Ну и зануда все-таки эта Алка! Я попала в ее болевую точку. Поскольку она и впрямь была скуповата, упреки в прижимистости выводили ее из себя.— Да привезу я тебе твои пятьдесят рублей, через полчаса привезу! — Алка брякнула трубку.Как говорится, что и требовалось доказать.Теперь нужно было позвонить Сомову. Если я этого не сделаю, Алка меня заложит, и тогда я, по ее же выражению, войду в противоречие с законом. А выйти из него будет сложнее, чем войти.Я вздохнула и опять стала накручивать диск телефона. Отозвался мне, как и накануне, бравый басок. Я спросила майора Сомова и приготовилась услышать, что он будет завтра или, на худой конец, через час. Но вместо этого бравый басок сказал: «Минуточку». А за сим последовало «Слушаю» в исполнении глуховатого баритона.— Это Сомов? — уточнила я на всякий случай.— Да, это Сомов, — нетерпеливо отозвался баритон. — Я вас слушаю.— Вам звонит Генералова. — Честно говоря, эти три слова дались мне нелегко.— Ну наконец-то. Что с вами случилось? Откуда вы звоните? Вы что-нибудь знаете о Парамонове? — обрушил он на меня шквал вопросов.— Только то, что он жив. — Мне было жарко, и я расстегнула верхнюю пуговицу пальто.— Ну… хорошо… — Сомов тянул слова, — говорите, где вы, я за вами приеду.— На Курском вокзале, возле камер хранения, — сообщила я.— Никуда не уходите, я скоро, — пообещал Сомов и повесил трубку.Не могу сказать, чтобы после моего разговора с Сомовым у меня гора с плеч свалилась — не такая я наивная, но, с другой стороны, что мне еще оставалось? Вот именно: ни-че-го. Кое-как утешившись этим многомудрым заключением, я отправилась к условленному месту возле камер хранения. Народу там поменьше, а кроме того, оттуда удобно наблюдать за происходящим на вокзале, оставаясь в стороне. А при желании можно спрятаться за перегородкой, отделяющей камеры хранения от зала ожидания. Что, собственно, я и сделала.Мне по-прежнему хотелось есть. Вокзальный хот-дог хоть и спас меня от голодного обморока, долгожданного ощущения сытости не принес. Поэтому, созерцая вокзальную суету, я особенно болезненно реагировала на жующих индивидуумов и поспешно отводила взгляд. Исключительно для того, чтобы не давиться слюной, я сосредоточилась на влюбленной парочке, умильно воркующей у эскалатора.Парочка была как парочка, если не считать того, что барышня возвышалась над кавалером на целую голову, а потому, когда ему вздумалось ее облобызать, он встал на цыпочки и смешно повис у нее на шее. Кажется, эта уморительная сцена никого не оставила равнодушным. А в первую очередь тех, кто спускался на эскалаторе. Граждане откровенно хихикали, оглядывались, а некоторые даже крутили пальцем у виска.Поэтому отрешенное лицо высокого человека в суконном бушлате явно с чужого плеча бросилось мне в глаза. Было в этом бледном лице, в этих худых руках, торчащих из коротких рукавов бушлата, в этих печальных глазах за стеклами очков что-то потерянно-сиротское. Дыхание мое перехватило, я инстинктивно взялась за горло и на короткое мгновение выпустила из виду этого странного человека. Потом его заслонила от меня чья-то спина, и я высунулась из своего убежища за стеной, чтобы еще раз взглянуть и окончательно убедиться: отрешенный человек на эскалаторе — это Парамонов.Но неизвестно чья спина по-прежнему мешала мне его увидеть. Что самое удивительное, я не могла ее обойти, как ни старалась. Признаться, это все, что я запомнила: влюбленная парочка, Парамонов, чья-то спина… А дальше провал, несколько безнадежно засвеченных кадров — и картина потеряла четкость.
— Ты не переборщил? Что-то она долго не очухивается? — голос был нервный и с заметным акцентом. По-моему, азиатским.— Все будет нормально, — ответил другой, спокойный и вальяжный. — Минут пять-десять, и она будет в порядке.Я уловила чье-то дыхание возле своего лица. Оно было такое смрадное, что меня чуть не вырвало.— Вон, у нее уже ресницы дрожат, сейчас глаза откроет, — прокомментировал вальяжный голос.— Может, подъедем к ее квартире? Вдруг он туда придет? — вмешался третий голос, тоже с акцентом, но не таким откровенным, как у первого.— Подождем, пока очухается, — это был первый. — Без нее мы все равно его не узнаем.Хоть я их и не видела, и не знала, кто они такие и откуда взялись, я сразу поняла, что он и я говорят о Парамонове. Они надеются, что он придет ко мне, и, если на Курском вокзале он мне не померещился, пожалуй, у них есть для этого основания.— Э-эй, подруга, кончай ночевать, — невидимый вальяжный потрепал меня по щеке. Рука у него была холодная, как рукоятка пистолета. — Ну-ну, открывай глазки, мы хотим посмотреть, какого они цвета, — он хлопнул меня посильнее.Притворяться дальше было бессмысленно, и я открыла глаза, но ничего, вернее, почти ничего, не увидела. Потом, чуть-чуть привыкнув к темноте, я разглядела, что нахожусь на заднем сиденье автомобиля. Рядом со мной сидел мужик с широким лицом и бычьей шеей. Брови у него были рыжие, а глаза желтые, как у кота.— Ну привет, красавица, — сказал он ласково, — поспала и будя. Пора и побалакать. Самочувствие-то как, ничего?— Сухо… Во рту сухо, — пожаловалась я, лихорадочно пытаясь припомнить, как я могла очутиться в этой машине. Безнадежное занятие — ничего у меня не получилось. Зато перед глазами у меня стоял Парамонов, спускающийся на эскалаторе.— Ну, сушняк и с перепоя бывает, — хохотнул желтоглазый, — это у тебя пройдет скоро. Ляжешь баиньки, поспишь, а утром будешь как огурчик. Малосольный.Смотри, какой остряк!— Хватит трепаться, — оборвал его обладатель сильного акцента. Он сидел на переднем сиденье, такой маленький, щуплый, с крючковатым носом, который он прятал за поднятым воротником пальто, из-за чего здорово напоминал нахохлившуюся птицу. — Где Парамонов?— Это вы мне? — Я тянула время, не имея ни малейшего понятия, что мне может дать подобная тактика.— Тебе, тебе, — подтвердил крючконосый, — кому же еще?— А почему вы думаете, что я это знаю? — Я немного отодвинулась от желтоглазого говоруна, который все еще обдавал меня крепким запахом перегара.— Магомед, объясни ей, почему я так думаю. — Крючконосый кивнул тому, что сидел за рулем.— Сейчас, — пообещал тот и полез за пазуху. Когда он вытащил оттуда руку, я увидела в ней пистолет, направленный прямо мне в лицо. — Нравится? — спросил он тихо.Я уставилась на пистолет как загипнотизированная — Вижу, что нравится, — удовлетворенно хмыкнул он и для пущего эффекта чем-то щелкнул.Похоже, мои приключения достигли апогея.— Ну так где сейчас Парамонов? — снова спросил крючконосый.— В морге на тридцать седьмом километре, — выдала я скороговоркой.— Не правда, он живой, — отрезал крючконосый, — а вот ты можешь умереть.В подтверждение его слов Магомед приставил мне дуло к переносице и немного им поворочал, словно собирался дырку просверлить.Я молчала, потому что мне казалось, стоит открыть рот, как пуля из пистолета вылетит самопроизвольно. Я даже дыхание затаила, только в висках пульсировало: Алка, это Алка меня продала. Но могла ли я ее осуждать, когда у них такие методы убеждения. По сравнению с ними мистер Икс и его ребята — просто Тимур и его команда. Кстати, уж не этих ли типов он имел в виду, когда рассуждал об одиозных личностях? Поди теперь, узнай…— Так что, будем говорить или нет? — снова возник крючконосый. — Учти, Парамонова мы найдем, с тобой или без тебя, но тебе же лучше будет, если нам поможешь.— Пусть он уберет пистолет, мне больно, — взмолилась я.— Убери, — распорядился крючконосый и прибавил зловещим тоном специально для меня:— Только это еще не больно.Магомед беспрекословно подчинился и сунул пистолет за пазуху.— Вы напрасно думаете, что я вас обманываю, он действительно умер… Его в милиции избили, и он умер, — переносица моя все еще горела, можно подумать, что дуло было из раскаленного железа. — Вы можете поехать на тридцать седьмой километр, там есть свалка…— Не держи нас за дураков, — оборвал меня крючконосый. — Парамонов жив, и тебе это хорошо известно. Вот. — И он потряс перед моим носом листом бумаги, который я сразу узнала. Это было парамоновское письмо. Сволочи, они шарили у меня по карманам!— Письмо написано десять лет назад, — пробормотала я. — И если вы его читали, то должны это понять.— И все равно он жив, — заупрямился крючконосый, — потому что его недавно видели.— Где? — испугалась я. Неужели он имел в виду Курский вокзал?— В Новохатске, — лязгнул зубами крючконосый.Услышав про Новохатск, я сразу приуныла, потому что поняла: сценарий, который я удачно разыграла с мистером Икс, здесь не пройдет. И что же мне теперь делать? А что я могу? Ничего! Парамонов наверняка уже на подходе к моему дому, а потому все безнадежно. Что бы я им ни плела, они легко его разыщут. Правда, есть еще один вариант, позволяющий оттянуть эту минуту. Хотя еще неизвестно, что я этим выиграю… А, была не была, попробую, а там видно будет. Только нужно вести себя как можно естественней, чтобы они мне поверили.— Ну так что, и дальше будешь сказки рассказывать? — поинтересовался крючконосый. — Только учти, мы люди серьезные.— А… А зачем он вам, можно узнать?— Магомед! — Крючконосый снова повернулся к тому, что сидел за рулем.Как только дуло уперлось в мою переносицу, я поняла, что подходящий момент наступил.— Мы… Мы должны с ним встретиться. — Мои зубы выбивали непритворную и вполне убедительную дробь.— Где?— Возле Пушкина, на площади…— Когда?— Сегодня, в девять… — ляпнула я и ужаснулась, поскольку абсолютно не ориентировалась во времени. Бог знает, сколько я находилась в бессознательном состоянии, вдруг сейчас много позже девяти?— Осталось двадцать минут, — тихо сказал Магомед.— Гони! — отрывисто приказал крючконосый.Автомобиль взревел и сорвался с места.Клюнули, они клюнули! Я могла собой гордиться. Да и место встречи — лучше не придумаешь, хоть я и сказала первое, что пришло в голову. На Пушкинской до глубокой ночи сшиваются толпы народа, и милиции там полно. Может, мне даже удастся удрать от этих типов, впрочем, судя по тем навыкам, что они продемонстрировали на Курском вокзале…Мы уже неслись по Тверской, когда в кармане у крючконосого звякнул мобильник. Я сразу поняла, что ничего хорошего этот звонок не сулит. Так оно и оказалось.Крючконосый приложил мобильник к уху, немного послушал и усмехнулся, глядя мне в лицо:— Возле Пушкина, говоришь? А твой муж докладывает, что Парамонов сидит у него на кухне и пьет чай.— Муж? Какой муж? У меня нет мужа! — возмутилась я и быстро осеклась. Да ведь он говорит о Борьке! О Борьке, который заложил Парамонова. Глава 22КАК ОСЧАСТЛИВИТЬ ЧЕЛОВЕЧЕСТВО — Галчонок, прости меня, но у меня не было другого выхода. Они угрожали расправиться с Люськой, а она тут совершенно ни при чем, — шепнул мне Борька в прихожей.В ответ я только презрительно усмехнулась и поискала взглядом эту самую Люсеньку — что-то ее не видно. Зато я увидела Парамонова, он и впрямь сидел за кухонным столом и пил чай из большой кружки с петухами. Когда-то я привезла эту кружку из Суздаля и подарила ее Борьке. Куцый парамоновский бушлат, придававший ему сиротский вид, лежал рядом, на табурете.На ввалившихся в квартиру крючконосого и желтоглазого Парамонов не обратил ни малейшего внимания, зато, заметив меня, сначала застыл с кружкой в руке, а потом стал медленно подниматься с табурета.Я предприняла последнюю попытку спасти его, заведомо обреченную на провал, и заявила:— Да это не он… Какой же это Парамонов? Я не знаю этого человека!Говоря это, я незаметно подмигивала Парамонову левым глазом, но он ничего не понял.По его лицу пробежала то ли робкая улыбка, то ли судорога, а в глазах блеснули слезы.— Галка, это ты, что ли? — спросил он растерянно.Не могла же я ему сказать, что я — это не я. Поэтому я наплевала на окрики и бросилась к Парамонову, а он ко мне. Наверное, со стороны этот наш взаимный порыв выглядел трогательно, но вряд ли присутствовавшие при нашей встрече бандюги его оценили.— Сиди, сиди. — Я присела рядом с Парамоновым и заглянула ему в лицо. На скулах у него были грязно-желтые пятна, такие остаются после синяков, а руки в ссадинах, притом что в общем и целом он очень мало изменился за прошедшие десять лет. Такая же худая мальчишеская шея, чуть впалые щеки и тонкий породистый нос с едва заметной горбинкой. Кажется, даже очки у него те же, только одно из стекол с трещиной посредине.— Что с тобой случилось? — спросила я, изучая его лицо. Вид у него был более чем нездоровый.— Я приехал, видишь, я приехал. — Парамонов схватил меня за руку. Ладонь у него была влажная и слабая.— Я вижу, вижу, — кивнула я и вздрогнула, потому что рассмотрела у него на затылке, под коротко стриженными белокурыми волосами, корку запекшейся крови. — Скажи мне лучше, что у тебя болит?— Душа. — Парамонов беззащитно улыбнулся, и я разглядела еще кое-что, от чего сердце мое болезненно сжалось. Свежую щербинку в ряду безукоризненных прежде зубов. Ну и сволочи же эти омоновцы!— Ну все, голубки, поворковали — и будя, — в кухню просунулся гоготун-говорун и, подхватив Парамонова под мышки, поволок его в прихожую.— Куда вы его тащите?! — отчаянно завопила я. — Разве вы не видите, он же болен!— Не боись, — хрюкнул хохотун, — плохо ему не будет. Его в такой санаторий поместят, как падишаха.— Отпусти, скотина! — Я повисла у него на спине и вцепилась ногтями в его бычью шею.— Сучка! — взревел он и просто-напросто припечатал меня к стене своей широкой спиной.Я рухнула на пол и заскулила. Не столько от боли, сколько от осознания того, что все мои жертвы были напрасными: мне не удалось помочь Парамонову, который, похоже, ничего не понимал в происходящем. Стоял посреди прихожей и озирался по сторонам, как ребенок, потерявшийся в универмаге. Крючконосый маячил за его спиной, у двери, укрывшись в поднятом воротнике по самую макушку, Борька с совершенно идиотским выражением лица подпирал стенку.— Ну помоги же, что стоишь! — крикнула я ему.Борька только беспомощно развел руками. Еще бы, он ведь Люсеньку свою спасал. Знал бы он, какая она беззащитная.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22