— Я так устала быть на виду, Марк.
Маленький оранжевый квадратик на стене, колокольчик, звон которого то и дело режет слух. Вечные сердитые оклики.
— Ты со мной, — сказал он. — А за мной никто не следит.
Обычно Дрейтон бывал мягок и нерешителен, но сейчас близость женщины заставила его забыть обо всем на свете, разбудила в нем самца, и животная сущность прорвалась наружу.
— Улыбнись мне, — хрипло прошептал он.
Линда положила руки ему на плечи. Ее пальцы сжались. Не крепко и страстно, а лишь чуть-чуть; казалось, она специально рассчитала силу давления, чтобы возбудить его. Ее глаза были пустыми и манили Дрейтона не взглядом, а дрожью полуприкрытых век.
— Улыбнись же…
Она вознаградила его. Дрейтон почувствовал ужасное желание как можно быстрее взять её, но заставил себя не торопиться. Заключив Линду в объятия, он любовался её улыбкой, этой сбывшейся мечтой. А потом наклонился, чтобы поцеловать её в губы.
— Не здесь, — прошептала она. — Там, где темно. Отведи меня в самое темное место.
Ее отклик был и страстным, и обманчивым. Губы Линды щекотали его рот, а слова, казалось, вливались в него подобно согревающему вину.
Узкая лента тропинки манила, и Дрейтон, прижав к себе Линду, увлек её в густую тень под деревьями. Сосновая хвоя шуршала над головой, и звук этот напоминал далекое воркование голубей. Сняв пальто, Дрейтон расстелил его на песке. Потом он услышал шепот Линды. Он не разобрал слов, но понял, что она больше не колеблется и не тянет время. Она потащила его вниз и заставила лечь рядом с собой.
Тьма была почти кромешная. Таинственная, обезличивающая. Похоже, Линде она была необходима так же, как самому Дрейтону — улыбка девушки. Кокетство, робкое молчание уступили место безудержной лихорадочной жажде. Когда она схватила его за волосы, он почувствовал, что руки её вдруг сделались сильными и грубыми, и понял: она не притворяется. Он поцеловал её в горло, потом в грудь, и Линда испустила долгий вздох, исполненный блаженства. Они утонули во мраке, будто в теплой реке. Говорят, такое состояние называется «малой смертью», подумал Дрейтон, а мгновение спустя уже не мог думать ни о чем.
10
Он постучал, и дверь открылась почти мгновенно. Яркий солнечный луч упал на черно-фиолетовый халат без рукавов и костлявое красное лицо.
— Только этого и не хватало, — сказала миссис Пенистан. Бэрден захлопал глазами, не понимая, к чему относится это замечание: то ли к его приходу, то ли к её собственному появлению в доме. Впрочем, она тотчас внесла ясность, визгливо рассмеявшись и добавив: — Я увидела объявление мистера Марголиса, и мне стало жаль его. Я сказала, что приду и помогу ему, пока она не объявится. — Подавшись к Бэрдену и держа свою метлу, как копье, миссис Пенистан доверительно прошептала: — Если вообще объявится.
После чего посторонилась и пропустила инспектора в дом.
— Осторожнее, ведро! Тут все вверх дном. Слава богу, мои мальчики не знают, чем я вынуждена заниматься. Кабы они увидели этот дом, тотчас забрали бы отсюда свою мамочку.
Бэрден вспомнил двух бугаев, не выказывавших большой сыновней почтительности, и улыбнулся ничего не выражавшей улыбкой. Миссис Пенистан приблизилась к нему вплотную и весело, почти ликующе рассмеялась.
— Не удивлюсь, если в этих стенах водятся клопы!
Он отправился в студию, сопровождаемый её визгливым хихиканьем.
Тут царил бардак, и самоотверженные усилия миссис Пенистан пока не очень поправили дело. Возможно, она только что пришла. Пыль по-прежнему лежала повсюду, никакой влажной уборки тут явно не было, а к обычному зловонию добавился мерзкий запах, вероятно, источаемый кофейной гущей, гнившей в десятке чашек, которые стояли на столах и валялись на полу. Нет, здесь требовались расторопность и энергия Руби Брэнч.
Марголис творил. Вокруг него валялись тюбики с масляными красками и стояли склянки с какими-то непонятными веществами. В одной, кажется, был песок, в другой — железные опилки. Когда Бэрден вошел, художник поднял глаза.
— Я решил на все плюнуть и уйти в работу, — почти твердо заявил он. И добавил, словно кладя конец спору: — Энн вернется. Миссис Пенистан того же мнения.
У Бэрдена не создалось такого впечатления, когда он входил в дом. Не желая расстраивать Марголиса, инспектор молча протянул ему зажигалку.
— Вы когда-нибудь видели ее?
— Это зажигалка, — глубокомысленно заключил Марголис, словно археолог, выносящий суждение о некой загадочной находке из древнего кургана.
— Да, но меня интересует, принадлежит ли она вашей сестре.
— Не знаю. Впервые вижу. Ей вечно что-нибудь дарят, — он повертел зажигалку в руках. — Глядите, тут её имя.
— Здесь написано «Энн», — уточнил Бэрден.
В студии появилась метла, а потом и миссис Пенистан. Похоже, её забавляли не столько речи работодателя, сколько само его существование. Она подошла к нему сзади и многозначительно подмигнула Бэрдену.
— Дайте-ка мне посмотреть.
Ей оказалось достаточно одного беглого взгляда.
— Нет, — сказала она. — Нет.
По-видимому, на сей раз она смеялась над доверчивостью Бэрдена, посчитавшего, что Марголис вообще способен опознать какую-либо вещь. Инспектор позавидовал её неведению. Она не испытывала трудностей, общаясь с гениями. Для неё Марголис был всего-навсего бестолковым и беспомощным человеком с невнятной речью. А значит, малость чокнутым, достойным насмешки и грубоватого сострадания.
— У неё никогда не было такой штуки, — твердо заявила миссис Пенистан. — Мы с ней пили кофе по утрам, и она непременно курила. Я видела, какую чертову уйму спичек она при этом тратит, и советовала ей обзавестись зажигалкой. Намекала, что, мол, пусть какой-нибудь молодой дружок подарит. Это было под Рождество, а день рождения у неё в январе.
— Так, может, кто-то и подарил ей зажигалку на день рождения?
— Если и так, Энн никогда мне её не показывала. И зажигалки для конфорок у неё тоже не было. Я говорила, что мой мальчик может достать ей по оптовой цене, он работает в торговле, но она…
— Я найду выход, — перебил её Бэрден, со страхом ожидая, что вслед за окончанием этой совсем не смешной истории опять услышит скрипучее хихиканье миссис Пенистан.
— Осторожней, ведро! — весело крикнула она.
Инспектор вышел из дома и очутился среди нарциссов. Нынче утром все вокруг сияло золотом — и солнце, и яркие весенние цветы, и маленькая вещица у него в кармане.
Машина Кэркпатрика стояла на подъездной дорожке. Бэрден протиснулся мимо нее, задев полой пальто надпись и лиловые цветы.
— Он говорит, что болен, — громко и грубо сообщила миссис Кэркпатрик.
Бэрден показал свое удостоверение. Хозяйка взглянула на него, будто на рекламный буклет.
— Он говорит, что простудился. — В этом высказывании сквозили нотки насмешки, как будто простуда была самой редкой и самой страшной из всех болезней. Впустив Бэрдена в дом, женщина добавила: — Садитесь, что ли. Я скажу ему, что вы пришли.
И оставила его в обществе двоих молчаливых ребятишек с большими глазами.
Кэркпатрик спустился вниз через две или три минуты. Поверх домашней одежды он накинул шелковый халат. Бэрден вспомнил комедии тридцатых годов, постельные фарсы, в которых фигурировали персонажи в таких же костюмах, но гораздо более веселые и жизнерадостные. Эти комедии и сейчас напропалую ставили в местном драмкружке, на представления которого инспектора иногда вытаскивала жена. Обитые шелком кресла и выкрашенные под дерево стены ещё более усугубляли это впечатление. А вот взгляд у Кэркпатрика был печальный. Кабы действие и впрямь разворачивалось на сцене, зрители подумали бы, что он забыл свои репризы. Хозяин явно нуждался в бритье. Он вымученно улыбнулся детям и коснулся длинных белокурых волос девочки.
— Пойду постелю им, — сказала миссис Кэркпатрик. Бэрдену подумалось, что такое заявление трудно истолковать как угрозу, но этой женщине удалось придать ему зловещее звучание. Кэркпатрик одобрительно кивнул жене и улыбнулся ей как человек, поощряющий какие-то необычные научные изыскания супруги.
— Жаль, что вы нездоровы.
— Полагаю, это из-за нервов, — ответил Кэркпатрик. — Вчера я был очень расстроен.
Психическая простуда, подумал Бэрден. Это что-то новенькое.
— Очень жаль, — повторил он. — Потому что, боюсь, вас ждут новые испытания. Как вы думаете, может, лучше перестать ломать комедию и делать вид, будто Энн Марголис интересует вас лишь потому, что она — сестра великого художника?
Кэркпатрик поднял глаза к потолку. Со второго этажа доносился неистовый грохот, словно его благоверная не стелила постель, а ломала кровати.
— Мы оба знаем, что вы были её любовником, — грубовато сказал Бэрден. — Вы угрожали ей убийством. По вашему собственному признанию, вы были в Стауэртоне во вторник вечером.
— Тише! — с болью в голосе воскликнул Кэркпатрик. — Ладно, все верно. Я постоянно думаю, что мне придется рассказать вам правду. Вот почему я так погано себя чувствую. Дело не в ней, — он посмотрел на мальчика и девочку. — Дело в них, в детишках. В случае развода детей всегда отдают матери, и никого не волнует, что это за мать.
Бэрден раздраженно передернул плечами.
— Вы когда-нибудь видели эту вещь?
Кэркпатрик залился краской. Это явно свидетельствовало о сильных переживаниях, но инспектор не мог понять, какие чувства обуревают торговца. Вина? Стыд? Ужас? Он молча ждал.
— Это зажигалка Энн.
— Вы уверены?
— Я видел её у Энн в руках, — ответил Кэркпатрик, а потом, оставив притворство, добавил: — Энн швырнула эту штуку мне в лицо.
В кабинете было тепло, но Кэркпатрик не снял плащ. Как сказал Уэксфорду Бэрден, торговец пришел по собственной воле, чтобы спокойно поговорить, пока жены нет рядом.
— Вы подарили эту зажигалку мисс Марголис? — спросил Уэксфорд.
— Я? Разве я могу позволить себе такое?
— Откуда же вы знаете, что это её зажигалка?
Кэркпатрик сложил руки и склонил голову.
— Это случилось около месяца назад, — начал он чуть ли не шепотом. — Я заехал за Энн, но её не оказалось дома. Марголис, похоже, не желал со мной общаться, и я сидел в машине, дожидаясь её возвращения. — Он болезненно поморщился. — Но не в этой дурацкой машине. Тогда у меня была другая, черная. — Кэркпатрик вздохнул и продолжал ещё тише, чем прежде: — Спустя полчаса Энн вернулась со станции техобслуживания. Я пересел в её машину. Эта самая зажигалка лежала на приборном щитке. Прежде её там не было. А когда я увидел надпись: «Энн, огоньку моей жизни», то понял, в каких она отношениях с человеком, который подарил ей зажигалку. Я ведь знаю Энн. — В его голос закрались истерические нотки. — Я пришел в ярость. Тогда я был готов убить её. Господи, да что я такое говорю? — Он провел рукой по губам, будто хотел поймать эти неосторожные слова. — Я имел в виду совсем другое, вы же знаете.
— Я мало что знаю о вас, мистер Кэркпатрик, — тихо ответил Уэксфорд. — Похоже, вы страдаете раздвоением личности. То вы говорите, что мисс Марголис была только ключом к картинной галерее её брата. На другой день вы безумно ревнуете её. Какая же из этих двух личностей сильнее?
— Я любил её, — ответил Кэркпатрик с каменным лицом. — Любил и ревновал.
— Еще бы не ревновать, — насмешливо бросил Уэксфорд.
— Расскажите о зажигалке, — попросил Бэрден.
Но Кэркпатрик плаксиво завел такую песню:
— Моя жена не должна ничего знать. Боже, я был дураком, сумасшедшим. Мне следовало держаться подальше от этой девки! — Вероятно, он заметил, что Уэксфорд не обещает ему сохранить тайну, и понял, чем это грозит. А поняв, пылко воскликнул: — Я не убивал ее! Я ничего об этом не знаю!
— Что-то вы не очень скорбите, мистер Кэркпатрик. Тоже мне влюбленный! Давайте, пожалуй, вернемся к зажигалке.
Кэркпатрика била дрожь.
— Я чертовски ревновал, — сказал он. — Энн взяла у меня из рук зажигалку и странно посмотрела на нее.
— Что значит, «странно»?
— Как будто все это было смешно! — злобно ответил он. — Словно речь шла о какой-то веселой шутке. — Кэркпатрик провел рукой по лбу. — Она стоит у меня перед глазами в этом своем пятнистом меховом полушубке. Прекрасная, свободная… Сам я никогда не был так свободен. Она держала в руках этот кусочек золота, читала вслух надпись и хохотала. Я спросил: «Кто её тебе подарил?» И она сказала: «А мой щедрый друг неплохо строит фразы, правда? Ты никогда не додумался бы до такого. У тебя два плюс два — шестнадцать». Не знаю, что она имела в виду, — он впился пальцами в ладонь другой руки, и кожа побелела. — Вот вы тут говорили о скорби. Я любил её, или думал, что любил. Вроде, по умершим любимым положено скорбеть, верно? Но если я не мог безраздельно владеть ею, пусть бы она лучше умерла!
— Что вы делали в Стауэртоне во вторник вечером? — перебил его Уэксфорд.
— Я не обязан отчитываться перед вами, — вяло и совсем не вызывающе ответил Кэркпатрик, расстегивая плащ, как будто ему вдруг стало жарко.
— Я бы не стал этого делать, — сказал Бэрден. — Ведь вы собираетесь на улицу. Как вы верно заметили вчера, у нас нет причин задерживать вас в участке.
Кэркпатрик поднялся. Он выглядел вконец измученным.
— Я могу идти? — спросил торговец, нащупывая дрожащими руками пояс плаща. — Все равно мне больше нечего вам сказать.
— Может быть, что-то вспомните, — ответил Уэксфорд. — Пожалуй, мы ещё заглянем к вам сегодня.
— Когда дети уснут, — добавил Бэрден. — Может, ваша супруга знает, что вы делали в Стауэртоне.
— Если вы так поступите, — яростно вскричал Кэркпатрик, — я лишусь своих детей!
Он отвернулся к стене и громко засопел.
— Пускай поостынет в обществе Дрейтона, — сказал Уэксфорд за чашкой кофе в «Карусели». Кафе было расположено напротив полицейского участка, и Уэксфорд предпочитал ходить туда, а не в столовую. Благодаря ему кафе покинули некоторые нежелательные посетители, и сейчас Уэксфорд и Бэрден были одни, не считая кофейного и музыкального автоматов да резиновых растений в горшках. В зале звучала мелодия Мантовани.
— Странно, что Руби узнала его, — сказал Бэрден.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24