Были маленькие девочки, за которыми гонялись («А мы ничего такого не делали»), и женщина в ванной, уловившая чей-то взгляд в окно («И теперь я почти уверена, что...»), и старая дева, которую кто-то преследовал по дороге со станции раз вечером.В общем, на судебном процессе под названием «Друзья и соседи против Роберта Тэлберта» свидетелей хватало, но, мне представляется, приводить их здесь особой необходимости нет. Ровно такие же сведения сообщили бы и обо мне во времена моего детства — если бы я в ту пору сидел в тюрьме по подозрению в убийстве.Это, знаете ли, просто удивительно, насколько люди готовы счесть своего ближнего преступником. Еще не было случая, чтобы соседи и знакомые арестованного не заявляли, что уж они-то никогда не сомневались в его крайней испорченности. Он, понимаете ли, вел себя не так. Не смотрел прямо в глаза (либо смотрел чересчур пристально). Слишком много говорил (или, наоборот, недостаточно). Да, они, конечно, знали — добром это не кончится. Так что же они его не остановили, не выказали ему своих подозрений? Ну, знаете...Тэлберт, естественно, не пошел на работу, и они с женой были дома. Они целый день ждали, когда их сына освободят; она была немного не в себе от новости, что его забрали без оснований. Это читалось с первого взгляда: истерический блеск в глазах, сбивчивая речь. Она, похоже, и раньше была несколько чудаковатой, а теперь к этому добавился климакс.Тэлберт пытался ее успокаивать — заодно вроде бы и сам успокаивался. И это была его оплошность. Тут она на него и переключилась. Это он довел Бобби! Вечно пилил и изводил мальчика! Обращался с ним как с мужчиной, а тот был еще ребенком.— Это ты его довел! Да-да, ты!..Тэлберт терпел, сколько мог. Потом и он разошелся. У мальчика не было дома. Она все куда-то таскалась, сплетничала с соседями, вместо того чтобы вести хозяйство. И материнской заботы он не знал. Стеснялся ее глупостей до того, что стыдился пригласить друзей домой. Ну и встречался с ними на улице, и, конечно, не с теми, с кем надо, вот и...Фотограф начал их снимать. Они быстренько приумолкли, напугавшись, я так думаю, что своими взаимными претензиями как бы подтверждают вину мальчика.Тэлберт велел нам выметаться. Он был настроен решительно, так что мы его требование выполнили.Миновав несколько домов, мы зашли к Эдлманам, родителям убитой девочки. Те заливали горе выпивкой и были-таки разговорчивы. Довольно странно, как мне показалось, но они не торопились топить мальчишку. Они не верили, что Бобби мог такое совершить. Конечно, если он это сделал, его бы следовало...— Не хочу даже думать, что это сделал он, — сказал Эдлман. — Не очень мне верится. Я никогда не принимал всерьез таких молчунов, которые, только улыбнись, сразу считают, что над ними потешаются. Но...— Понимаю, что вы имеете в виду, — отозвался я. — Он был такой, да? Не знаю его родителей, но, кажется, они могли его затюкать.Глаза Эдлмана сверкнули, а пунцовая физиономия порозовела еще больше. Он проворчал:— Да что-то вроде того, мистер. Этот его папаша, старый сухарь, не знаю, кто бы о нем сказал доброе слово. Просто черт какой-то! А раздражительный! Да вот, я как-то попробовал подшутить над ним — помнишь, Фэй, я тебе говорил, — так я думал, он меня прибьет.Фэй Эдлман кивнула:— Это точно, мистер Уиллис. А его мать! Совсем помешалась. Вы идете себе по своим делам, а тут она подходит и начинает такое вытворять! Даже сказать нельзя, о каких только гадостях она думает!— Да она с приветом, — добавил Эдлман. — Но муженьку и в подметки не годится. А он просто маньяк, да и плут в придачу. Я как-то продавал дом человеку, имевшему с ним дела, так он сказал...Мы поговорили еще, и, видимо, вы догадываетесь, к какому выводу пришли Эдлманы.Они решили — конечно, это сделал он. Он уже пытался изнасиловать девочку прежде, были и другие признаки, что он прирожденный убийца. Они это всегда чувствовали. Он, конечно, чудовищно виноват, но родители его еще хуже. Вот кто действительно должен отвечать и понести наказание с ним наравне....Мы с фотографом пробежались по торговому центру, там уже закрывали. Я ему велел сделать по три отпечатка каждого снимка и отпустил его, а сам отправился домой.Материал я написал, или, вернее, он сам написался, в оригинале и трех копиях. Разложил их по страницам и перечитал.Можете поверить, это было нечто. Давненько такого не публиковалось. Я представил себе, что скажет Скайсмит, и рассмеялся. Потом перечитал снова.Бедный малый... Господи, как же ему будет плохо! Но я ведь ничего не придумал, верно? Не преувеличивал? «Нет», — ответил я сам себе.Это была грязь, и накопал ее я. Много грязи. Но я ведь не наводил на них пистолет. Просто беседовал с ними и давал им выговориться — вот откуда эта грязь.Я налил себе выпить. Глотнул залпом и добавил еще. Потом вернулся к тексту. И вновь меня стали посещать те же сомнения и предчувствия, что и утром. Люди думали, что мальчишка виновен. Даже те, кто знали его лучше всех, собственные родители, и то думали так же. Но никакого реального подтверждения его виновности за этим не было. Так, чепуха, которую можно наболтать про любого подростка. Ну и что же из этого? Это не говорит в его пользу? И не подтверждает его невиновность, так ведь?Множество людей думают о нем одинаково плохо. И вел он себя, когда я с ним говорил, сомнительно. Рассказывал всю историю слишком уж заученно. Был вроде и очень прям... и не слишком откровенен. Казалось, он не особо сожалел о девочке — какая-то ненормальная бесчувственность. И...В общем, он мог быть и виновен, и не виновен. Я не сказал бы ни «да», ни «нет».Я заставил себя поесть и еще выпил. Несколько раз звонил телефон, я не отвечал. Это, наверное, из редакции, Дадли или Скайсмит интересуются, куда, к черту, я запропастился. Ехать к ним я был еще не готов, по нескольким причинам.Явился курьер с готовыми фото. Я присоединил их к тексту. Трижды прозвонил и замолк телефон. Я снял трубку и набрал номер прокурора. Он сказал, что парень раскололся. Помощников он отослал поесть, а потом они им займутся вплотную.— Думается мне, мы его укатаем, — сказал он. — Удивительно, как это мы не выписали ордер на арест раньше.— Да уж, — ответил я, — а куда вы его отправите, Клинт?— Ну... вам действительно надо знать, Билл?— Нет. Думаю, нет. Ничего я не знаю. Просто позвоните мне в редакцию, если будут новости....Я приехал в редакцию почти в десять часов, за час с небольшим до ухода в печать завтрашнего номера. Народу было немного. Дадли закончил и отправился домой, но Дон Скайсмит еще сидел на месте. Он так и подпрыгнул, когда я вошел.— Господи Боже мой, Билл, где тебя носило? Готово? Давай сюда, ради Христа!Он выхватил у меня бумаги. Я уселся наискосок от него и развернул макет утреннего выпуска. Скайсмит застонал и хватил рукой по столу.— Ради всего святого, Билл! Что это такое?— Что-то не так, мистер Скайсмит?— Что-то не так! Ты что, совсем спятил? Быстро вали отсюда! Вали к машинистке и сделай как положено! Ты прекрасно знаешь, мы не можем...— Мистер Скайсмит, — начал я, — материал пойдет точно в таком виде, как написан. Именно таким, понятно? Я его хочу сдать в наборный цех, а после в печать.Он уставился на меня с открытым ртом.— Да, — продолжил я. — Таким, как есть, мистер Скайсмит, или никаким.Ну что, уволишь меня, жулик?Скайсмит снова повторил, что я сошел с ума.— Послушай, Билл. — Губы у него дрожали, лицо побледнело. — Я знаю, как это тебе тяжело далось. Я з-знаю, каково репортеру насиловать себя и чтобы потом какой-то редактор тебе... Ладно, Билл, оставь это мне. У меня больна жена, и я сильно тороплюсь...— Дональд, — сказал я. — Ваше величество. Это пойдет так как есть.— Невозможно! И что ты имеешь в виду, называя меня...— Вы хотели грязи. Вы ее получили.— Черт тебя побери, такого я не хотел! Я тебе говорил, мы должны быть рассудительны, осторожны! Но это — это возмутительно! На это плохо отреагируют. Мы оказываем влияние на ход дела. Какого черта Капитан должен рисковать, если...— А давайте предоставим решение Капитану? — предложил я.— Что? Ты знаешь, что мы...— Позвоните ему и скажите, что вы пытались меня облапошить, но я вас перехитрил. Скажите ему...Я втолковывал ему, что сказать Капитану. Материал должен пойти в «Стар» в моем варианте. Иначе я отдам его в три конкурирующих издания, которые, проведав о наших намерениях, его напечатают. В таком случае, даже если они смягчат тональность, наша сенсация не состоится. Капитан жаждет сюрприза, чтобы свалить конкурентов. Он этого не дождется, и, по всей вероятности, «Стар» прокатит саму себя.— Да, — добавил я, — и можете сказать ему, что я уверен в успехе. Спросите, понравится ли ему, если это выйдет в «Стар» позже, чем у других.Скайсмит пошевелил губами и медленно опустился в кресло.— Т-ты никуда не пойдешь с этим, Уиллис! Я такое устрою тебе и этому вшивому прокурору, если...— Вы что, хотите, чтобы вас сочли размазней? Не думаю, Дональд, что вы этого хотите. Капитан может простить небольшой перебор — от излишнего рвения, — но не жалует слизняков. Вы же знаете, он их просто не выносит. Его не слишком волнует, если человек мерзавец...— Как ты, к примеру, да?— Ну да. Только я не напрашивался на комплимент... Итак, можно мне?.. — Я потянулся через стол за бумагами и вытащил карандаш.Он спросил:— Но зачем, Билл? К чему все это?— Вы меня вынудили. А мне это не нравится, — ответил я.А тем более я не стану терпеть подобное от человека, никогда не бывшего настоящим журналистом.— Но я не вынуждал! Я совсем не это имел в виду! Слушай, не играй с Дадли против меня, слышишь! Он мне нужен!Я молча склонился над бумагами. Скрипнул ящик стола, послышалось звяканье стекла, и пахнуло виски. Он спросил:— Билл, что ты делаешь?Я поднял взгляд и ответил спокойно:— Пишу заголовки. Подбираю фото. Составляю макет. На все руки мастер, а? Не надо беспокоить корректоров, редакторов, фотолабораторию. Могу и собрать материал, и написать, и снести его прямо к выпускающему, и проделаю это все получше любого здешнего негодяя. Могу даже сверстать. И не надо мне ничьих советов. Я сам могу насоветовать кому угодно. Потому что я газетчик, понимаете? Весь, с головы до ног. Это все, чем я занимаюсь, чем хотел бы заниматься. Отними у меня газету, и я сгину. А вам этого не понять, Скайсмит. Потому что вы не газетчик. Вы никчемный человек, воспользовавшийся благоприятными обстоятельствами. Мальчик из колледжа, ухвативший Пулицеровскую премию и изо всех сил эксплуатирующий этот счастливый случай. Вы... ну да ладно, оставим это.Он глотнул еще, поколебался и выставил бутылку на стол. Я притворился, что не заметил.— Я понимаю, Билл, — произнес он тихо. — Начинаю понимать, почему...Я пожал плечами, ощутив себя выжатым до капли.— Не делайте поспешных выводов, Дон. Просто у меня словесный понос.— Я понимаю. Понимаю, что ты должен думать обо мне.Я усмехнулся криво и встал.— Да полно. Дон. Я и в мыслях не держал, что это вас так заденет. Да я, собственно, даже люблю вас, по-братски. Пойдемте вместе, а? Пошли со мной в наборный.— Да нет. Я тебе там не нужен, Билл.— Конечно, нужны. Какого черта? Одна голова хорошо, а две лучше.— Пойду лучше домой. У меня жена... жена очень больна. Глава 9Ричард Йомэн Прокурор запер за мальчиком дверь и протянул мне пятерку. По два пятьдесят мне и Чарли Олту. Сказал, чтобы мы поужинали, но не всю ночь напролет.— И чтоб никакой трепотни, понятно? — сказал он. — Вы ничего про Тэлберта не знаете.— А как насчет его? Хотите, мы принесем ему сандвич или еще чего-нибудь.— Нет. Захочет есть — скажет.— Может, принести ему газировки?— Ему дадут попить, когда он попросит.— Да я так просто интересуюсь.— У него все будет, как только он придет в себя.Мы с Чарли давно приглядели заведение Китайца как самое близкое и подходящее по ценам, так что спустились вниз и перешли улицу. Чарли что-то бормотал про себя и загибал пальцы и наконец закончил вычисления.— По небольшому бифштексу, картошка фри, горошек, пирожное, две чашки кофе. Как раз два пятьдесят, Дик.— Ну да, а чаевые?— А за что Китайцу платить чаевые? У них и так денег побольше, чем у тебя.— Ну, не знаю. Может, и не надо, но мне всегда как-то неловко. А ты им не платишь, Чарли?— Сегодня, по крайней мере, не собираюсь.Мы зашли к Китайцу, и я велел Чарли занять столик, я сам же якобы собрался позвонить своей старухе.— Мне бы тоже надо дочке звякнуть, — сказал он, лукаво на меня взглянув. — Иди первым, а я тебя подожду.— Нет, иди лучше займи нам столик. И придержи его до меня, а потом я покараулю.— Ладно. Тут полно этих чертовых столиков, — ругнулся он, но пошел.Я позвонил Косси в офис, но никто не отвечал, и дома его тоже не было. Наконец я нашел его в федеральной комиссии на вечерних слушаниях по иммиграции.— Это Дик Йомэн, мистер Коссмейер, — сказал я. — Мистер Коссмейер, не вы ли адвокат по делу Тэлберта?— Тэлберт? — переспросил он. — Тэл... а, да. Конечно, Дик. Они должны его отпустить.— Нет, они его не отпускают. И похоже, даже не собираются. Мистер Коссмейер, я вам собирался позвонить раньше, но не получалось и...— Сукины дети! — сказал он. — Я думал, он уже дома в кровати. И от его родных нет вестей.— Я для мальчишки делал все возможное, мистер Коссмейер. Но, откровенно говоря, этого мало. Я не так уж много-то и могу, если вы меня правильно понимаете.— Ну да, — проговорил он быстро. — Спасибо, Дик. Вы — завтра — заскочите ко мне. Где...— В котором часу, мистер Коссмейер?— В любое время. Дик, где вы его оставили?— В здании суда, в офисе мистера Клинтона. Но мне кажется, его переведут.— А, черт! Вы знаете, Дик, какова точка зрения, — ну, не важно. Почему его хотят засадить, как вы думаете?— Честно, не знаю, мистер Коссмейер. Прокурор особо не распространяется, понимаете...— Мерзавец! — вскричал он. — Эти чертовы болваны Тэлберты! Их бы самих под суд отдать.— Некоторые люди, конечно, туповаты, — сказал я. — А в таких кризисных ситуациях они начинают терять рассудок.— У них вообще нет никакого соображения! Дик, подержите там его. Затяните дело как-нибудь. Дайте мне только час-два. Буду вам очень признателен. Очень, Дик.— Постараюсь, мистер Коссмейер.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14