Тихий голосок жаловался на голод, одиночество и был очень испуганным.Шестипалый бросился к норе. Он узнал этот голосок, сердце овчара дрогнуло и застыло в радостном ожидании чуда.Тесная нора в конце расширялась. Самур повернулся, стараясь нащупать маленькое тельце, но ничего не нашёл. Звуки затихли. Может быть, показалось? В норе пахло волчатами и живой Монашкой. Самур тихо заскулил. И тогда откуда-то сверху, узнав отца и обалдев от радости, на него упал волчонок, тот самый забияка в шубке отцовской расцветки, который так любил баловаться с Самуром.Чего только не выделывал он в тёмной и тесной норе! За минуту волчонок исследовал Самура от кончика хвоста до кончика носа, ткнулся десяток раз в морду, уши, шею, в ноги, живот, тормошил и покусывал, требуя пищи, ласки, внимания, показывая в то же время, как он рад, как голодал и не решался выйти, а Самур облизывал его и тихо, радостно ворчал.Задолго до трагедийного часа этот бравый волчонок отыскал у потолка норы густо переплетённые корни и во время игры стал забираться на них, как на полати, чтобы скакнуть вниз на своих сверстников или на мать. И в те страшные минуты он сидел там, сжавшись в комочек, и когда Прилизанный вытащил мать и волчат, он не стронулся с места, окаменев в своём тайнике, а потом, услышав, что все стихло, никак не мог заставить себя выглянуть из норы и узнать, куда подевались его близкие и что означал весь этот страшный шум. Только голод понудил его скулить; эти слабые звуки и были услышаны Самуром.Маленький, тёплый комочек, радостно ковыляющий около Шестипалого, в одно мгновение растворил безысходность, тоску и вернул Самура к деятельной жизни, заставил пошевеливаться, потому что волчонок просил еды, то и дело тыкался ему в живот и серчал, не находя там столь необходимого молока.Самур выполз из норы. Волчонок изъявил намерение следовать за ним, но отец строго приказал оставаться на месте, подтвердив приказ лёгким укусом в холку. Волчонок поскулил и смирился, а овчар сломя голову побежал на тропу, вспомнив, что там лежит турёнок, брошенный несколько часов назад.От козла, в общем-то, остались, как говорится, только рожки да ножки. Здесь вовсю пировала соседка лиса, и, как ни прискорбно было Самуру обижать её, пришлось все же отогнать, потому что и волчонок и он сам очень нуждались в подкреплении.Волчонок ждал в логове. Но он не знал, что делать с мясом, лизал его и скулил, он совсем не утолил голода. Зато подкрепился Самур. И тогда он вылез из норы и позволил сыну следовать за собой.Вид неподвижных волчат и матери скорее удивил, чем испугал несмышлёныша. Он потормошил их, приглашая играть, и, лишь понюхав кровь, заворчал и отступил назад. Смутное ощущение смерти напугало волчонка, он прижался к Самуру и больше не отходил от него.В холодные предрассветные часы, когда лес, трава и камни купались в бисерной росе, а шум ручья в посвежевшем воздухе был особенно далеко и отчётливо слышен, Шестипалый увёл своего найдёныша от этого несчастного места, увёл, чтобы больше не возвращаться сюда. У него снова были и цель и счастье: маленькое создание трусило сбоку, стараясь почаще касаться отцовской лапы, чтобы не ощущать себя одиноким и беззащитным.Лишь короткую минуту простоял Самур, чтобы определить, в какую сторону ему идти. Он вышел на тропу в центре распадка и, стараясь сдерживать шаг, чтобы не отстал волчонок, направился к реке, а оттуда повернул влево, к Восточному кордону, к Камышкам.Он шёл к людям.Он ждал от них добра. Не для себя. Для волчонка. Глава двенадцатаяПРИЁМЫШИ 1 Саша приехал глубокой ночью, поймав попутную машину.Он сбросил чемодан и связку книг, расплатился с шофёром и поглядел на тёмные окна родительского дома. Спят Молчановы. Спят и не знают, что сын их, Александр Молчанов, закончив курс наук и получив аттестат зрелости, стоит на крыльце отчего дома, никак не решаясь тронуть звонкую щеколду и нарушить покой родителей, которые потом, конечно, не смогут больше спать. Он посмотрел на часы. Десять минут третьего.В это время дверь тихо отворилась, и в проёме показалось лицо матери.— Я так и знала, — тихо произнесла она. — Сыночек, любимый… Чуяло моё сердце, все не спала, а задремала — и вдруг показалось, что ты стоишь на крыльце. Родимый ты мой… Устал с дороги?Она гладила его лицо, целовала, а сама уже хваталась за вещи, шире открывала дверь, торопилась все-все сделать, но так, чтобы не отходить от сына, чувствовать его рядом с собой, и все спрашивала и спрашивала, не слушая сыновних ответов.— А где папа? — спросил он.— В горах, где же ему быть. С Котенкой ушли. Обещал сегодня вернуться, а вот видишь… Есть хочешь? И чего это я спрашиваю, будто не знаю! Ты сиди, Сашенька, сиди, милый. Или, может, умыться надо? Тогда бери полотенце, умывальник я с вечера налила, ступай мойся, а я тут сейчас тебе согрею…Он вышел во двор, оглядел знакомый сарай, пустую конуру Самура и только тут в полную меру ощутил себя в родном доме. Что-то давнее, детское, вошло в него именно в эту самую минуту, и Саша улыбнулся во весь рот. Потом потянулся до хруста в плечах и, засмеявшись неизвестно чему, спустился с крыльца к умывальнику.Загремел чугунный сосок, заплескалась вода. Саша фыркал, лил на шею и на спину прохладную воду, чувствовал её привычный вкус во рту и покряхтывал от удовольствия. Нечто мягкое и живое подкатилось ему в эту минуту под ноги, в темноте он не видел, что это, но машинально отпихнул животное и стал вытираться. Снова это мягкое завозилось под ногами, и Саша сладко подумал, что отец взял щенка. Он даже нагнулся, чтобы потрепать его, но вдруг ощутил на ладони широкую когтистую лапу и вскрикнул от удивления. Нагнувшись, поймал густошёрстую спину и тяжело поднял к лицу двумя руками.— Медвежонок? — сказал он удивлённо и живо опустил зверя, потому что острые коготки уже проехались по руке, оставив царапины. — Вот это да! Откуда взялся?Когда он занёс ногу на ступеньку, кто-то очень жёстко поддал его под коленку. Обернувшись, Саша увидел в полосе света из окна блестящие глаза оленёнка; малыш собирался повторить свой озорной манёвр.— Ах ты мошенник! — прикрикнул Саша и проворно схватил оленёнка за уши.И снова ему под ноги подкатился шерстистый клубок, теперь уже явно на выручку, потому что ворчание медвежонка было сердитым, а порывы более стремительны.— Да ну вас! — Саша проворно закрыл за собой дверь. — Ма, что там за зверинец во дворе?— Это Хобик и Лобик, наши воспитанники. Отец принёс. Оленёнок, видать, отбился, а у медвежонка мать порешили злодеи. Сиротки, одним словом. Уже познакомился?— Они сами навязались. Вон как царапнул, смотри.Елена Кузьминична засмеялась.— Завтра подружитесь. Такие забавные малыши, возиться с ними — одно удовольствие. Садись, сынок, покушай и ложись спать. До утра-то вон сколько времени!..Когда Саша проснулся, в доме стояла полная тишина. Он ещё немного полежал, хотел было снова уснуть, как человек, не обременённый заботами и регламентом, но посмотрел на часы и удивился: четверть одиннадцатого! Одеваясь, заглянул в окно — мать доставала из курятника яйца. Выглянул на улицу: в палисаднике сидел и курил отец.Саша выскочил на крыльцо. Егор Иванович обернулся, торопливо бросил и придавил сапогом окурок и шагнул к нему. Они обнялись, отцовские усы защекотали по губам.— Здоров? — спросил Егор Иванович.— Как штык!— Чем порадуешь родителей?— Полный порядок. Без троек, не аттестат — картинка! В общем, всё.— Молодец! — Отец похлопал Сашу по плечам. — Отдыхай, набирайся сил для осени.— А у тебя как? — спросил Саша.— Как ты говоришь: полный порядок! Пока с Котенкой хожу. Такая встреча в горах… — вдруг оживился он. — Самура видели. У него страшная беда стряслась. Степная стая порвала волчицу и всех ихних волчат. Мы целый день шли за ним, хотели узнать, что и как, но след увёл на плоскогорье, а туда мы не поднялись. Как бы и его волки не взяли, ведь он за ними пошёл.Саша вздохнул. Не везёт Самуру! Понятно почему: не дикий и не домашний. И там не свой, и здесь ему не по нраву.Молчанов сказал раздумчиво:— Теперь он не успокоится, пока не задавит волков. Или они его, или он их всех до одного. Пойду на перевалы, непременно след отыщу. Тебе-то скоро уезжать, сынок, иль до экзаменов здесь побудешь?— Свобода! — как можно веселей сказал Саша. — Экзамены в августе. Походим по горушкам! Знаешь, па, я заработать думаю немного, два-три раза туристов через перевалы проведу, у меня права инструктора. Ну и походить, повидать, узнать кое-что… Борис Васильевич советует. Он тебе вот такой привет посылает! — Саша развёл руками.— Ладно. Спасибо. Куда учиться-то пойдёшь?— На биологический, в Ростов.— Борис Васильевич одобрил?— Советовались, — сдержанно ответил Саша.— Хорошо, Александр. — Егор Иванович подправил усы, очень довольный разговором. — Идём завтракать, мать заждалась. И где только ты научился спать до полудня?— Вот только что и научился, — засмеялся Саша.У старшего Молчанова имелись основания для доброго настроения. Сбылась давняя его мечта: сын не только закончил школу и вернулся здоровым, бодрым и весёлым человеком, почти взрослым человеком, но и окончательно определил свои наклонности. Биолог — это хорошо… «Познающий жизнь». Значит, недаром провёл он годы в Жёлтой Поляне, школа привила ему любовь к жизни. Именно об этом и мечтал Егор Иванович, когда определял Сашу в полянскую школу, где учительствовал Борис Васильевич — один из немногих знатоков Кавказа, чья влюблённость в природу так или иначе передавалась ученикам.Молчанова нет-нет да и беспокоила мысль о преемственности. На его Восточном кордоне и в заповеднике сплошь пожилые люди, среди лесников, наблюдателей и научных сотрудников, почти нет молодых, а если и придёт кто, так разве неудачник какой-нибудь, которому просто деваться больше некуда. Заповеднику очень нужны образованные молодые люди, чтобы не только охраняли резерват природы в неприкосновенности, но сделали главной своей лабораторией для изучения десятков проблем, выдвигаемых жизнью. Вот та же проблема каштана, который погибает. Или восстановление буковых лесов, которых становится все меньше и меньше на Кавказе и на планете, потому что плохо растёт буковая молодь под покровом других деревьев и тем более на вырубках. А изучение животных в естественных условиях? Наконец, геология Кавказа, его почвы, минеральные источники, климат? Кто займётся всем этим, чтобы Кавказ год от году становился краше и полезней для людей?Лесник не раз толковал на эту тему с Ростиславом Андреевичем, все думали так же, как и Молчанов, и все с грустью и нетерпением ожидали себе достойной смены. Где она, кто заменит стариков? Молодые уезжают в города, очень мало остаётся таких, кто способен оценить прелесть утренней тишины и краски жизни где-нибудь в горном посёлке или на лесном кордоне.На Сашу своего Молчанов посматривал с гордостью. Вырос, окреп. Теперь, видишь ли, думает об университете. Без пяти минут студент. А там и учёный. Хотя кто его знает… Ещё годы и годы пройдут. Вдруг увлечёт его другая биологическая отрасль, ну, скажем, генетика или космическая биология. Вот и пропал человек для Кавказа, забудет горы ради нового увлечения и навсегда осядет в большом городе. Впрочем, что загадывать о событиях невероятно далёких!Прямо из-за стола Саша отправился смотреть малышей.Они успели возмужать. Оленёнок сделался стройным, тонким попрыгунчиком на высоких ножках. Его цветастая шёрстка стала ровной, полосы и пятна постепенно пропадали, зато все больше появлялось серо-коричневых, лесных оттенков. Он без конца прыгал и играл, двор становился явно тесным для него. Уж на что медвежонок, прозванный Лобиком за постоянную манеру сбычиваться и выставлять вперёд широкий свой лоб, — уж на что он был резв и забавен, но и он временами уставал от проказ неугомонного Хобика. Когда медвежонок, истратив силы, ложился, Хобик мог сто раз прыгнуть через него и двадцать раз задеть резвым копытцем, чтобы растормошить и поднять. Они крепко подружились. Спали рядом. Оленёнок, как существо побольше ростом, не возражал, если Лобик сворачивался между его ног. Ели из одной миски, не жадничали; только когда в миске оставалось совсем мало, Лобик деликатно старался оттеснить своего друга к краю и легонько ворчал при этом, а тот, обидевшись, мог поддать ему копытом, и тогда обиженный, бросив еду, бежал к Елене Кузьминичне плакаться, и той приходилось мирить драчунов, подливая им тёплого молока.Лобик по природе своей рос флегматиком. Он непременно хотел спать среди дня, а чтобы Хобик не мешал ему, забирался в конуру, куда оленёнок, по причине длинных ножек, залезть не мог.За ограду их не выпускали. Егор Иванович знал, что не убегут, но приходилось опасаться соседских собак, которые то и дело облаивали малышей через забор. И Хобик и Лобик не понимали злобного лая этих существ и доверчиво, но с осторожностью обнюхивали их через щели забора, догадываясь, что это опасные существа.Сашу они встретили с любопытством и доверчивостью, а когда он укоризненно показал Лобику ночные царапины, тот с глуповатой миной на мордочке лизнул ему руку и потянул к себе, полагая, что лапа с пятью подвижными пальцами вполне подходящая штука для игры.В первый же день Саша устроил малышам корыто с водой, искупал обоих, и они, переволновавшись, уснули под солнышком, привалившись друг к другу, а он сел рядом и задумался.Вышел Егор Иванович, обнял Сашу и тоже стал смотреть на малышей.— Слушай, па, хищниками родятся или становятся? — спросил вдруг Саша.— По-моему, становятся, — неуверенно ответил он. — Все зависит от условий жизни или, как говорят, от среды.— Ну вот Лобик, когда вырастет в обстановке дружбы и добра, станет хищником или нет?Егор Иванович растерялся. Наверное, случалось в горах и такое, но он лично никогда не видел медведей, которые бы дружили с козами или оленями. Он и ответил полушутя:— Вот тебе тема для будущего исследования. А лучше всего, если ты спросишь об этом нашего зоолога. Он знает. Он все знает про животных.— По-моему, тут сложней, чем кажется на первый взгляд, — сказал Саша, отвечая на какие-то свои мысли.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36