Тушеные зразы с грибами и ванильный пудинг — приглашаю вас, — говорит Ванда. — Дайте мне папироску.
Оба протягиваем пачки. Ванда вынимает папироску из пачки Франка, одновременно улыбаясь мне. Обаяние у нее потрясающее! Что-то вроде «девушки с косичкой в летних лагерях», хотя косички у нее нет, а есть супермодная короткая стрижки. У нее талант выглядеть в самом изысканном наряде просто и по-домашнему, и одновременно дьявольски соблазнительно — не знаю, понимаете ли вы, что я имею здесь в виду. Она невысокая, худенькая, изящная, тот тип женщины, в присутствии которой мужчина чувствует себя мужчиной вдвойне и немножечко старшим братом. Что-то у нее было с легкими, и с этих пор она должна следить за собой. Словом, она женщина, которую непрестанно хотелось бы брать на руки и переносить через поток. Потрясающая!
— Ты прелестно отдохнула, — заявляю я. — Выглядишь, как юная телочка.
— Открою тебе тайну, — говорит Ванда. — У меня железное здоровье, это только Франк воображает себе, что я такая слабенькая и ежегодно высылает меня на какие-нибудь скучные воды. На этот раз целых шесть недель я томилась в Бандоль.
Кельнерша ставит перед нею апельсиновый сок, и Ванда выпивает его одним глотком.
— Поехали к нам, зразы не могут слишком долго томиться в печи, — говорит она.
— В следующий раз, — отвечаю я. — Сегодня у меня куча дел.
— Он обручился, — объясняет ситуацию Франк с предательски серьезным видом. Я с удовольствием лягнул бы его.
— Поздравляю. С кем? — спрашивает Ванда оживленно.
— Франк расскажет тебе все по дороге домой. Но дело тут не в невесте. У меня дома сейчас двое гостей. Не хочется повторять все снова, Франк сумеет заменить меня в этом, у вас будет обширная и увлекательная тема для беседы при зразах и пудинге с соком. Прощайте, голубки, и не забудьте оплатить счет, у бара я выпил три рюмочки, четвертую тут, — заканчиваю я нашу беседу.
Кельнерша возится со счетом, возится со сдачей, видно, что ей недостает опыта. Старательно выискивает сдачу в груде мелочи, извлеченной из кармана. Держит ее на раскрытой ладони, ковыряясь в монетках пальцем другой руки. Франк нетерпеливым жестом дает ей понять, что сдачу она может оставить себе. Но задерживается и Ванда, наводящая красоту у зеркала.
Кое-что приходит мне в голову. Я останавливаю кельнершу, направляющуюся уже к стойке.
— Девушка, — говорю я. Кельнерша оборачивается, подходит к нам.
— Вы подавали здесь вчера вечером?
— А что? — спрашивает она.
— Подавали или не подавали?
— Сначала не подавала, а потом подавала, — отвечает девица. Она определенно не производит впечатление чересчур интеллигентной.
— Вы не заметили пожилую худую даму в черном костюме?
— Даму?
— Даму, разумеется.
— Не заметила, — говорит кельнерша. — А что?
— Ни одной дамы не заметили за весь вечер? Ну!
— Может быть, какая-нибудь и была, столько людей тут крутится!
Тем временем Франк поднимается и стоит в ожидании Ванды. Ванда слюнявит палец и приглаживает брови.
— Пожилая, худая, вся в черном, — повторяю я, стараясь пробудить память кельнерши.
— А что она ела? — спрашивает кельнерша. «Вскрытие покажет», — порываюсь ответить я, но вовремя останавливаю себя.
— Я не знаю, что она ела, — говорю я. — Это вы должны знать.
— Она могла есть винегрет или вареные яйца, ничего другого на кухне не было, — говорит кельнерша.
— Да дело не в том, что она ела, — говорю я.
— Тогда зачем же вы спрашиваете? — удивляется кельнерша.
— Мне важно узнать не что она ела, а ела ли вообще, была ли она здесь.
— А то что? — спрашивает кельнерша. Теряю терпение, хотя, казалось бы, к тупым свидетелям мне не привыкать. На помощь мне приходит Ванда:
— Дело в том, — говорит она, — что этот господин только что обручился, а невеста его убежала, теперь он ищет ее, это как раз пожилая дама в черном костюме. На вас вся надежда, наведите нас на след, постарайтесь вспомнить… — Одновременно Ванда укладывает прическу модными острыми прядями.
— Прошу вас, если вы что-нибудь припомните, зайдите ко мне, моя контора в этом же доме, на втором этаже. Адвокат Рифф, запомните?
— Вы адвокат? — спрашивает кельнерша.
— Да, адвокат. Если вдруг не застанете меня, оставьте весточку моей секретарше.
Выходим. Франк и Ванда усаживаются в машину, отъезжают. Я вхожу в подъезд и раздумываю, не заскочить ли в контору. Не стоит, пожалуй, оставлять Пумс с двумя трупами, и так бедняжка, наверное, уже сходит с ума от страха.
А ладно! Мир не провалится в тартарары, если она побудет с ними еще пяток минут. А я тем временем завалюсь в постельку и чуть-чуть отдохну. Несмотря на четыре рюмочки в баре я еще не в форме.
Поднимаюсь на третий этаж. Двери не заперты. Очевидно, уборщица еще возится в квартире. Протискиваюсь в прихожую. Вздремнуть хоть на миг! Забыть хоть на миг о кошмаре. Не имею в виду моих покойничков. Боюсь ТОГО.
Но пока я еще не улегся, нужно проверить кое-что. На диване могли остаться следы крови. Не обнаружила ли их уборщица? А может быть, этих следов и не было? Приближаюсь к дивану. Волосы на голове у меня поднимаются дыбом. На диване лежит труп.
«Это невозможно, нет! Умоляю! Это неправда! Слишком много для одного дня!» — повторяю я про себя и одновременно ощущаю, как холодный пот выступает у меня на лице и руках. «Держись, Монти, не может быть такого на самом деле. Не поддавайся на подобные штучки», — уговариваю я себя. Но все разумные мысли разбегаются, как тараканы, оставляя поле боя на волю ужаса, который постепенно все сильнее и сильнее овладевает мной.
Этот труп лежит навзничь вдоль дивана, так же, как лежала женщина в черном костюме. Разница лишь в том, что ноги теперь опираются о валик дивана, а голова опущена между подушками. Лицо накрыто чем-то белым. Труп — женский. Ноги без чулок, босые пятки. Труп одет в легкое цветное платьице. На полу рядом с диваном лежат пляжная сумочка, соломенная шляпка и сандалики.
Суперкошмар, казалось бы. Но нет. Настоящий кошмар только начинается. Белая маска шевелится. Приподнимается. Труп садится!
Не хочу видеть этого! Отворачиваюсь, двумя прыжками достигаю ванной комнаты, врываюсь туда и закрываюсь на задвижку. Сажусь на край ванны и произношу слова молитвы, единственной, которую я запомнил с детских лет.
За дверью раздаются шаги, стук каблучков. Шаги приближаются, труп стучит в дверь ванной. Не реагирую.
— Монти, ты там? — спрашивает голос. Открываю дверь. Это Майка. Мог бы догадаться. Успела уже надеть сандалики на каблучках, высотой с Эйфелеву башню.
— Что за шуточки ты устраиваешь? Хотела испугать меня, черт побери! — взрываюсь я.
— О чем ты говоришь? — удивляется Майка.
— Объясни мне, пожалуйста, что ты делаешь в моем доме?
— Разряжаюсь, — говорит Майка. — На научной основе: ноги К приподняты, глаза накрыты чем-нибудь, мускулы расслаблены, приятные мысли и так далее. Я всегда делаю это в перерывах между съемками.
— Тебе прописали для этого как раз мой диван?
— Я должна разряжаться всюду, где только предоставится возможность, — произносит Майка. — Вчера разряжалась на подшивках «Кинообзора», прекрасно получилось.
Иду в комнату. Майка за мною. Приближаюсь к дивану, делаю вид, что поправляю разбросанные подушки. Есть небольшое коричневатое пятнышко на обшивке, почти незаметное.
— Пошли позавтракаем, — предлагает Майка.
— Куда? — спрашиваю я и мысленно перебираю рестораны, в которых у меня еще есть кредит.
— В «Селект», разумеется, — говорит Майка.
Припоминаю, что заплатить обещала она. Пускай будет «Селект».
— Приведу себя в порядок, — говорит Майка и удаляется в ванную, прихватив с собой пляжную сумку. Успеваю выкурить пару сигарет, и вот она возвращается. Не представляю, чем она занималась там, так как появляется абсолютно в том же виде, в каком удалилась. Майка придерживается типа «женщина из воды». Светлые, прямые волосы до плеч, глаза неподкрашенные, ногти натуральные, ноги босые в сандаликах на высоком каблучке. Ванда утверждает, что такая внешность «из воды» наиболее трудоемкая. Наверное, так и есть.
Наряды Майки тоже предельно просты: обычно это коротенькое платьице, наброшенное на голое тело, с огромным декольте в стиле дешевого готового платья. Эффект обеспечен. Анатомия Майки знакома и высоко ценится в стране и за рубежом миллионами кинозрителей, расплачивающихся звонкой монетой за удовольствие восхищаться ею в самых разных ракурсах. Особенность ее фигуры заключается в том, что она невероятно узка во всех узких местах и сверхвыпукла во всех выпуклых. В такой степени, что граничит с сюрреализмом.
В это мгновение Майка нервно вздрагивает. В комнате раздается приглушенный треск, тихий, но странно неестественный, словно отголосок чего-то потустороннего. Подхожу к телефону и поднимаю трубку.
— Это вы? — слышу голос Пумс. — Какой-то тип звонил к вам. Просил передать, что будет звонить еще. Что сказать ему, когда он, позвонит?
— Скажи ему, чтобы он сделал из себя чучело и покрасил его в зеленый цвет, — говорю я. — Запрещаю тебе звонить в мои личные апартаменты в тот миг, когда меня посещает одна из звезд экрана. Поняла?
— Прошу прощения, — говорит Пумс и вешает трубку.
— Сигнал моего телефона в последнее время барахлит, но, мне кажется, звук приятный, — говорю я Майке.
— Брр, отваливаем отсюда поскорей, — отвечает она и берет в руки шляпку.
Достаю ключ из кармана плаща, и мы выходим Уже на лестнице Майка припоминает, что ей необходимо срочно позвонить на студию и узнать, нужно ли ей возвращаться после обеда на съемки, так как из-за отсутствия Франка возникли какие-то сложности, застопорившие работу.
Поскольку мы уже на втором этаже, я завожу Майку в канцелярию. В приемной сидит какая-то женщина. При виде меня она поднимается. Это кельнерша из бара.
— Погодите минутку, — говорю я.
Иду с Майкой в кабинет. Пумс торопливо захлопывает какой-то томик, разложенный на машинке, которым она, очевидно, зачитывалась, поднимается, укладывает книгу на кресло и садится на нее.
— Представься, Пумс, — командую я.
— О, мы уже знакомы, — восклицает Майка. Я сначала искала тебя в канцелярии и только потом отправилась наверх, где меня встретила уборщица. Я даже ждала тебя здесь, и мы успели поболтать с твоей секретаршей.
— Значит, тебе известно, Пумс, кого ты видишь перед собой? — спрашиваю я.
Пумс в восхищении кивает головой и вглядывается в Майку с пылкой набожностью.
— Пумс безумно милая особа, можно тебя поздравить с таким приобретением, — говорит Майка… Пумс радостно краснеет.
— Во всяком случае она высокообразована. И наверняка видела все твои фильмы, правда, Пумс?
Пумс снова с восторгом кивает головой, но не может произнести ни слова, онемев от волнения. Встреча с Майкой Поляк собственной персоной — это слишком великое переживание для нее.
— Звони на студию, а я пока займусь клиенткой, — говорю я Майке.
За плечами Майки жестами спрашиваю у Пумс, все ли в порядке. Пумс так же безмолвно показывает мне, что ничего сногсшибательного не произошло. Выхожу в приемную.
— Слушаю вас, — обращаюсь я к кельнерше и сажусь рядом с нею на козетку.
— У меня к вам просьба, — говорит она. — Только не знаю, сколько это будет стоить…
— Что именно? — спрашиваю я.
— Составление жалобы в суд.
— А на кого вы собираетесь жаловаться и за что?
— На этого прохвоста кельнера из нашего бара. Прихватил все мои сбережения и смылся. Но я ему этого не прощу.
— А кто вам велел отдавать ему?
Девушка не отвечает.
— Закружил вам голову, да?
— Божился, что женится на мне, только ему, мол, нужно внести задаток за квартиру. Вот я и взяла все с книжечки и отдала ему. После этого он с месяц морочил мне голову, а потом вообще дал драпака.
— Как его фамилия? Где он живет?
— Говорил, что его фамилия Пилц и живет он в Новом районе с коллегой. Я была там, никто ни о каком Пилце и слыхом не слыхал.
— Когда он улизнул?
— Вчера перед закрытием бара. Сбежал прямо с работы и никому ни словечка. Толстяк в бешенстве, обещает пересчитать ему ребра, но, я думаю, Пилц больше не появится в баре, он скрылся навсегда с моими денежками в кармане.
— Вы знаете каких-нибудь его приятелей?
— Да к нему всякие заходили, о чем-то шептались по углам, но я их не знаю, темные типы, мне таких знакомых не нужно.
— Где Пилц работал раньше? — спрашиваю я.
— Этого я не знаю, — говорит девушка. — Даже подозреваю, что он не был никаким кельнером. Не очень-то у него это получалось.
— А зачем тогда толстяк принял такого на работу?
— Чтобы платить поменьше. Хозяин страшный скупердяй. Знаете, что я думаю? Пилц, наверное, сидел до этого в тюрьме. Очень уж он не хотел рассказывать, чем занимался перед тем, как пришел к нам. Вообще, выглядел он как уголовник.
— А вы хотели выйти за него замуж?
Девушка смотрит на меня с выражением лица, говорящим, что одно другому не помеха.
— Поищем его, — заявляю я. — Сначала проверим, не попал ли он снова в тюрьму. Как его имя?
— Антони. Но я слышала, как приятели называли его «Нусьо».
— Позвоню, выясню, — говорю я. — Как только узнаю что-нибудь, дам знать. Вы сейчас возвращаетесь в бар?
— Да, толстяк отпустил меня только на полчаса. И то с огромным трудом. Не может справиться сам. Жена в кухне, он за буфетом, и еще весь зал нужно обслужить — это не шутка.
— А когда был кельнер, чем вы занимались?
— Я была на кухне. Мыла посуду и выдавала порции через окошко…Я должна вам заплатить задаток? — говорит она смущенно.
— Заплатите, когда ваш Нусьо вам вернет, — говорю я (хотя понимаю, что надежда на это слабая). — А пока у вас есть возможность отплатить за услугу другим способом. Припомните что-нибудь о той даме в черном, которая вчера вечером звонила от вас.
— А я думала, что та дама ужинала, — говорит кельнерша.
— Может быть, и ужинала, но во всяком случае звонила она от вас, это точно. Мне очень важна любая информация о ней.
— Может быть, что-нибудь припомню, постараюсь, — говорит кельнерша. — Если бы я хоть знала, как эта дама выглядела…
В это мгновение двери кабинета распахиваются, Майка стоит у порога и в яростном нетерпении жестикулирует мне.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21