - Очаровал меня Ленинград.
- Нет, - сказал солдат, - я к себе в Курскую область, когда окончится. У нас там вишни хорошо цветут.
- Нахозяйничал Гитлер в вашей Курской области.
- Поправим.
- Теперь уж недолго, - сказал дяди-Федин земляк, - все пойдут кто-куда. Вопрос месяцев, а скоро будет вопрос дней.
- Я что в армии освоил, - сказал дядя Федя, - я машину прилично освоил. Буду стараться получить права.
- Торговая сеть, - сказал земляк, - имеет свои преимущества.
- Эх, земляк, - вздохнул дядя Федя, - какой я продавец, чего я наторгую? Я лесоруб, я плотник, я птиц любитель, - очарованный странник, тебе говорят...
6
Второй дорожный день. Почти полпути проехали.
Высадился солдат в шерстяных носках. Высадилась девушка, та, что плакала. Один, темней тучи, едет девушкин офицер, ни на кого не глядит.
Большая станция. Стоят поезда, обвешанные ледяными сосульками. Многие пассажиры вышли подышать воздухом. Вышел и дядя Федя, он с утра опять себе позволил, и у него болит голова.
- А мы не выходим, - объясняет Люська соседям. - Нам Ксения Ивановна не разрешила. А то загуляемся и поезд уйдет, что тогда будем делать? А если у нас заболит горло, мы будем - принимать - стрептоцид - по таблетке - три раза в день...
Она говорит все рассеянней и медленней, лицо становится задумчивым. Задумчиво глядя куда-то, она принимается стоя качать ногой, так она поступает всегда в затруднительных положениях.
Валя оглянулась, - какое затруднение у Люськи.
Стоит молодой парень, или большой мальчик, в ватнике, ушанке, через плечо переброшен полупустой рюкзак.
Лицо чистое, можно сказать - красивое. Темный пушок над губой.
Парень видит, что они на него обратили внимание, и спрашивает вежливо:
- Тут все места заняты?
- Кажется, все, - отвечает Валя, дичась и чувствуя себя виноватой, что приходится отказать человеку. Но и человек-то что думает, разве по вещам, везде наваленным, не видно, что здесь ни одного свободного места.
Парень говорит:
- Ну, придут - я уступлю. - И садится на кончик скамьи.
- Подсел, - говорит Люська.
- Что?.. - спрашивает Валя.
- Он подсел! - повторяет Люська торжественно. - Он в шляпе!
Качая ногой, она спрашивает:
- Это у вас правда шляпа?
Парень в недоумении:
- Что она спросила? Ты что спросила?
- Это шляпа! - в восторге, что предсказания сбываются, говорит Люська. - Сейчас он начнет ухаживать.
- Это шапка, - говорит сбитый с толку парень. - Конечно, шапка, а что же еще. Ты хочешь, чтобы я за тобой ухаживал? - Он улыбается невеселой какой-то улыбкой. - Смешная девочка. Ты очень смешная девочка. Как, же за тобой ухаживать? Ну хочешь, я тебе принесу кипятку, ты попьешь чаю.
- Благодарю вас, - говорит Люська, качая ногой. - Мы не нуждаемся в ваших услугах, нам даст чаю проводник.
- Что делается, - говорит парень. - Откуда ты такая взялась?
Он шутит, но глаза строгие. Улыбнулись чуть-чуть и опять помрачнели.
- И как же зовут тебя?
- Люся, Людмила, - благовоспитанно отвечает Люська тонким голоском. А вас?
- Володя. Будем знакомы?
Люська вкладывает в его руку свои пальчики.
- Сестра ваша? - спрашивает он у Вали. - В Ленинград едет?
Она не привыкла разговаривать с незнакомыми парнями; да и знакомых было много ли - несколько сельских ребят! - и отвечает "да", робея, краснея и негодуя на свою дикость. Чтобы он не подумал, что она совсем дура нелюдимая, она спрашивает:
- И вы?
- Я тоже. Вы в Ленинграде где живете?
- Мы жили на Выборгской, - говорит она. Что дом их разбит, договаривает в мыслях, вслух стесняется - чересчур уж получится бойкий разговор.
- Мы на Дегтярной. Знаете Дегтярную?
Она не знает Дегтярной, вообще мало что знает дальше своего района, по правде говоря. Ей снятся улицы, она считает - это ленинградские, но, может быть, она их придумывает во сне...
Это все она ему рассказывает мысленно, а вслух произносит одно слово:
- Нет.
Возвращаются пассажиры, выходившие дышать воздухом. Возвращается дядя Федя. В одной руке у него бутылка топленого молока с коричневыми пенками. В другой - большая, румяная, великолепная картофельная шаньга. Он несет эти свои приобретения бережно и с достоинством, и, конечно, он недоволен, что его место занято.
- Ну-ка, парень, - говорит он.
Тот встает безропотно. Дядя Федя, успокоившись, разламывает шаньгу пополам и дает Люське и Вале, приговаривая:
- Покушайте гостинца.
- Я потом, - говорит Валя.
Потому что парень смотрит на шаньгу. Она бы отдала ему половину своей доли. Даже всю свою долю. Но как дать? Сказать "нате"? Обидится. Спросить: "Хотите?" - скажет: "Спасибо, не хочу".
Он отвернулся. Сидит на мешке чьем-то и смотрит в другую сторону. Отвернулся, чтобы не мешать Вале есть. Будто так уж ей нужна эта шаньга.
Поезд идет. Идет контроль.
Старичок контролер в очках, а перед ним проводница, она выкликает:
- Приготовьте ваши билеты!
Все достают билеты. Дядя Федя лезет в нагрудный карман. И тот парень лезет в нагрудный карман. У всех внимательно рассматривает контролер билеты, а у некоторых еще спрашивает документы, и громко щелкают его щипцы, и когда они щелкнули - уже тот человек спокоен, он едет правильно и можно ехать дальше, куда ему нужно.
Так проверил контролер дядю Федю и его земляка, женщину, которая рассказывала про сны, и морячка, и девушку в пуховом берете, и остальных всех, и вот он повернулся к парню в ушанке и ватнике, сидящему на чьем-то мешке. Парень подал бумаги.
- Билет, - сказал контролер.
Парень встал и молчал.
- Нет билета? - спросил контролер, глядя сердито через очки.
- Мне нужно в Ленинград, - сказал парень.
- А пропуск где? - спросил контролер.
- Мне очень нужно в Ленинград, - сказал парень.
- Мешок твой? - крикливо спросила проводница. - Где ж твои вещи? Это все вещи твои?
Парень молчал. Все молчали, покамест контролер читал его бумаги.
- Так, - сказал контролер, дочитав. - Пошли.
Опустив глаза, парень двинулся вслед за проводницей. Контролер за ними. Все заговорили громко.
- Как можно, - говорили одни, - ехать зайцем, на что это похоже!
- А вам никогда не приходилось? - спрашивали другие. - Не знаете, почему человек иной раз едет зайцем?
- Просто жулик, - говорили третьи. - Думал украсть чего, - не вышло.
- Валь! - сказала Люська. - Он думал украсть чемодан?
- Хватит тебе повторять глупости, - сказала Валя.
- Он жулик? Валь!
- Нет.
- Просто он молодой человек, - примирительно сказала Люська, желая утешить и подлизаться.
Валя взялась за "Радугу". Ей грустно стало. Еще почти двое суток в этом вагоне... Какие несправедливые есть люди. Не может быть у жулика такое лицо.
7
...Вот запало в голову чужое окошечко и месяц над черной сосной.
Тонкий месяц светит. Краснеется окошечко. Зовет дорожка, бегущая к домику.
Что будет у меня, что? Какая предстоит мне любовь?
Какие подвиги, какие переломы судьбы?
Это со всеми так, или только со мной, что все время уходят от меня те, кто мне нужен, или я от них ухожу?
И этот тоже, - на минутку подсел, и нет его, увели.
Будет ли встреча прочная, вечная?
8
Сколько печных труб, оказывается, понастроили люди. Вот они торчат, трубы, во множестве торчат из-под снега. При каждой трубе была раньше печь; варилось кушанье, люди грелись. Сейчас голо и дико торчат бездомные трубы. Все кругом рухнуло, лежит под снегом, печи, стены; а трубы торчат.
Подъезжаем.
Все одеты в пальто и давно стоят на ногах, накаляя вагон своим жаром. Дядя Федя в шинели, спустив наушники и завязав тесемки под небритым подбородком, встал как скала позади Вали с Люськой. Толчок под ногами, и остановился поезд, люди начинают выливаться из вагона.
Свежий воздух в лицо, столб, часы...
Ленинград?
Толпа льется по перрону...
- Держись! - вскинув на спину багаж, велит Люське дядя Федя. Люська ухватилась за его шинель рукой в рукавичке... Железная калитка в конце перрона, и у калитки - да, она! - тетя Дуся, постаревшая, потемневшая, но она, она! - пряди стриженых волос вдоль щек, папироса во рту, прижмуренный глаз...
9
У тети Дуси умылись над раковиной в большой темной кухне и пообедали. Кроме супа и каши, была сладкая наливка, и не только дядя Федя, все, даже Люська, позволили себе и выпили за то, чтоб больше с нами этого не было, сколько б мы ни прожили, хоть по сто лет, - будем здоровы!
Накрывала на стол и грела обед молодая красавица. Ее звали Маней. Она работала на фабрике. Мать у нее умерла в блокаду.
Тетя Дуся рассказывала, как Маня тушила пожары и поймала ракетчика.
- Схватила мерзавца за шиворот.
Маня весело засмеялась. Совсем нетрудно было вообразить, как эта Маня с подбритыми бровками и золотистыми локонами хватает мерзавца за шиворот. Такой был вид у нее боевой, что ничего о ней вообразить не трудно. Среди пляшущего пламени она бегала по крышам, ну что ж. Она все могла. Как ловко сидел на ней черный свитер, загляденье.
- Что думаешь делать? - спросила тетя Дуся у Вали, когда закончился обед и закончились воспоминания и дядя Федя, распрощавшись, ушел к своим знакомым.
Валя поделилась давнишним планом.
- Я бы хотела, - сказала она, запинаясь, ей самой этот план казался фантастическим, хотя мало ли фантастического на свете... - Хотела, если можно, съездить на Мгу, поискать мамину могилку. Папину, конечно, не найти...
- Это удивительно, - сказала тетя Дуся, - до чего вы ни о чем не имеете понятия. Ты ехала: ты видела? Можно там найти могилу? Мга! На Мге все перекопано, мин еще до черта... Она будет искать могилку!
- Но я помню, где она! - сказала Валя. - Вот так находится ров, к которому мы бежали. А так...
- А зачем у тебя на могилы настрой?! - спросила тетя Дуся гневно. Молодая! Жить должна! Становись на участок, где мама работала, - это будет красота, это я понимаю!.. А пока бери-ка Люську да идите в баню, самое первое дело с дороги баня.
Когда Валя собрала белье, тетя Дуся к ней подошла и поцеловала.
- Ты все-таки молодец, - сказала она. - Я боялась, ты слабонервная, как мама была, - нет, ты молодец. Где баня, помнишь? А то Манька проводит.
- Не надо провожать, - сказала Валя. - Я помню.
Они хорошо помылись с Люськой, потом Валя сказала:
- Пойдем посмотрим, где был наш дом. Отсюда близко.
Горели фонари.
1 2 3 4 5