Когда Губин купил издательство и «Политику», пришедший с ним вместе на хозяйство Булыгин поразил пишущую братию тем, что, появившись утром в редакционном зале, где проходила летучка, на полном серьезе вопросил: «А почему никто не встает, когда входит вице-президент?» После этого случая он превратился для ехидных журналистов в предмет насмешек и больше не любил посещать те этажи холдинга, где гнездились борзописцы.
«Как их свело с Губиным?» — размышляла Регина, пока Булыгин, засунув руки в карманы, соображал, с чего бы начать разговор Губин, конечно, не был ангелом, но он живой человек с горячей кровью, обладающий яркой индивидуальностью, а этот . Вот сейчас, например, Регина безошибочно распознала, что Булыгину от нее что-то очень нужно. Еще одна его черта — пошлейшая из пошлых. Он общался с человеком, только если чего-то от него хотел. А раз он решился обратиться к ней — а Булыгин ее терпеть не мог, Регина это знала, — значит, действительно вопрос жизни и смерти — разумеется, для него. И хотя она недоумевала, зачем могла ему понадобиться, не стала его торопить и ждала, когда он сам все расскажет.
Булыгин осклабился, обнажив редкие зубы, и прошел на середину комнаты. За ним последовал шлейф из тошнотворного запаха пота. Регина в это время проводила сеанс аутотренинга: «Этот запах мне совсем не мешает, я его даже не ощущаю, я это выдержу, это ненадолго». Знала бы, что пожалует Булыгин, заранее открыла бы форточку, а теперь только и остается, что тоскливо глядеть в сторону задвижки на окне…
Странное дело — как ни поливался Булыгин совсем по-новорусски заграничными дезодорантами и одеколонами, каждый флакон которых стоил с десяток минимальных пенсий, избавиться и избавить окружающих от своего ядреного духа ему не удавалось.
Упитанное гладкое тело работало как химзавод, кожа на лице лоснилась, редкие зачесанные назад волосы всегда производили впечатление жирно-мокрых.
— У нас тут группа в Амстердам набирается, — наконец пробулькал он. — Не хочешь присоединиться?
Желающих много, всем подряд не предлагаем.
— Амстердам — город заманчивый.
Уклончивый Регинин ответ можно было принять и за согласие — Булыгин так его и принял. На самом деле ее замечание ничего не означало и, по сути, не было даже ответом. В общем, она поддержала разговор, эти слова об Амстердаме ее ни к чему не обязывали.
А Булыгин, воодушевленный, продолжал:
— Слышь, там так оторваться можно! Там такой квартал красных фонарей — ну, ты же понимаешь, там порт, морячье, все такое… Голландский партнер принимает, рабочая программа — одна видимость.
Зато если там не была, получишь большой кайф. Мы как-то в Гааге были — вечером не успели на квартал проституток посмотреть, решили утром съездить, времени в обрез, днем улетать. Пришли — там, натурально, пусто ранним утром. Поглазели на эти витрины, в которых по вечерам телки сидят напоказ. Когда клиент заходит, она шторку на витрине опускает и, сама понимаешь… В один такой закуток мы даже заглянули из интереса… Так, ничего особенного, никакого полета фантазии. Спартанская обстановка — два на два, койка, умывальник и биде. Модный нынче минимализм, ха-ха… Потом, когда все отвалили к машинам, одна девка вылетела — сонная, в одном белье — где, мол, тут клиенты? Углядела нас как-то, готова была в неурочное время обслужить — потому что там у них, в Европе, конкуренция и рынок, спрос и предложение. Не будешь ишачить, хрен заработаешь. А в центре этого квартала красных фонарей, слышь, скульптура стоит — не поверишь, громадная голова Сталина, между прочим, выполненная вполне в стиле соцреализма. Двое каких-то наших придурков-скульпторов, имена у них странные, забыл, лет тридцать назад вырвались из «тюрьмы под названием СССР»… А эти западные придурки так им сочувствовали, так за бедных диссидентов болели душой, что сказали им — мол, оплатим вам изготовление любого вашего произведения на вольную тему и установим, где укажете, извольте ткнуть пальцем в карту Европы… Вот они Сталина и изваяли и пожелали его воздвигнуть там, где проститутки клиентов клеют. В душе, наверное, смеялись над этими богатыми сердобольными лохами, ха-ха… А пиво в Европе тоже атас!
Не поверишь, на любой вкус…
Пока Булыгин бубнил про проституток и пиво, Регина ждала, когда он приступит к главному. Странный человек, если бы он просто изложил свою просьбу, у него было бы гораздо больше шансов на ее сотрудничество. Но Булыгин есть Булыгин — она поморщилась. Он будет не он, если для начала не попытается купить ее по дешевке — в данном случае поездкой в славный город Амстердам. Забавно он представляет себе ее «отрыв» — в портовом кабаке с каким-нибудь матросом-тайцем за кружкой «Хайнекена», что ли? Мог бы и лучше подготовиться к беседе — в Амстердаме, между прочим, есть и Рейксмузеум, где экспонируется «Ночной дозор» Рембрандта…
А Булыгин, кажется, уже сам сообразил, что несколько не учел специфики материала, с которым «работал», и попытался исправиться:
— А шмотье какое! Там есть одна лавочка на площади Дам, где косметика эксклюзивная по дешевке продается — я тебе покажу… И золото не то, что у нас… Мы там с Элеонорой когда были, так она как гончая — язык на спине — по этим лавкам чесала. Ее вообще опасно в Европу пускать, ха-ха… А я в сторонку отошел — лучше, думаю, посижу покурю.
И, как говорится, у меня с собою было… Не успел расслабиться, смотрю, трюхает моя красавица с ошарашенным лицом и сует мне руку под нос — кольцо с бриллиантами только что купила, показывает. А у самой физиономия перекошена — никак не может понять, зачем она его купила, хотела взять совсем другое. Потом всю дорогу ныла, меня изводила: «Хорошее, правда? Красивое?» Слушает, косится, не верит и через полчаса снова: «Правда? Хорошее?» Так что не сомневайся, двигай в Амстердам, останешься довольна. Жалко, Сергей поехать не может…
«Так вот оно что», — подумала Регина.
— Вообще я хотел потолковать с тобой о Сергее…
— С чего бы именно со мной?
— Ах, брось, Региночка, вся контора в курсе…
Между прочим, ты поосторожнее. Так ведь и до Киры дойти может, и до твоего…
— А может быть, вся контора заблуждается? Так сказать, слухи сильно преувеличены… Что такое должно дойти до «моего»?
— Ладно, оставим. Дело не в этом. Я о Сергее… He важно у него дела идут. Он хоть сам никому не говорит, хорохорится, но у нас все про это знают. Его идея с изданием дешевых собраний Хемингуэя и библиотеки приключений не выгорела — кругом в долгу остался. Избранное Пикуля едва-едва по нулям свел.
Придумывать надо что-то, прорыв какой-то нужен, а он слышать ничего не хочет. Как подойдешь к нему с новой идеей — была тут мысль начать политический детектив в «Политике» печатать. Только рукой махнул. Не до того ему, видать, а? — Булыгин улыбнулся ей как своей, с намеком ( Регина мысленно передернулась). — Другое на уме, хоть ты и считаешь, что вся контора заблуждается, ха-ха… «Политика» еще эта! — продолжал он. — Чего взвалил на холдинг обузу! Веришь ли, мы всем инспекторам из «Роспечати» в лапу сунули, чтобы эту «Политику» развозили по киоскам, а всем киоскерам — в лапу, чтобы им было интереснее эту хреновину продавать. И что думаешь? Мертво! Не идет! Моя рекламная фирма («Твоя?» — удивилась про себя Регина) прибыль дает, так что ты думаешь — Сергей все гребет подчистую и на «Политику» кидает. А ребята из «НЛВ», ну, из газеты бесплатных объявлений «На любой вкус», ты знаешь, вообще на грани — Димка Сурнов говорит, что, если так будет продолжаться, он уйдет вместе со своими к чертовой матери. Там такие офигенные бабки! Да ребята их и не видят — Серега все забирает. Не советуется ни с кем, вбухивает бабки во что ему вздумается. Только о себе думает, с нами совсем не считается — а между прочим, от холдинга не только его личная судьба зависит. Мы все в него вложились, пахали как проклятые пять лет — на дядю, что ли? Чтоб наши прибыли в этой паскудной «Политике» проедали? Мне Серега друг, но… И неосторожный он. Я знаю, его предупреждали — аккуратней с «НЛВ», хватит территорию завоевывать, серьезных людей можешь задеть. Поднял тираж до двухсот — остановись, подумай. Куда там! Чтобы Губин остановился… Плохо все это может кончиться. Неохота, Региночка, тонуть вместе с ним.
Ты, лапочка, умница, понимаешь, к чему я клоню.
Булыгин вопросительно посмотрел на Регину, затем кивнул утвердительно: «Понимаешь».
— Подумай, за мной не заржавеет. Поможешь мне с Серегой расстаться, уговоришь его — комиссионные твои, я скупиться не буду. Ой-ой-ой, только не надо так на меня смотреть, будто первый раз замужем! Впрочем, ты особо не расстраивайся. Такая женщина не должна себе голову забивать сильно серьезными делами, ха-ха… В Амстердам! В Амстердам!
Фланировать по площади Дам! Ловить восхищенные взгляды долбаных европейцев! Только жаль, Серега поехать не сможет. А как бы вы там вдвоем, как бы это сказать, насладились красотами города…
С последними словами о Сереге Булыгин улыбнулся Регине, скривив рот (а глаза за дымчатыми очками смотрят в упор, не мигнут), и двинулся к двери.
В дверном проеме обернулся и, повторив: «Плохо может кончиться», вышел. Регина мгновение просидела, не шелохнувшись, а затем резко вскочила и кинулась открывать форточку.
Вечером того же дня Губин сидел, задумавшись, в кресле в своем кабинете. Кабинет он отделывал с большой любовью — как все «кухаркины дети», он был неравнодушен к атрибутам роскоши. Три с лишним десятилетия своей советской жизни он прожил без особого комфорта — вспоминая эту жизнь из сегодняшнего дня, он не мог не признать ее и скудной. и скудоумной. Малогабаритка, постоянная необходимость «крутиться» из-за каждой мелочи, вечные изнурительные поиски дефицита и возможности подзаработать… Господи, чем они занимались! У Губина по работе был доступ к ксероксу — а в советские времена ксероксы, если кто забыл, а нынешняя молодежь даже и не знает, находились под присмотром первого отдела. Эти аппараты, которые сегодня стоят чуть ли не на любом углу, в советских учреждениях располагались за железной дверью с семью замками и ежедневно опечатывались. На каждую копию требовалась отдельная документация и виза вышестоящего начальника. И дело было не в экономии средств или в опасности фальшивомонетничества, как подумали бы сейчас. Ксерокс был орудием политическим и даже идеологическим, ибо мог делать копии с чего угодно. На нем ведь и «Архипелаг ГУЛАГ» можно было размножить. Что и говорить, вовремя советская власть почила в бозе, что бы сейчас кагэбэшники с Интернетом стали делать? Но в планы Губина в те времена не входило связываться с КГБ, хотя в кухонной интеллигентской болтовне о прогнившей системе он участвовал регулярно. В вопросе ксерокса его интересовала только коммерция. Дело нехитрое — например, с каждого тома библиотеки фантастики или Стругацких делаешь несколько десятков копий, загоняешь их знакомым по десятке… Конечно, приходилось объясняться с начальством за расход материалов, но кто в советское время не умел дурить мозги начальству? Копии рвали из рук. Книг не достать, особенно хороших, а денег на руках у народа несчитано. Сегодня все это кажется дичью — ничего себе книгопечатание в конце двадцатого века!
Губин даже в ту пору не унывал, хотя сейчас без смеха не мог вспомнить их кустарный бизнес. И те мизерабельные условия то ли от привычки, то ли от переизбытка энергии его не очень угнетали. Наверное, просто молодость, вечная влюбленность в Киру… Теперь, когда он наконец, как ему казалось, чего-то достиг, Губин благоустраивал свою жизнь, наводил в ней комфорт с большим удовольствием.
Кабинет был просторный, уставленный американской офисной мебелью — стол для конференций, рабочий стол с огромным вращающимся креслом, мягкие диваны и журнальный столик, бар, книжные полки с образцами продукции холдинга. За задней дверью помешалась уютная комната отдыха, где по вечерам Губин расслаблялся с особо приближенными сотрудниками, а попросту говоря, пил с Булыгиным, Сурновым, Подомацкиным и другими, параллельно обсуждая проблемы бизнеса.
В дверь заглянула его тетушка — он взял ее в буфет при приемной.
— Сереженька! Кофе принести?
— Принеси, теть Люб, спасибо.
Губин думал, что ему делать с Мишей Булыгиным.
Регина передала ему свой разговор с ним, хотя поначалу сомневалась — стоит ли. Ей не хотелось, чтобы Булыгин использовал ее в своих отношениях с Губиным, — если она расскажет о разговоре, значит, сделает как раз то, чего от нее хочет Булыгин. Но потом она решила, что лучше Сергея предупредить, — ее очень настораживало поведение Булыгина.
А Губину очень не понравилось, что Булыгин стал действовать через Регину, — он видел в этом элемент шантажа и даже какой-то демонстрации. Мол, во-первых, все про тебя известно, а во-вторых, плевать, что тебе это может не понравиться, я делаю, что считаю нужным, я тебе не шавка.
«Значит, не оставил мысли соскочить, — думал Сергей. — Готов на все». Впрочем, после того первого горячего разговора с Булыгиным Сергей не верил всерьез, что кореш Миша отступился от намерения свалить с рекламной фирмой из его холдинга. После той размолвки Будыгин больше не поднимал этого вопроса, но мыслей своих явно не оставил. Сергей, при всей своей предприимчивости и даже хитрости, которая не раз помогала ему в делах, в некоторых вопросах был человеком доверчивым. Например, он абсолютно доверял своим ребятам, с которыми начинал комсомольский бизнес много лет назад. В их числе был и Булыгин. Неприятный разговор сидел в памяти как заноза, но Губину и в голову не приходило, что Мишка способен предпринять что-то за его спиной.
И вот на тебе…
Булыгин его удивлял — что ни день, новый сюрприз! План развития своей рекламной фирмы он выполнял с явной прохладцей, указания Губина чуть ли не игнорировал — скажем, ему было ведено собирать рекламу для недавно приобретенной «Политики».
Однако сборы по рекламе в журнале с каждой неделей падали, на что Булыгин отвечал, что никто из нормальных людей не хочет размещать рекламу в этой тягомотной «Политике», что серьезные люди ее не читают, что тираж ничтожный, а журналисты — дешевые, и откуда здесь будут бабки?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42