Он улыбается, видно, доволен, но лицо у него усталое, и глаза усталые, и он небритый. И тут я понял, как мне его не хватает.
Я вытащил фотографию из альбома и кнопками прикрепил к стене, над столом. Пусть висит, пусть я буду его видеть каждый день. И мать пусть его видит. Может быть, тогда она поймет, что поступает как предатель.
Я почувствовал, что этот стоит позади меня. Я так увлекся, что не слышал, как он подошел ко мне. Хотел, видно, что-то сказать, наладить со мной контакт, но натолкнулся глазами на фотографию отца, и проглотил язык. Он долго смотрел на фотографию, а потом сказал:
- "Тигр".
Я промолчал, нечего было мне с ним пускаться в разговоры.
- Немецкий танк марки "Тигр", - сказал он.
Я снова промолчал.
Тогда он наконец понял, что он здесь лишний, попрощался со мной и матерью и ушел. Мы остались одни. И тогда она подошла и включила телевизор, как будто это было сейчас самое нужное. По телевизору показывали мультфильм для маленьких: "Как котенку построили дом".
- Ты что, не хочешь, чтобы Геннадий Павлович к нам приходил? - спросила мама.
Она повернулась ко мне лицом, загородив телевизор, и из-за ее спины кто-то противно мяукал котенком. Настоящий котенок в жизни не будет так орать. Она ждала, что я ей отвечу. Но я промолчал, это и так было понятно.
- Нет, ты ответь мне: почему?
В это время в дверь позвонили. Я открыл. Передо мной стояла Зинка Сулоева. Она и раньше ко мне приходила, и я уже привык к этому, и я к ней иногда захаживал, но сейчас я ее совсем не ожидал.
- Добрый вечер, Сократик. (До чего она была вежлива, уму непостижимо.) Можно мне войти? - спросила она.
Я все еще стоял в дверях, загораживая Зинке дорогу. Все еще думал о матери и не совсем понимал, что делал.
- Входи, - сказал я.
Когда она снимала пальто, мимо нас проскочила мама. Зинка даже не успела с ней как следует поздороваться. Закричала свое "здравствуйте" ей в спину и удивленно, изучающе посмотрела на меня.
- Чрезвычайный и полномочный посланник! - крикнул я почему-то. - Из компании Кулаковых и прочих рекордсменов.
- Ничего подобного, - ответила она. - Я пришла по собственной инициативе.
- Чрезвычайный и полномочный инициатор! - крикнул я.
Я только и делал, что выживал сегодня всех из дома: сначала Геннадия Павловича, теперь Зинку. Даже самому стало противно и захотелось рассказать Зинке и про Ивана, и про мать, чтобы не надо было хотя бы притворяться перед ней, что у меня все просто и замечательно.
- Хватит тебе строить из себя дурачка, - сказала Зинка. - Нам надо выходить на первое место.
- Чрезвычайный и полномочный первоместник! - крикнул я.
- Что с тобой? - спросила Зинка и вышколенным телепатическим движением взяла меня за руку.
- Чрезвычайный и полномочный телепат! - крикнул я.
- Ты что, хочешь, чтобы я ушла? - спросила Зинка.
- Понимаешь, - сказал я, - у меня плохое настроение... Двойка и так далее. Конец света...
- Испуган - наполовину побежден, - сказала Зинка. - Это суворовская заповедь. Тебе полезно ее запомнить.
- Хорошо, запомню, - сказал я.
А потом я немного успокоился, и мы целый час учили историю, и я так ее выучил, что знал про Суворова решительно все. Нарочно вызубрил самую трудную из его поговорок: "Субординация, экзерциция, дисциплина, чистота, опрятность, смелость, бодрость, храбрость, победа, слава, солдаты, слава!"
Правда, что такое субординация и экзерциция, я не знал, но зато я эту поговорку произносил залпом, на одном дыхании, как настоящая заводная Курочка Ряба.
Пока мы учили историю, мать несколько раз входила в комнату, и я чувствовал, что она приготовила целую речь в защиту Геннадия Павловича и только ждет, когда уйдет Зинка.
Но я нарочно пошел провожать Зинку, чтобы не разговаривать с матерью. Всю дорогу Зинка вела себя как-то странно: она шла рядом со мной и величественно молчала.
Потом она попросила меня, чтобы я понес ее портфельчик. Я взял портфельчик, с портфельчиком лучше, - когда размахиваешь им на ходу, делается веселее.
- Вот у тебя так бывает, - сказала Зинка, - кругом люди, люди, а тебе все равно, а потом появляется один человек... и тебе не все равно?
- Не знаю, - ответил я.
- А у меня бывает, - сказала она. - Вообще к одним людям равнодушна, а к другим... наоборот... К тебе, например...
- Нечего сказать, наоборот... - возмутился я. - На уроке истории меня разыграла.
- Просто я проверяла, как ты ко мне относишься, - сказала Зинка. Готов ли ты на жертвы... ради других...
Она была какая-то странная, заикалась, не договаривала слов.
- Зачем это тебе? - спросил я.
- Ничего ты не понимаешь, - сказала Зинка. - Ты страшный человек. - Она выхватила у меня портфель и убежала.
А я повернулся и побрел домой, медленно, чтобы не прийти раньше деда. При нем мама не станет разговаривать о Геннадии Павловиче.
Когда я стоял и ждал лифта, то из своих дверей вышла представительница Нина Романовна. Видно, она шла в магазин, потому что чей-то цыплячий голос крикнул из-за двери: "Мамочка, купи мне мороженое за двадцать восемь копеек". Мне совсем не хотелось с ней встречаться, но лифт, как назло, кто-то задержал. Повернулся к ней и вежливо сказал:
- Здрасте!
- А, это ты, герой. Добрый вечер! - Она остановилась. - Ну, что же ты думаешь делать дальше?
- Ничего, - ответил я. Лифт освободился, и я нажал кнопку вызова.
- Ничего? - переспросила она и попробовала прикрыть свою дверь, но я увидел, как оттуда кто-то высунул в щель нос облупленного ботинка. - Казя, пусти дверь, ты простудишься.
Казя отпустила дверь, потом незаметно снова открыла ее. Я эту Казю хорошо знаю, она все время гоняет по двору на трехколесном велосипеде.
- Так ты говоришь: "ничего"? Ты заметил, что вы, ребята, очень любите говорить: "не знаю", "ничего", "за меня не беспокойся" и так далее. На самом деле вы все прекрасно знаете, за вашим "ничего" кроется элементарное упрямство, и с вами все время что-нибудь случается.
Совершенно было ясно, что она никуда не спешит. Опаснее нет таких людей. Тут пришел лифт, и я открыл дверь.
Мало мне было учителей в школе, так теперь на мою бедную голову еще появилась представительница Академии педагогических наук.
- Исправлю двойку, - сказал я.
- Вот видишь, ты же еще и обижаешься. Считаешь, конечно, что с тобой поступили несправедливо, - сказала она. - А ведь ты не знал урока.
Кто-то крикнул сверху, чтобы закрыли дверь лифта, и лифт снова укатил от меня.
- Я правду сказал про Суворова, - возмутился я. - А он ко мне придрался.
- У тебя правда получилась однобокая, - сказала она. - Александр Васильевич Суворов - великий русский полководец и патриот...
В это время Казя высунула свою цыплячью мордочку, увешанную бантами, и пропищала:
- Мамочка, купи мне мороженое за двадцать восемь копеек.
- Подожди, Казя. - Она ждала, что я ей отвечу.
Ловко она меня обошла, я же во всем оказался виноват, хотя каждому дурачку было ясно, что любезнейший Сергей Яковлевич просто придрался ко мне и у меня поэтому отпала охота отвечать урок. А тут получилось, будто я против исторической справедливости.
- Субординация, экзерциция, дисциплина, чистота, отпрятность, смелость, бодрость, храбрость, победа, слава, солдаты, слава! - протараторил я, чтобы отвязаться от нее и показать, как я отлично изучил литературное наследство Суворова.
Казя смотрела на меня и, по-моему, даже забыла про мороженое за двадцать восемь копеек - так ее потрясла суворовская поговорка в моем исполнении.
- Ты что, вообще против Суворова? - спросила ее почтенная мамаша и улыбнулась.
Когда так улыбаются, мне всегда обидно, и тогда я говорю то, что мог бы и не говорить.
- Нет, я не против, - сказал я. - Но мне не хочется, чтобы из него делали Чапаева. Все-таки он был за царя и крепостник.
- Вот как! - сказала она. - Вот ты какой... - и прикусила язык.
Я открыл дверь лифта: разговор был окончен, но она вдруг сказала мне в спину:
- Между прочим, мы с твоей мамой в детстве были подружки. (Я повернулся к ней: интересно было, что она еще произнесет в свое оправдание.) Может быть, по старой памяти возьмешь опеку над моей Казей?
Хотел ей крикнуть: "Спасибо за доверие!" - но не крикнул.
- Пожалуйста, - сказал я и добавил с угрозой: - Мы ее кое-чему научим.
На этом мы разошлись.
Дома мама и дед пили чай и беседовали. Но в тот момент, когда я вошел в комнату, в передней зазвонил телефон. Мама торопливо встала - видно, она боялась, что я опережу ее, - и выскочила из комнаты. Но там, в передней, она почему-то не сняла трубку, и телефон по-прежнему звонил. Потом он замолчал и вновь затрезвонил.
- Юра! - позвала меня мама. - Если это Геннадий Павлович... меня не подзывай... я ушла и вернусь не скоро...
Она скрылась в комнате, а я снял трубку. Конечно, это был он.
- Ее нет дома, - сказал я. - Она вернется не скоро, - и повесил трубку.
- Иди пить чай, - сказала мама.
Она старалась вести себя так, точно все у нас снова пошло по-старому. И тогда я стал ей рассказывать о Нине Романовне. Может быть, ей это интересно, раз они в детстве были подружками.
11
На следующее утро, в восемь, я уже стоял около дома Кулаковых. Выбрал потайное место, чтобы не бросаться в глаза, и поджидал Ивана. Решил перехватить его до школы, чтобы рассказать ему, как я великолепно выучил историю, и помириться с ним.
Только скорее бы он появился и я сделал бы самое трудное и неприятное: подошел бы к нему и произнес первое слово. А потом все пойдет нормально.
Наконец я увидел, что кто-то открывает дверь подъезда Кулаковых, и медленно пошел вперед. Мне хотелось, чтобы Иван догнал меня на ходу и получилось бы, будто мы встретились случайно. Я слышал, как тяжело хлопнула дверь и этот "кто-то" стал догонять меня, тихо напевая себе под нос песенку.
Все было совершенно ясно: позади меня шла сама Тошка Кулакова. Она всегда ходит с песенкой, что-то там мурлычет под нос. Вроде бы очень тихо, но мне с ее песенкой встречаться было ни к чему. И поэтому я прилип к первой газете, которая висела на моем пути.
Шагов ее не было слышно, потому что рядом затарахтел бульдозер, который сгребал мусор на стройке нового дома.
И тут я почувствовал, что кто-то дышит мне прямо в затылок, и не просто дышит, а нахально так, нарочно пускает струю воздуха в шею. Это, конечно, были ее штучки.
- Что нового пишут в газете? - спросила Тошка.
Видно, ей надоело дуть.
- Большое спасибо за обдувание, - сказал я. - А то мне очень жарко.
- Пожалуйста, - сказала она деланным, хриплым голосом. - Всегда рада помочь товарищу. - Тошка сегодня была какая-то другая, волосы у нее были причесаны, как у мальчишки, на пробор.
Я снова отвернулся. Ну что бы ей уйти, раз от нее отвернулись. Ни за что!
- Что нового пишут в газете? - повторила она.
- А ты что, сама разучилась читать? - спросил я.
- Я люблю, - сказала Тошка, - когда мне читают вслух.
- Отстань, - сказал я и выразительно посмотрел на нее.
Ну и характер, никто из наших девчонок не выдерживает моего взгляда, а она даже не моргнула.
- Между прочим, - сказала Тошка, - зря поджидаете. Иван заболел.
- Как - заболел? - не понял я.
- Очень просто. Ты его вчера расстроил, он и заболел.
Она убежала, а я понуро поплелся следом. Но по мере того как я приближался к школе, настроение у меня улучшалось, потому что никто ведь не знал, кроме Тошки, что я не помирился с Иваном. И я вошел в класс, как всегда, и, помахивая портфелем, стараясь изобразить полную беззаботность, направился к своему месту.
Первым на меня налетел Рябов, эта ехидная Курочка Ряба.
- А-а-а... - Он был в восторге от моего появления. - Пришел бывший друг Кулакова.
Ему бы подружиться с Тошкой. Неплохой бы вышел дуэт.
- Бывшая звезда киноэкрана! - крикнул кто-то мне в спину.
- Бывший верный Санчо Панса! - крикнул какой-то грамотей.
И все, кто был в классе, рассмеялись, и я понял, что после месячного величия, до которого меня подняла дружба с Иваном, я снова превратился в самого обыкновенного человека. Но в следующий момент я по привычке скосил глаза на парту Кулаковых и увидел, что Тошки еще не было на месте.
Я развернулся в сторону Рябова и небрежно произнес:
- Кстати, Иван заболел. Я у него вчера весь вечер просидел. С его отцом познакомился, он мне про свои полеты рассказывал.
- Ах, какой верный Санчо Панса, - уже без энтузиазма повторил, как всегда, чужую остроту Рябов.
Но все было поставлено на свое место, и я снова для всех стал ближайшим другом Ивана Кулакова.
12
Уже целую недолю Иван болел, и я по-прежнему был хозяином положения. Я так ловко устроился, что каждый день выбирал момент, когда его милой сестрички не было в классе, и выкладывал очередную порцию новостей об Иване и о его знаменитом отце.
Для этого я прочел книгу одного летчика-испытателя и теперь вовсю строчил оттуда историю за историей. Неплохо получалось. Когда я рассказывал, все ребята слушали. Настоящие ведь истории, невыдуманные. Даже этот зубрила и вечный "остряк" Рябов и тот уши развесил.
Врал я без запинки, самому противно было слушать. Только по утрам, когда открывал дверь в класс, у меня на секунду замирало сердце - боялся увидеть рядом с Тошкой ее брата.
В этот день вместе со мной из школы вышел Рябов. Мы прошлись немного вместе, а потом я сказал:
- Ну, я пошел. Мне к Ивану надо.
Рябов как-то помялся, поставил на меня свои круглые, испуганные глаза и попросил:
- Возьми меня к Кулаковым.
- Ты что? - сказал я. - Обалдел... К больному? - повернулся и зашагал своей дорогой.
Так плелся потихоньку и думал о своей жизни, о матери, которая теперь всегда была в плохом настроении и все время смотрела на меня, точно я виновник всех ее неудач. И вдруг в переулке Кулаковых я столкнулся носом к носу с Ленкой и Зиной.
Они преспокойно стояли, точно попали сюда совершенно случайно, и ели мороженое. Меньше всего сейчас мне хотелось встречать этих птичек: Зинку, которая обо всем догадывается, и Ленку-расстригу, из-за которой я потерял, может быть, лучшего друга. Но они так обрадовались, как будто мы расстались не двадцать минут назад, а полстолетия.
- Ты не к Ивану идешь? - робко прошептала Ленка.
- К Ивану, - ответил я. - А что?
- Передай ему от меня привет, - сказала она.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15