Она была очень довольна, когда у нее в комнате установили аппарат, потому что любила рано ложиться, а ведь так неудобно разгуливать по дому в халате, если кто-нибудь ей позвонит.
Женщина только что встала и еще не успела одеться. Прежде чем снять трубку, она накинула на плечи халат и закутала ноги пледом. Кто же это звонит в такую рань? Ведь еще и девяти нет. Наверное, это Валентину…
Но оказалось, что звонил доктор Тэйлор, который хотел поговорить именно с ней.
— Мегги, здравствуйте, — сказал он строго. — Мне тут рассказали какую-то странную историю о снотворном, которое вы дали Конни Брук.
Мисс Рептон немедленно пришла в волнение:
— Бог мой, но что здесь особенного? Девушка выглядела такой измотанной, жаловалась, что плохо спит.
— Не надо было этого делать. Вы не помните, сколько таблеток оставалось во флаконе?
— Боже, я точно не знаю, ведь флакон непрозрачный.
Понимаете, несколько штук оставалось от тех, которые мне прописал доктор Портеус, когда я жила у моей пожилой родственницы Энни Педлар. А после ее смерти оставалось немного в другом пузырьке, но лекарство было то же самое… или очень похожее. Я их переложила в один, но никогда не пересчитывала.
Голос доктора посуровел еще больше:
— Вы смешали два лекарства!
— Но я же говорю, что они, наверное, были одинаковые или очень похожие, — оправдывалась женщина. — По крайней мере, я думала, что они похожие. Ах ты господи, надеюсь, ничего плохого не случилось?
— У вас, конечно, не сохранился второй пузырек?
— Не сохранился. Его, наверное, выкинули, когда разбирали вещи покойной Энни… Ой, я вспомнила! В том пузырьке, который я дала Конни, были только мои таблетки. Я только собралась пересыпать, а сиделка увидела и говорит, что так не положено делать, я и послушалась.
— Вы абсолютно в этом уверены? — нарочито спокойно осведомился доктор.
— По-моему, да, но вы меня сбиваете… Я точно помню, что сиделка сказала не смешивать… А сейчас я уже ничего не понимаю!
— Мисс Мегги, можете ли вы сказать хотя бы приблизительно, сколько оставалось таблеток в том пузырьке, который вы дали Конни?
— Боже мой, не знаю… не имею ни малейшего представления. Да вы лучше Конни спросите. Почему же я сразу о ней не вспомнила? Она-то может сказать. Почему вы ее саму не спросите?
— Потому что Конни мертва. — Доктор повесил трубку.
Глава 12

Джейсон Лей, насвистывая навязчивую мелодию какой-то народной немецкой песенки, спускался к завтраку в доме своего дяди. Песенка была не сказать чтобы очень популярная, и впервые он услышал ее в одном весьма необычном месте, о котором лучше сейчас не вспоминать. В памяти всплыли слова:
На церковную службу иду в воскресенье,
Но и здесь от злословья нет мне спасенья.
Хулят мое имя, бранят и клянут,
И взгляды косые мелькают, как кнут.
И крапива, и колючки больно руки жалят,
Но ведь злые языки прямо в сердце ранят.
Нет огня на этом свете, чтобы жег больней,
Чем несчастная любовь — не сказать о ней.
«Да, — подумал он. — Вот уж сегодня кумушки почешут языки, шутка ли — свадьбу отменили! Жаль Гилберта, но надо быть полным дураком, чтобы жениться на девушке, которая тебя не любит. А если он настолько глуп, что даже не догадывается об этом, то так ему и надо».
Молодой человек открыл дверь и вошел в светлую просторную столовую, где витал приятный аромат кофе и жареного бекона. Но нетронутая еда остывала на тарелке преподобного Томаса, и о чашке кофе он тоже явно забыл.
Сам священник, машинально теребя волосы, стоял у камина в столь глубокой задумчивости, что вряд ли ответил бы на вопрос, есть ли там огонь или нет. Мистер Томас Мартин часто, погружаясь в свои мысли, так близко подходил к огню, что прожигал брюки.
Он обернулся на шаги племянника с выражением горького недоумения на круглом добродушном лице. В руках священник держал распечатанное письмо. Джейсон подошел к столу.
— Что случилось, Томми? Нечистого узрел? — шутливо спросил он.
Священнику было сейчас не до шуток, хотя последние полгода он многое бы отдал, чтобы увидеть столь дорогое ему лицо племянника. Ведь он любил его как сына, и когда Джейсон предстал пред ним вчера, был рад без памяти.
Дядя молча протянул ему чье-то послание. Оно было написано на дешевой бумаге крупным небрежным почерком, чернила местами расплылись, как на промокашке. Обращения не было, первое предложение начиналось с верхней строчки и изобиловало ошибками, впрочем как и все остальное письмо. Молодой человек прочел:
Надеюсь, вы понимаете, что творите, венчая мистера Гилберта Эрла с мисс Валентиной Грей, не обращая внимания даже на то, что его приставания к Дорис Пелл вынудили бедняжку совершить самоубийство и что он сбивает с пути истинного еще одну беднягу, не будем называть ее имени. Вы бы лучше узнали про несчастную Мари Дюбуа, на которой этот тип женился в Канаде, а не помогали ему жениться на мисс Грей, потому что двоеженство грех.
Джейсон внимательно прочитал письмо и положил его на каминную полку.
— Надеюсь, ты собираешься сжечь эту гадость?
— Дело не в том, собираюсь я жечь письмо или нет, — ответил тот.
Брезгливая гримаса исказила черты молодого человека.
— Ты считаешь, то, о чем в нем говорится, может оказаться правдой?
— Нет-нет, не может быть… Ты не знаешь, но весь Тиллинг-Грин сейчас просто наводнен анонимками. Эта несчастная девушка, Дорис, утопилась, Потому что тоже получила письмо со всякой дрянью. Это просто очередной ушат помоев, вылитый наугад, и верить этим дурацким обвинениям нельзя. Но предположение, что я могу венчать двоеженца… очень неприятное дело. Я не имею права его проигнорировать.
— Конечно не имеешь. — Джейсон явно веселился.
После его слов священник помрачнел еще больше.
— Джейсон, послушай, ты ведь давно знаешь Гилберта Эрла, не так ли? Не случалось ли тебе когда-нибудь слышать о чем-то таком подозрительном?.. Ну, ты понимаешь…
Джейсон расхохотался.
— Ты имеешь в виду его женитьбу на этой Мари Дюбуа?
Дорогой Томми, что ты!
— Понимаешь, мне противно тебя об этом выспрашивать, но я обязан узнать все, что только возможно.
— Могу тебя заверить, на свадьбе меня не было.
— Так она была, эта свадьба?
— Если и была, то мне о ней не сообщили.
— Мой дорогой мальчик, не шути, это очень серьезное дело, и оно касается непосредственно меня.
— Ну ладно, расскажу все, что знаю. Мы с Гилбертом знакомы года два или около того. Обычное знакомство: бываем иногда у одних и тех же людей, круг наших занятий кое в чем пересекается. О таких знакомых знаешь, как правило, не много, а вот о том, чего не знаешь, наверное, можно написать книги, но лично мне не было бы охоты их читать.
Если человек тебя не интересует, зачем знать детали его биографии? А что до дела, которое касается непосредственно тебя, то, заметь, бекон почти остыл. — И Джейсон, подойдя к столу, поднял крышку сотейника и положил себе несколько аппетитных кусков.
Томми неодобрительно покачал головой:
— Бекон может и подождать.
Джейсон взглянул на него как на малое дитя:
— Ни в коем случае! Мой еще ничего себе, а твой уже почти несъедобен.
Преподобный Томас Мартин недовольно отмахнулся.
Попытку племянника легкомысленно перевести беседу в Другое русло он не одобрил:
— Мой мальчик, ты не понимаешь, какую ответственность я несу в данном случае. Теперь я просто обязан переговорить с Гилбертом… А еще Роджер, Валентина… Венчание назначено на половину третьего.
Джейсон неторопливо положил горчицу на край тарелки.
— Никакого венчания не будет, — уверенно заявил он.
Томми опешил.
— Ты о чем?
— О свадьбе. Говорю, ее не будет. Вопрос о двоеженстве Гилберта можно пустить на самотек, потому что он не женится, а Валентина не собирается выходить за него замуж. Таким образом, тебе не надо ни с кем встречаться и разговаривать, ты лучше успокойся и не спеша позавтракай.
Священник подошел к столу и сел. Он поднял на племянника тяжелый взгляд и спросил:
— Что ты натворил?
— О чем ты? — тот невинно поднял брови.
— Ты виделся с Валентиной?
— Вряд ли справедливо называть это «виделся». Там было абсолютно темно.
— Джейсон!
— Ну ладно, успокойся, сейчас все объясню. Когда я вчера приехал, тебя не было, ты был у Рептонов, так что мы с миссис Нидхем мило поболтали, и она, как ты понимаешь, выложила мне все новости. Первым моим порывом было отправиться в поместье и присоединиться к гостям, но дорожный костюм не подходил для столь торжественного случая. Я подумал и решил написать Валентине записочку, что жду ее в полночь в бельведере, а если не придет, то заявлюсь прямо к ней домой рано утром. Потом отправился в усадьбу, спокойно вошел в парадную дверь, поднялся по лестнице в ее комнату и приколол там записку к подушечке для булавок. Ни я никого не встретил, ни меня никто не видел. Вэл пришла на встречу, мы объяснились, и она решила не выходить замуж за Гилберта. Вот и вся история, Томми. Встреча происходила необычайно благопристойно, мы даже ни разу не поцеловались.
Лицо священника на протяжении всего рассказа оставалось непроницаемым и суровым.
— Она решила не выходить замуж? — переспросил он.
— Да.
— Как же тебе удалось переубедить ее?
— Переубеждать почти не пришлось. Ты, кстати, мог бы и притвориться, когда она засобиралась замуж за Гилберта, что думаешь, будто со мной ей было бы лучше, чем с ним. Ты совершенно не защищал мои интересы, пока я отсутствовал, да и о девушке нисколько не пекся.
Джейсон тут же пожалел о своем ироничном высказывании, потому что дядя разволновался не на шутку:
— Нет, не думай так, мне было очень жаль ее. Но Валентина чувствует себя несчастной дома, ей надо было уехать из поместья. У них со Сциллой… — Он помолчал, подыскивая слова. — ..Они не очень ладят.
— Ты выбрал слабое выражение.
Священник продолжал:
— О тебе мы, конечно, не заговаривали. Как я мог?
Я же не знаю, как далеко вы зашли… в своем взаимопонимании. Вы помолвились до твоего ухода или нет?
— Никакой помолвки не было.
— А ты ведь мог и не вернуться…
— Вполне вероятно.
— Валентина знала об этом?
— Она вообще ничего не знала. Я просто ушел.
— Ты поступил жестоко.
Джейсон покачал головой:
— Еще хуже было бы рассказать ей все и заставить ждать себя. Слишком много было шансов, что я вообще не вернусь. Я решил, что лучше ей остаться свободной. Да и говорить ей, куда меня посылают, все равно было нельзя.
Я бы и тебе ничего не сказал, даже вчера вечером, если бы ты сам не догадался.
Дядя покачал головой:
— Я не так уж догадлив. Джеймс Блэкер кое о чем намекнул. Ты же знаешь, мы с ним учились в колледже. Такая дружба, если только она вообще сохраняется, многого стоит. Наша сохранилась. Я случайно встретил его через день после твоего исчезновения, и он сказал, куда тебя послали. Сейчас могу признаться, что вчера, когда я вернулся и увидел тебя выходящим мне навстречу, то какое-то время просто не смел верить… — голос его прервался, — я просто не верил своим глазам, мне казалось, что вижу тебя, потому что очень хочу видеть.
Джейсон спокойно добавил молока в кофе.
— Понимаю тебя. Видишь ли, можно взглянуть на такую встречу глазами человека, который увидел привидение, а можно и наоборот. Вообрази, каково бедолаге-привидению смотреть, как родственник при виде его падает в обморок.
Томми не падал вчера в обморок, но позеленел изрядно. Джейсон вспомнил сцену их встречи: тускло освещенный холл, входящий с улицы Томми и сам он, появляющийся в освещенном проеме двери в кабинет. В тот момент он и вправду почувствовал себя привидением, пришедшим проведать родной дом. Чувства, охватившие тогда их обоих, трудно было облечь в слова. Они и не пытались это делать, ни вчера, ни сейчас.
Все еще держа письмо в руке, священник подался вперед и неожиданно спросил:
— Ты ведь еще раз потом выходил… правда?
— Да.
— Я не слышал.
Джейсон рассмеялся:
— Вряд ли мне удавалось бы выполнять задания, да и вообще вернуться целым и невредимым, если бы я не умел, никого не разбудив, выйти из дома.
Пастор задумчиво смотрел на письмо, нахмурив густые брови. Наконец он поднял голову:
— Джейсон, я знаю, что это не так, но все равно должен спросить. Это не твоя работа?
— Что? — изумленно воскликнул Племянник. — Это письмо? Боже мой, Томми!
Тот был непреклонен:
— Я просто хочу услышать от тебя, что это письмо писал не ты.
Губы молодого человека конвульсивно дернулись. Такого вопроса он не ожидал и, желая продемонстрировать полнейшую невозмутимость, отодвинул бекон и потянулся за пережаренными тостами и джемом.
— Какое поразительное отсутствие логики! Предположим, что, несмотря на то, чему ты всегда учил меня, я презрел все моральные принципы и пал так низко, что в свободное время для развлечения пишу анонимные письма. Что же мне помешает соврать в ответ на твой вопрос? Передай, пожалуйста, масло.
Мистер Мартин потянулся за маслом, поставленным миссис Нидхем симметрично джему, но, правда, на другом конце стола. Он небрежно подтолкнул его к Джейсону и сказал уже обычным, будничным тоном:
— Когда человек перестает быть нелогичным, он становится машиной.
Племянник, посмеиваясь, намазал тост маслом, а сверху щедро положил несколько ложек джема.
— Ну ладно, придется уважить твою просьбу. Гипотетически я мог бы пуститься во все тяжкие и стать анонимщиком — как говорится, никогда не говори «никогда»… Но пока до этого дело не дошло. Следует больше верить в себя, наставник молодежи!
Преподобный Мартин с облегчением откинулся в кресле.
— Я же сказал, что сам так не думаю, но спросить-то мне надо было. Роджер…
— Это у него возникли такие грязные мыслишки? В следующий раз, если он заведет об этом разговор, сошлись на ряд неопровержимых фактов. Как я понял, мило поболтав вчера вечером с миссис Нидхем, анонимки ваши давным-давно получает чуть ли не весь Тиллинг-Грин, а я пересек Ла-Манш только вчера, так что у меня алиби.
— Конечно, конечно.
Священник отложил наконец письмо, взял нож И вилку и только начал терзать остывший бекон, как дверь распахнулась и появилась его домоправительница, вся красная и со слезами на глазах.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33