Занозин посмотрел на Щетинина:
— Так было дело?
Коля, так и не нашедший для себя ответа на главный вопрос, сокрушенно кивнул.
— Ладно, отпускай его, — дал Занозин команду Грише.
— Ступай, Санек, — обратился к тому Гриша. — Только пока далеко не отлучайся и, если вызову, пулей сюда. Да, и Оксанке передай, что в следующий раз, если появишься в пьяном виде в публичном месте, точно на пятнадцать суток упрячу.
Борющийся с похмельем Гриша рассмеялся собственной шутке, а Санек недолго думая встал и, кивнув всем на прощание, скрылся за дверью. Из коридора раздались новые вопли Оксанки — на этот раз радостные. Присутствующие в комнате несколько секунд прислушивались к происходящему в коридоре и, когда там все стихло — Оксанка с сожителем удалились восвояси, — облегченно вздохнули.
— Ну что, поговорим всерьез? — предложил Занозин растерянному Коле.
Тот ответил беспомощным взглядом.
— Так откуда серьги? — еще раз задал тот же самый вопрос Занозин.
Коля усиленно забегал глазами. Он никак не мог для себя решить, что делать — врать или говорить правду. Зачем ему понадобилось бы врать в данном случае, какая в этом вранье состояла бы выгода, Коля объяснить не смог бы. Единственное объяснение — так, на всякий случай… Ничего более вразумительного в голову не приходило. Но вопрос тем не менее стоял и требовал ответа. «Может, сказать, что нашел на улице, и вся недолга? Где сядут, там и слезут…» — рассуждал Коля, забыв, что уже проговорился Саньку — серьги он обнаружил дома. Продумать вранье про улицу он еще не успел — и вздумай его мент спросить, где, на какой улице, в каком месте он якобы нашел серьги, Коля бы просто застыл с раскрытым ртом. А кроме того, вранье про улицу даже ему самому в его нынешнем беспомощном состоянии после ночи, проведенной в ментовке, не казалось убедительным. Но разговоры про дом и кухню тоже покажутся ментам глупыми, неубедительными и вводящими в заблуждение, был уверен Коля. Тоже мне объяснение — на кухонном столе откуда ни возьмись появились золотые серьги с бриллиантами! Кто в это поверит? Бред какой-то… Но кроме этого бреда, никакого иного объяснения у Коли не было.
Коля молчал, не в силах ни на что решиться. Вся его внутренняя борьба отражалась на лице гримасами, но Коля этого не замечал и лицо свое не контролировал. А Занозин оценивающе смотрел на него и не мог поверить, что Щетинин способен был убить Киру Губину. Все говорило за то, что убийца был личностью в высшей степени хладнокровной, сильной и решительной. А перед Занозиным сидел молодой спивающийся мужик, трясущийся по любому поводу, рыхлый, нездоровый, уже не умеющий собрать волю в кулак. Хотя… Жизнь приучила Занозина ни о чем не судить категорично.
— Ну, хорошо, — зашел Занозин с другого бока.
Он пока сохранял жесткий, но доброжелательный тон. — Твой приятель говорил что-то про любовника жены… Что это за история?
— Да, эта… — неохотно замычал Коля. — Я думал, откуда еще серьги возьмутся? Ясно, что от любовника, больше неоткуда… Ну, и сказал Саньку — мол, раз от Валькиного любовника, то теперь серьги мои, имею на них полное право.
— А про любовника уверен, что он серьги подарил?
Кто он такой?
— Да откуда я знаю? — раздражился Коля на непонятливость ментов и продолжил злобно:
— Откуда еще серьги возьмутся? Она, сука, конечно, с любовником каким-нибудь трахается, а он ей за это подарки дарит… Богатого, видать, завела.
"О-о-о, — подумал Занозин. — А мы ревнивые…
Вот это новости".
— Так ты что хочешь сказать, будто толком ничего не помнишь, откуда серьги взялись? — спросил он.
Коля глянул на него как баран на новые ворота и честно отрицательно мотнул головой.
— Слушай, — с напором начал Занозин. — Ты, кажется, не понимаешь, в какую историю вляпался…
— Колись, Щетинин, колись, пока не поздно! — завопил в унисон и Гриша, желая помочь товарищам из управления. Он отлип от стола, на котором размещался, и кинулся к Щетинину. Карапетян поймал его за ремень.
— Серьги с убитой в вашем доме женщины обнаружены у тебя, — продолжил Занозин, остановив рукой Гришу. — Откуда они взялись, ты объяснить не можешь или не хочешь. Продавщицы из магазина говорят, что у тебя не хватало на бутылку накануне. Что из этого следует? А из этого следует, что ты зашел с досады в лифт и в состоянии аффекта и, может быть даже, белой горячки убил женщину, снял с нее драгоценности, взял деньги из сумочки. Деньги потратил на выпивку, а через неделю пошел серьги продавать, чтобы достать на бутылку. Для суда достаточно. И пока ты мне не объяснишь более или менее правдоподобно, откуда у тебя серьги, я не склонен придерживаться иной версии происшедшего.
Разумеется, в эту версию Занозин сам не верил.
Такой, как Коля, в состоянии белой горячки (еще не факт, что в этом состоянии человек физически способен на убийство) не догадался бы стереть отпечатки пальцев с сумочки или, пуще того, надеть перчатки.
Потом, он мелковат и не кажется крепким. Может, был раньше, но не теперь, в стадии ярко выраженного алкоголизма. Кстати, эксперты утверждают, что, судя по отметинам на шее, убийца был высокого роста, выше Губиной, а этот — мелочь пузатая… Но Занозину было важно хоть что-то вытянуть из Коли, зацепить конец хоть какой-то ниточки.
— Да от любовника, точно от любовника! — заорал Щетинин. — Не помню я, откуда у меня серьги!
— Слушай, — вздохнул Вадим. — Ты же понимаешь, что мы спросим у твоей жены, у соседей, знакомых и выясним, что никакого любовника нет. И нет никаких подарков от него. Давай вспоминать.
Вадим знал, что это легко сказать — вспоминай, а от такого, как Коля, воспоминания выудить — тяжкий труд, легче повеситься. Он решил, что разумнее будет Колю не трясти и не запугивать, а помочь ему.
— Ну, когда у тебя был последний раз выходной? — осенило Занозина.
— Ну, по средам и воскресеньям у меня выходной, — буркнул Коля.
— Значит, в прошедшую среду был твой выходной… — Занозин держал в уме, что убийство произошло со вторника на среду, ночью. — Что ты делал накануне, во вторник вечером? — Что, что… — засмущался Коля. — Известно, что.
Валька, как сейчас помню, на сутках была, дети у бабки. Пошел за бутылкой.
— Куда пошел, в какой магазин?
— Да в наш же, круглосуточный. Там цены самые низкие в округе, я всегда туда хожу…
— С Саньком ходил?
— Не, Санька, кажется, не было. У него лучше спросите…
— Так, — продолжил Занозин, чувствуя, что подбирается в главному. — А что в магазине?
— В магазине? — переспросил Коля и замолчал, напрягаясь. — Да ничего…
— Продавщицы вроде вспоминают, у тебя не хватило на бутылку — водка подорожала…
— Точно! — оживился Коля. — Точно! Так и было! Не хватило! А они, стервы, эта… в долг не давали.
— А дальше что?
— Да ничего…
— Откуда ты все-таки достал выпить? Ведь достал?
— Достал…
— Откуда?
Коля снова замолчал, парализованный неожиданно пришедшей мыслью: «Неужели я действительно зашел в лифт, убил женщину, взял у нее деньги и водку купил?» Ничего подобного он не помнил, но поклясться, что такого не было, тоже не мог. И больше, сколько ему вопросов ни задавали, не сумел вымолвить ни слова.
Когда Колю увели, Занозин оглядел коллег и объявил:
— Ну, что? Надо просить санкцию на обыск в квартире Щетинина. Чем черт не шутит, а вдруг обнаружим доллары, или рубли в большом количестве, или еще что-нибудь, принадлежавшее Губиной, чего мы пока не заметили… Да с женой его надо поговорить — есть к ней вопросы.
Гриша энергично и понимающе кивал на каждое слово Занозина. Карапетян хранил молчание. Занозин вполне понимал его молчание. Он и сам по-прежнему не верил, что Щетинин убийца. Но как ни крути, получалось, что к смерти Губиной несчастный алкаш имеет отношение.
Тут снизу позвонил дежурный и сказал, что приехали Сергей Губин и Таисья Иванова и спрашивают Занозина.
Как и ожидал Занозин, муж убитой Губиной и ее подруга серьги опознали. Сергей Губин, приехавший в отделение с охранником, лишь взглянув на серьги, тут же сказал:
— Да… Это Киры. Я сам ей эти серьги привез из Голландии. Кажется, где-то до сих пор чек сохранился… — И замолчал, глядя на два кусочка золота.
Таисья Иванова свое дело сделала более основательно. Она взяла серьги в руки, крутила их, вертела и попутно выдавала комментарии:
— Да, серьги очень похожи на те, в которых Кира была на моем дне рождения… Офигительные серьги.
Я всегда ей завидовала. Как-то попросила дать примерить — ах, как они мне шли! Если бы не подарок — это подарок Сергея, — я бы ее упросила мне их продать… Вот смотрите, здесь сбоку штампик с латинскими буквами. Серьги голландские… Ах, бедная Кира! Это ужасно!
Она нервно порылась в сумочке и вынула платок…
Занозин, вспомнив первую беседу с ревущей Таей на кухне в ее квартире, поспешно задал вопрос:
— Так вы опознаете серьги?
Тая перестала хлюпать носом и горячо закивала:
— Да, я опознаю серьги. Это серьги Киры Губиной.
В тот же вечер Занозин, Гриша и Карапетян наведались на квартиру к Щетинину — по сведениям сопровождавшего их участкового, жена задержанного Валя в этот день не работала и обреталась дома. Они вошли в знакомый подъезд и на том самом лифте, в котором была найдена убитая Кира Губина, поднялись на седьмой этаж. Меловой силуэт мертвого тела на полу лифта был уже стерт — все давно запротоколировано, зафотографировано…
Жена Щетинина Валя открыла им дверь — она уже была предупреждена о целях визита, и ей было все равно. Даже отсутствие мужа ее не тревожило — ему уже случалось пропадать по несколько дней, в том числе и в милиции. В такое время у нее и детей выдавалась пара дней покоя. Собственно, «открыла дверь» — это некоторое преувеличение. Замок в двери был раздолбан и вырван с корнем. «Колька позавчера поздно ночью пришел, ключи забыл. Вот и разломал дверь…» — пояснила она и надолго задержала взгляд на раскуроченном замке. Смотрела, не замечала гостей, не реагировала на их приветствия, видимо, соображала, как теперь быть: где новый замок доставать и как ставить.
Участковый — пожилой милиционер — называл жену Щетинина по-отечески Валюшей. Кстати, версию о любовнике Михал Иваныч со своей стороны не подтвердил: "Какой любовник! Валентина вся измотана, заезжена, вся на нервах. Только и думает, как детей поднять, а потом сбежать от своего Щетинина.
Давно бы сбежала — она сама из Ростова, — да как с квартирой, непонятно. А в Ростов обратно не хочет, родственников там уже нет, да и за детей боязно — как они там… Не знаю, конечно, чужая душа потемки, но, по-моему, нет никакого любовника. Да еще говорите, богатый? Да вы сначала на нее посмотрите…"
И вправду, мысль о богатом любовнике при виде Валентины никому в голову не приходила — серое ненакрашенное увядшее лицо, водянистые неподвижные глаза, застиранный халатик… Женщина, имеющая богатого любовника, так не выглядит.
Дети — мальчик лет семи и девочка пяти, — вышедшие в коридор поглядеть на гостей, были под стать матери — неулыбчивые, с остановившимися взглядами, молчаливые… Пока менты ходили по квартире, дети следовали за ними и, не отрываясь, глядели им в лица. Гриша, к вечеру вполне отошедший от утренней грусти, покосился на них, а затем, улучив минуту, шепнул Карапетяну: «Слушай, а ведь дети у них дебилы… Я несколько лет фельдшером отработал на „Скорой“ — насмотрелся». — «Почему ты так думаешь? — не поверил Карапетян. — По каким признакам?» — «Это трудно объяснить. Просто, когда насмотришься на них, потом без ошибки начинаешь распознавать…» И все же Карапетян не верил — дети как дети, ну, не очень общительные, диковатые, не очень воспитанные. Но дебилы? Как-то трудно поверить, что придешь ты в простую нашу семью, каких миллионы, а там дети — маленькие, а уже дебилы…
— Валентина Каюмовна, — обратился к ней Занозин, — посмотрите на эти серьги — они вам знакомы?
Он вынул из внутреннего кармана куртки украшения, и протянул Вале на ладони. Валя сделала, как просили, и тут же отрицательно замотала головой.
Занозин переглянулся с участковым, и тот заговорил сам:
— Валюш, ты подожди, не спеши. Посмотри внимательно… Может, тебе неловко сказать… Дело-то серьезное. Кольку твоего из-за них задержали. Если знаешь, что за серьги, ты нам скажи. Не бойся, Колька лишь обрадуется. Может, подарил тебе их кто?
— Да вы что? Шутки шутите?
Валя снова замотала головой. Она не возмущалась, не горячилась, сохраняла тот же устало-безразличный вид. Как и ожидал Занозин, версию о любовнике постиг полный облом.
— Валентина Каюмовна, — осторожно сказал Занозин (ему было ее жалко, да еще и дети…). — Нам бы надо кое-чего поискать.
— Что поискать? — все так же безразлично спросила Валя.
Занозин посмотрел на нее и вдруг понял, что она действительно вся на нервах и в любую минуту может сорваться. Любая мелочь — и от безразличия не останется и следа. Он как воочию увидел перед собой то, во что она может превратиться, — руки задрожат мелкой дрожью, зубы перестанут попадать друг на друга, она беспорядочно замечется по комнате, выкрикивая бессвязные слова и судорожно хватая все, что подвернется под руку, пугая детей жутким, странным поведением и видом…
— У вас в доме деньги есть? Доллары? — как можно мягче спросил Занозин.
Валя засмеялась деревянным смехом — глаза при этом не потеряли застывшего выражения:
— Какие доллары? Откуда? Ищите, если надо.
И протянула ему свою сумку.
Мужики разбрелись по комнатам и попытались поискать доллары — впрочем, искать было почти негде. Квартира была полупустая, очень бедная, с минимумом мебели. Конечно, они ничего не нашли — не только доллары, но и ни одного рубля. В Валиной сумке тоже ничего не оказалось, кроме жалкой десятки с мелочью. «У меня зарплата в конце недели должна быть», — глухо объяснила она. Дети стояли рядом.
Карапетян увидел, что мальчик любит мать и боится за нее. «Никакой он не дебил…» — упрямо, будто в пику Грише, подумал он.
Поутру Занозина вызвал к себе замначальника управления, курирующий работу по уголовным делам, — с отчетом по убийству Губиной.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42