Он начал шарить в поисках его по карманам своей дурно пахнущей афганской куртки.
«Судя по одежде, — размышлял Уэксфорд, — этого человека можно отнести к местным законодателям моды, и если подобное тянется к подобному, то это должен быть Джонни».
— Я думаю, вы были дружны с убитой девушкой, — проговорил он.
— Не знаю, как насчет дружбы, но я был знаком с ней. А вы что, из полиции?
Уэксфорд кивнул:
— Вас зовут Джонни. А фамилия?
— Лэмонт. — Джонни явно не был расположен к беседе. Он наконец нашел ключ, затем вместе с Уэксфордом вошел в холл и остановился, пристально и довольно угрюмо глядя на старшего инспектора. Парень был, безусловно, красив — прядь темно-каштановых волос картинно спадала на брови — эдакий неряшливый и недокормленный Байрон.
— Она с кем-нибудь дружила в этом доме?
— Не знаю, — ответил Джонни. — Говорила, что у нее нет друзей. — Он казался еще мрачнее и безразличнее, чем Пегги Поуп, к тому же был гораздо менее общительным по сравнению с ней. — Лавди никогда ни с кем здесь не разговаривала, кроме нас с Пегги, — продолжал Лэмонт, а затем с каким-то мрачным удовлетворением добавил: — Здесь никто ничего не сможет рассказать вам о ней, к тому же сейчас все они на работе. — С печальным видом молодой человек пожал плечами, засунул в карман журнал и поплелся к подвальной лестнице.
Уэксфорд же поднялся наверх. Джонни был прав, утверждая, что большинство жильцов дома ушли на работу. Уэксфорд полагал, что комната Лавди будет опечатана, но, как ни странно, дверь в нее была чуть приоткрыта. Два человека в штатском и один в униформе стояли у небольшого окна со скользящей рамой и тихо разговаривали. Уэксфорд остановился и с любопытством заглянул в комнату Лавди: она была очень маленькой и очень бедной — всю обстановку составляли лишь узкая кровать, комод и венский стул. В одном из углов, занавешенном довольно узкой полоской желтого кретона, по-видимому, хранилась одежда. Вид из окна был удручающим: взгляд неизбежно наталкивался на плоскую кирпичную стену, которая была стороной каменного «колодца», образовавшегося между этим и соседним домами. Этот «колодец» очень усиливал звук, и воркование голубей, устроившихся где-то наверху, доносилось пронзительным и очень неприятным звуком. Один из стоявших людей, видимо, принял Уэксфорда за зеваку, быстро подошел к двери и с шумом захлопнул ее. Рэдж пошел дальше. На третьем этаже он обнаружил двух жильцов: индийца, в комнате которого пахло карри и благовонными палочками, и девушку, сказавшую, что она работает в ночном клубе. Никто из них никогда не разговаривал с Лавди Морган, но они запомнили ее скромной, спокойной и грустной. Немного запыхавшись, Уэксфорд добрался до пятого этажа, где неожиданно столкнулся с Пегги Поуп, которая держала в руках ворох постельного белья и разговаривала с какой-то девушкой. У той было некрасивое, но очень живое лицо.
— А, это вы! — произнесла Пегги. — И кто же вас впустил?
— Ваш друг Джонни.
— О господи! Я думала, он на работе. Ну, теперь уляжется в кровать и будет валяться, пока не откроются пабы. Не знаю, что с ним происходит в последнее время, — он стал совершенно никчемным человеком.
Стоявшая рядом девушка захихикала.
— Вы знали Лавди Морган? — резко спросил ее Уэксфорд.
— Один или два раза здоровалась с ней. Она была не в моем духе. Единственный раз, когда я действительно разговаривала с ней, приглашая ее к себе на вечеринку. Помнишь, Пегги?
— Помню. — Пегги с мрачным видом повернулась к Уэксфорду. — У нее вечеринки каждую субботу, собираются и буянят, а ребенок из-за них орет полночи.
— Перестань, Пегги! Ты ведь сама с Джонни прекрасно веселилась на моих вечеринках.
— Лавди приняла ваше приглашение? — поинтересовался Уэксфорд.
— Конечно нет. Она посмотрела на меня с таким видом, будто я пригласила ее на оргию. Между прочим, Лавди всегда твердила, что шум ее совершенно не беспокоит. Ей нравилось, когда люди веселятся, но сама она вела себя скорее как старая тетка, чем двадцатилетняя девушка.
— В этой мокрице не было никакой жизни, — с тяжелым вздохом заметила Пегги.
Очутившись на самом верхнем этаже дома, Уэксфорд испытал почти те же ощущения, что и тогда, когда выбрался после грязной пустыни Кенберна на свет и пространство, окружавшее дом старого Монфорта. Наверху лестница заканчивалась аркой, в которой находилась застекленная дверь в обрамлении из полированного дерева. На закрепленной крючками белой решетке висела композиция из комнатных растений. Они были настолько хорошо подобраны и так ухожены, что понравились бы даже Дениз.
Воздух здесь был чище и свежее. Уэксфорд постоял немного, чтобы перевести дух, а затем нажал кнопку звонка над маленькой табличкой, на которой было написано: «К Тилу».
Глава 6
Религии отличаются друг от друга не только на всем острове, но и в каждом городе.
— Я знал, что рано или поздно вы придете, — сказал Айвен Тил. Он взглянул на Уэксфорда уже не таким надменным, как вчера, а слегка насмешливым взглядом, в котором сквозило явное удовольствие. — Входите. Вы, кажется, запыхались или, может быть, боялись дышать? На лестнице так дурно пахнет, не правда ли? А в щелях наверняка прячется уйма неизвестных микробов — просто раздолье для бактериолога. — Тил закрыл дверь и продолжил в том же легком снисходительном тоне: — Вероятно, вам хочется узнать, почему я живу здесь? На самом деле в этом есть свои преимущества: вид из окна и большая площадь за низкую арендную плату. Кроме того — уверен, что и вы согласитесь с этим, — я устроил себе довольно милую квартирку.
Такая квартира действительно показалась бы приятной в любом окружении, здесь же она сверкала, словно бриллиант в хлеву. Помимо исключительной чистоты и порядка, царившего в ней, квартира была украшена с большим художественным вкусом: глубокие чистые тона, мягкие ковры, стены с висящими тут и там абстрактными картинами. Уэксфорд прошел вслед за Тилом в длинное помещение, протянувшееся вдоль всей задней стены дома. Маленькие окошки со скользящей рамой были здесь заменены сплошным пятиметровым стеклом, через которое во всей своей наготе и даже непристойности открывалась панорама Кенбернского кладбища. В замешательстве Уэксфорд отступил, заметив ухмылку Тила.
— Нашему гостю может показаться, что у нас нездоровое влечение к мрачным вещам, связанным со смертью, — произнес он. — Послушай, детка, нам, наверное, следует занавесить это окно какой-нибудь шторкой.
Уэксфорд был настолько заворожен видом из окна, что не заметил юношу, стоящего на коленях перед огромным книжным шкафом во всю стену. Когда Тил обратился к нему, парень неуклюже поднялся и суетливо поправил пояс махрового халата. Он оказался стройным красавцем с огромными и какими-то печальными глазами; на вид ему было года двадцать два.
— Позвольте представить вам Филипа Челла, совершеннолетнего, согласившегося жить со мной в этом доме. — Подергивавшиеся губы Тила изобразили широкую улыбку. — Вы не представляете, какое удовольствие говорить об этом полицейскому открыто!
— Но, Айвен!
— Что — Айвен! — насмешливо повторил Тил. — И нечего бояться — мы не совершаем ничего аморального. В вашем возрасте вы, конечно, помните времена, когда это считалось аморальным, — сказал он Уэксфорду, продолжая улыбаться, но уже не так любезно. — Я тогда так страдал от преследования полицейских! — Он повернулся к парню. — Ну хватит, забудем прошлые обиды и угостим его кофе. Пойди, приготовь, детка.
Филип Челл, стоявший все это время с мрачным видом, буквально выскочил из комнаты.
Тил, наклонив голову, стал смотреть на кладбище.
— По-вашему, я слишком зацикливаюсь на этом? Хотите анекдот? Он довольно приличный, хотя поначалу может таким не показаться. — Тил вызывающе посмотрел на Уэксфорда светло-серыми глазами. — Трое — англичанин, француз и русский — рассуждают о том, что доставляет им самое большое удовольствие. Англичанин говорит: «Игра в крикет на зеленой лужайке прекрасным субботним днем в июне». «Таз рыбы, тушенной в белом вине и приготовленной настоящей жительницей Марселя», — считает француз. «Представьте себе, — берет слово русский, — ночь, стук в дверь, на пороге — два кагэбэшника в мягких шляпах с пистолетами, спрятанными под плащами. Спрашивают: „Здесь живет Иван Иванович?“ И для меня самое большое удовольствие сказать, что Иван Иванович живет в соседней квартире».
Уэксфорд засмеялся.
— Однако, как видите, мой друг, я не мог бы ответить так же, потому что Айвен живет здесь, и мне в любом случае пришлось бы следовать за ними. — Он сменил тон и непринужденно заявил: — Ну а теперь мне доставит большое удовольствие угостить полицейского кофе. Знаете, единственное преимущество обычного человека перед геем состоит в том, что у него есть в доме женщина, а они лучше управляются по хозяйству. Этот парень — совершенно беспомощное существо. Будьте как дома, а я пойду спасать его.
Уэксфорд обратил внимание, что на полках шкафа стояли книги Пруста, Жида, Уайльда и многих других авторов, которых он не ожидал здесь увидеть. Если Тил прочитал все эти книги, он был очень эрудированным человеком. Уэксфорд достал книгу в переплете из телячьей кожи и тут же услышал голос хозяина:
— Джон Аддингтон Саймондс? Вы хорошо его знаете? Бедняга… Между прочим, Суинберн называл его Соддингтоном.
— Я его не знаю, — улыбнувшись, сказал Уэксфорд. — Я искал не Саймондса. Вижу, у вас есть «Утопия» в переводе Робинсона.
— Если хотите, возьмите ее. — Тил достал книгу и протянул ее Уэксфорду. — Вы пьете кофе со сливками? Нет? Мой друг пошел спать. Думаю, он перепугался, что я буду откровенничать с вами.
— Надеюсь на это, мистер Тил, однако думаю, мы будем беседовать не на ту тему, которая так смущает мистера Челла. Я хотел бы поговорить с вами о Лавди Морган.
Тил сел у окна, положив руку на подоконник. Сидя, Уэксфорду уже не было видно кладбища. Гладкое смуглое лицо Тила — немолодое и в то же время без возраста — выделялось на молочно-белом фоне неба.
— Я знал ее очень немного, — сообщил он. — Лавди была странной, какой-то подавленной девочкой. Она производила впечатление ребенка, воспитывавшегося очень строгими старомодными родителями. Раз или два воскресным утром я видел, как она шла в церковь, — шла еле передвигая ноги, словно должна была сделать что-то нехорошее, и в то же время не могла с этим бороться.
— В церковь? — Неожиданно Уэксфорд вспомнил о Библии. Значит, это была ее Библия…
— Почему бы и нет? — воскликнул Тил, и голос его прозвучал громко и раздраженно. — Некоторые люди продолжают ходить в церковь даже в наш просвещенный век.
— В какую церковь она ходила?
— В ту, что в конце улицы, конечно. Если бы она бегала в какую-нибудь другую церковь, например в собор Святого Павла, откуда бы мне об этом знать?
— Не стоит так горячиться, — мягко заметил Уэксфорд. — Это англиканская церковь? Не думаю…
— Они называют себя «Детьми Апокалипсиса». Это примерно то же, что и «Избранные» или «Плимутские братья». У них есть эта церковь (или, как они ее называют, храм), еще одна в северной части и одна в южной части Лондона. Вы, как полицейский, должны помнить ажиотаж, который поднялся год или два назад, когда один из священников был привлечен к суду за непристойное поведение — бедняга был гомосексуалистом. Об этом писали все газеты. И так всегда, — задумчиво добавил он.
— Лавди тоже была из «Детей Апокалипсиса»?
— Вряд ли. Она работала в магазине телевизоров, а для них телевидение, газеты и кинофильмы — синонимы греха. Возможно, она ходила туда потому, что это — самая ближняя церковь, и ей хотелось хоть какого-то утешения и покоя. Я никогда не обсуждал с ней этого.
— А что вы обсуждали?
— Я как раз подхожу к этому. Еще кофе? — Он снова наполнил чашку Уэксфорда и, зевнув, вытянул ноги. — Она была тихой и грустной девушкой, думаю, вам такие встречались. Не припомню, чтобы видел ее когда-нибудь радостной или улыбающейся, за исключением одного дня две недели назад. Это было четырнадцатого февраля, если это важно для вас. Я запомнил, — тут он кисло улыбнулся, — потому что этот глупый мальчишка Филип посчитал нужным прислать мне «валентинку», и мы с ним поскандалили. Сентиментальная чушь! Так вот, вместо того, чтобы пойти вместе, как мы и договаривались, я ушел один, чтобы спокойно выпить в «Куин армз». Тогда-то я и встретил Лавди: она шла по Куинс-Лейн — это улица в самом конце нашего района, если вы не знаете, — и вид у нее был такой, будто она получила наследство. Было около шести часов вечера, девушка возвращалась с работы. Я никогда не видел ее такой, как в тот вечер. Она смеялась как ребенок; знаете, как дети смеются от радости?
Уэксфорд кивнул:
— Продолжайте.
— Она чуть не налетела на меня, потому что буквально не видела, куда идет. Я спросил, все ли у нее в порядке; Лавди остановилась, улыбаясь, и посмотрела на меня каким-то ошалелым взглядом. В этот момент мне показалось, что она вот-вот упадет в обморок. «С вами все в порядке?» — снова спросил я ее. «Не знаю, — ответила Лавди. — Я чувствую себя как-то странно. Не знаю, что я чувствую, мистер Тил. Я хотела бы присесть». В конце концов я повел ее в «Куии армз» и купил ей бренди. Она довольно неохотно согласилась, но у нее, кажется, не оставалось сил сопротивляться. Не думаю, что до этого ей когда-нибудь приходилось пить бренди. Лицо ее снова порозовело, и мне показалось, что девушка откроет мне сердце.
— Но она этого не сделала?
— Нет. Казалось, хочет этого, но не может. Годы подавления чувств сделали для нее невозможным довериться кому-то. Вместо этого она начала расспрашивать меня о Джонни и Пегги Поуп: можно ли им доверять и как я считаю, останется ли Джонни с Пегги? Я не мог ей ответить — они ведь жили здесь всего лишь четыре месяца — немногим больше самой Лавди. Я спросил ее, в каком смысле заслуживают доверия, но Лавди ответила на это: «Не знаю». Потом я отвел ее домой. После этого я говорил с ней еще только один раз; это было на прошлой неделе, и тогда она снова спрашивала о Джонни и Пегги.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26