– И просить не надо, когда я уезжал, «афганец» уже менял воду в бассейне и заносил чешское пиво в сауну.
– Вот и хорошо! – обрадованно сказал Хуршид Азизович и, хлопнув шофера по плечу, добавил: – С меня причитается за хорошую весть.
Машина в это время уже тормозила у сторожки. Камалов вышел из машины вслед за шофером.
Человек, давно и тайно поджидавший машину у шлагбау­ма, увидев Камалова, тихо сказал в переговорное устройство лишь одно слово: «гостиница».
Хан Акмаль встречал высокого гостя у ворот сам, может, оттого, чтобы меньше было посторонних глаз, а может, решил уважить, все-таки прокурор республики, знал, что Камалов прибыл в Ташкент разобраться с наследием его друга Шурика. Накануне хан Акмаль долго беседовал с Сабиром-бобо и ре­шил: возможно, Камалова рекомендовал в Ташкент кто-то из его московских друзей, и наконец-то из Белокаменной протя­нули руку помощи. Могла быть и такая версия, не простые друзья у него в Москве, и им не резон отдавать хана Акмаля в руки правосудия. А что встреча тайная, тому тоже легко нахо­дилось объяснение: Камалов, наверное, быстро понял, что в Узбекистане решили отдать его без боя, да и человек он новый, откуда ему знать расклад сил, и как человек неглупый и сме­лый, решился выйти напрямую, это-то более всего и подкупа­ло хана Акмаля, вселяло надежду, зачем же иначе, если не по­мощь, нужна рискованная встреча для прокурора? Если бы он замышлял недоброе, то Сухроб Акрамходжаев из ЦК, который в прошлом году увез отсюда чемодан денег, предупредил, обя­зательно предупредил, ну теперь не резон уступать его право­судию. А арест подобных людей, Героев Соцтруда, депутатов без ведома ЦК не делается, вот почему с большим волнением Акмаль-ака ждал встречи с прокурором республики. И любую услугу со стороны такого человека, как Камалов, они оценили в миллион и подготовили дипломат с щедрым подарком, Сабир-бобо должен был внести его в конце беседы, перед самым отъездом.
Не видно было в загородном доме и челяди, лишь только когда они входили в стеклянную галерею, случайно попался навстречу молодой человек, симпатичный парень, с тщательно выбритой головой и обвислыми восточными усами. Еще из­дали увидев гостей, он чуть ли не вжался в стену, не смея под­нять глаза на сиятельных людей, правую руку он прижимал к сердцу. Жест не остался незамеченным Камаловым, чуть рас­топыренные пальцы означали – особой тревоги нет и что «аф­ганец» готов сделать свой первый шаг. Значит, с самого начала им все-таки удалось перехитрить хана Акмаля, усыпить его чрезмерную бдительность.
По галерее они шли одни, посредника у ворот перехватил какой-то тщедушный старик во всем белом, и они направи­лись к небольшому зданию напротив, видимо, человек из об­кома присоединится к ним за столом, как только закончатся переговоры с глазу на глаз.
Хан Акмаль провел высокого гостя в краснознаменный зал, тот самый, где он встречал, также тайно, Сухроба Ахмедо­вича Акрамходжаева. Была и тут своя тактика, конечно, живя в Москве, Камалов вряд ли мог слышать об успехах агропро­мышленного объединения, хотя о нем периодически печатали хвалебные статьи в центральной прессе, а тут представилась возможность показать успехи в сконцентрированном виде, так сказать. Всякого входящего в зал поражало обилие тяжелых, шитых золотом знамен, и хан Акмаль знал сей эффект. Уви­денное поразило и прокурора, и он по собственной инициативе прошелся вдоль стены, завешенной кроваво-красным ковром, свернутыми знаменами, и все они, как он понял, переданы на вечное хранение передовому хозяйству. Начало встречи обра­довало хана Акмаля, он почувствовал, что на человека из прокуратуры произвели впечатление его успехи, а успех предпри­ятия он всегда связывал только с собой, оттого добивался от Шурика третьей Золотой Звезды, чтобы догнать единственно­го человека в крае, как Хамракула Турсункулова, который дру­жил с самим Никитой Хрущевым, и третья Золотая Звезда была просто-напросто подарена по просьбе хваткого старика с буденновскими усами. Не мог Шурик выхлопотать в Москве для хана Акмаля очередную Золотую Звезду, хотя и старался, и на этой почве между ними даже возникли трения, обидчи­вым человеком слыл хан Акмаль.
– Прошу. – И хозяин жестом пригласил за дастархан, скромно уставленный фруктами и чайными приборами на двоих, все вокруг, и тишина в доме, располагало к беседе.
«Некогда рассиживать, чаи гонять с тобой, отцвели твои хризантемы», – усмехнулся про себя прокурор Камалов, но в последний момент занял курпачу у стены с тем, чтобы хан Ак­маль расположился спиной к входной двери и не сразу среаги­ровал на появление своего «афганца», а тот должен был войти минут через десять – пятнадцать, как опустеют коридоры. Хо­зяин дома, разлив чай, как всегда, уверенно повел разговор, сначала издалека, с самой Москвы, пытаясь скорее опреде­литься, не друзья ли из белокаменной столицы пытаются при­нять участие в его судьбе, и не этот ли седеющий прокурор их посланник. Хотя хан Акмаль и поднаторел в застольной дип­ломатии, но, видимо, волнение, поспешность подвели его на этот раз, цель оказалась так плохо замаскированной, что гость сразу разгадал тайные надежды обладателя двух Гертруд. Представлялась еще одна возможность расслабить, отвлечь внимание хана Акмаля, и Камалов осторожно повел разговор вокруг тех людей в Москве, на кого мог рассчитывать Арипов, и видел, как оживлялось отекшее от волнения лицо хана Акма­ля.
В тот самый момент, когда душа хана Акмаля окончатель­но успокоилась и в прокуроре из Москвы он увидел избавите­ля от всех грядущих неприятностей, в комнату бесшумно, в мягких кроссовках, вошел «афганец».
– Извините, – сказал он неожиданно за спиной хозяина дома, обращаясь к гостю, – Исмат предупредил, что вы осо­бый поклонник сауны, я хотел бы уточнить, какую температу­ру вы предпочитаете?
В иной ситуации хан Акмаль рявкнул бы на человека, пре­рвавшего важную беседу, но сейчас лишь обернулся и улыб­нулся, словно одобряя своего любимца. А тот вдруг склонился к нему и нанес короткий удар в челюсть, видимо, так, в раз­ведке, он часто пользовался этим приемом. Камалов не успел и глазом моргнуть, как «афганец» уже всовывал заранее заго­товленный кляп находящемуся в нокауте хану Акмалю. Про­курор мгновенно вскочил и с пистолетом в руках бросился к двери, коридор оказался пуст. Они вдвоем подхватили тучного аксайского Креза и поволокли его из краснознаменного зала. Пройдя по коридору несколько шагов, «афганец» открыл дверь с другой стороны устланного коврами прохода, комната слева выходила окнами в сад. На веранде просторной комнаты окна оказались распахнуты настежь, и внизу их поджидали четверо дюжих «монтажников», они ловко подхватили человека с кля­пом во рту за руки и за ноги и побежали садом к вагончикам строителей, где должен был приземлиться вертолет. В тот же миг почти одновременно взлетели в одной стороне неба две зе­леные сигнальные ракеты – для вертолета, в другой – одна красная – для бронетранспортеров, чтобы они заняли исход­ные позиции в Аксае. Не последовало лишь сигнала для воз­душных десантников.
Камалов легко подтолкнул «афганца» в спину и сказал:
– И ты, парень, беги к вертолету, тебе нельзя оставаться в Аксае, а там что-нибудь придумаем, авось никто не видел тво­его участия. – И бритоголовый, ловкий парень побежал вслед десантникам, быстро уносившим хана Акмаля к бытовкам монтажников.
И вдруг, когда «афганец» уже сворачивал с освещенной ал­леи вглубь сада, он вскрикнул и упал. Камалов, бежавший сле­дом за ним, не видел, как кто-то сзади него в белом метнул вслед «афганцу» нож. Хуршид Азизович склонился над парнем и увидел, что нож пробил сердце насквозь, острие торчало из груди, метал человек, умевший обращаться с холодным ору­жием. А от ограды яблоневого сада бежали «монтажники» с ко­роткоствольными автоматами наперевес, уже слышался шум вертолета в небе и грохот бронетранспортеров, влетающих в сонный Аксай. Камалов положил «афганца» на откуда-то взяв­шиеся носилки и вдвоем с каким-то десантником понес к ба­шенному крану, а остальные кинулись в дом искать метателя. Но в пустом особняке нашли только тщедушного старика в бе­лом, молившегося в самой дальней комнате, и испуганного человека, показавшего обкомовское удостоверение. Когда че­ловеку в белом сообщили о злодейском убийстве «афганца», тот молитвенно сложил руки и сказал:
– Он был мой племянник, я его рекомендовал на работу в дом. – И старика больше ни о чем не расспрашивали. Сабир-бобо не простил предательства даже своему племяннику, кото­рого очень любил.
Через двадцать минут после начала операции вертолет с ханом Акмалем взмыл в небо.
Когда вертолет скрылся с глаз, произошло еще одно не­предвиденное происшествие, совсем недалеко от яблоневого сада, но уже в горах раздались поочередно три взрыва, заста­вившие прокурора Камалова задержаться в Аксае еще на не­сколько часов. Впрочем, с самым первым взрывом он догадал­ся, что это означает – потерю знаменитых досье хана Акмаля, на которые так рассчитывал Бахтияр Саматов. Хладнокровно­му Сабиру-бобо даже смерть любимого племянника не поме­шала уничтожить главные архивы, этот вариант у них был давно оговорен и отработан. Взрывом вслед вертолету духов­ный наставник как бы давал знать хану Акмалю, что архивов, главных улик его деятельности, нет и он волен избирать лю­бую тактику защиты, все тайны партийной и хозяйственной элиты края отныне находились при нем самом.
Вернувшись в Ташкент, Камалов забежал лишь на полчаса домой, чтобы переодеться, и тут же отправился в ЦК партии. Вначале он поднялся на второй этаж к Сухробу Ахмедовичу, но того не оказалось на месте, секретарша объяснила, что он сей­час на приеме у самого Первого. «Вот и хорошо, не придется дважды докладывать», – подумал прокурор и пешком поднял­ся на пятый этаж, в приемную. Помощник, увидев его в две­рях, пошел доложить, то ли у него было такое распоряжение, то ли его разыскивали, но тотчас пригласили к хозяину про­сторного кабинета. Завотделом ЦК действительно находился там, и, судя по двум толстым папкам перед ним, долго. Увидев Камалова, Первый вышел из-за стола и пошел ему навстречу улыбаясь, и прокурор сразу понял, что они еще не знают об аресте аксайского хана.
После традиционного приветствия Первый, оглядев его внимательно, участливо сказал:
– Выглядите вы неважно, словно всю ночь охотились за бандитами, у вас ведь появился отдел по борьбе с организован­ной преступностью, мне вот только сейчас об этом доложили, пусть они и занимаются этим, а вы уж вырабатывайте страте­гию, тактику, осуществляйте общее руководство.
Пока Первый не убрал с его плеча руку, провожая к столу, Камалов вдруг остановился и, глядя прямо в глаза Первому, сказал:
– А вы большой провидец, оказывается, я действительно всю ночь охотился, но только за одним бандитом, но он, по­верьте мне, стоит сотни преступников.
– И как, удачно? – спросил с интересом Первый. – И кто же у нас такой главный бандит, за которым охотился прокурор с особыми полномочиями из Москвы?
– Я арестовал Акмаля Арипова, бывшего доверенного че­ловека Шарафа Рашидовича.
– Вы хотите сказать, Героя Соцтруда, депутата Верховного Совета СССР, члена ЦК, Лауреата Государственной премии, выдающегося хозяйственника? – спросил Первый абсолютно беспристрастным, спокойным голосом, и трудно было понять, куда он клонит.
– Я человек новый и не знал, что у обыкновенного дирек­тора агропромышленного объединения столько почетных зва­ний, но уверен, что ему придется расстаться со всеми наградами, титулами и регалиями…
И вдруг хозяин кабинета вполне равнодушно прервал:
– Арестовали так арестовали, вам виднее, мы не собира­емся влиять на правовые органы, не так ли, Сухроб Ахмедо­вич?
Акрамходжаев, не зная, как реагировать, встал и сказал, обращаясь к Первому:
– Я забираю, с вашего позволения, прокурора и, ознако­мившись детально с арестом, доложу вам. – И они покинули кабинет, из окон которого открывалась удивительная панора­ма на живописный сквер имени Гагарина, с прекрасным па­мятником ему на природном возвышении, с фонтанами, лягу­шатниками для детворы и утопающим в зелени стадионом «Пахтакор», на котором любил бывать сам Шараф Рашидович.
С пятого на второй этаж спускались пешком, и с каждой мраморной ступенькой, устланной ковровой дорожкой, проку­рор ощущал, как росло напряжение между ними, хотя шли они молча. Казалось бы, по логике, вроде радоваться надо, но радости на лице Акрамходжаева не читалось. Скорее наоборот, даже Первый среагировал на неудачную реакцию своего заве­дующего отделом, это не ускользнуло от внимания Камалова. Вот хозяин республики держался что надо, хотя и понимал, наверное, что арест аксайского хана опасен для него, а вдруг Арипов решит выложить карты на стол, потащит за собой на скамью подсудимых всех остальных, не принявших должного участия в его судьбе? Нет, хозяина больше устраивала бы смерть хана Акмаля, но почему же столь хмур Сухроб Акрам­ходжаев? Такая вот мысль одолевала прокурора Камалова, по­ка они добирались до кабинета на втором этаже.
Только они вошли в кабинет, хозяин бросил папки с доку­ментами на стол и, не скрывая раздражения, спросил:
– Что это вы себе позволяете, Хуршид Азизович?
Камалов, словно не замечая тона, не спеша уселся и спро­сил спокойно:
– Я не понимаю, о чем это вы?
– Об аресте уважаемого в республике человека. Вопрос о привлечении его к уголовной ответственности решать не нам, и даже не на пятом этаже, Ариповым занимается Москва. – И он многозначительно поднял палец, что выглядело в данной ситуации нелепо.
– А как же ваши статьи о праве, уважаемый доктор юри­дических наук, о верховенстве законов над идеологией, над те­лефонным правом и прочей номенклатурной неприкосновенностью? Вы ведь так блестяще разгромили подобную практи­ку! – заведомо распаляя хозяина кабинета, спрашивал Камалов, пытаясь наконец-то разобраться со столь популярным юристом в крае.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60