Кажется, никто в доме не сожалел, что день закончился. Пожелав спокойной ночи, дамы поднялись наверх. Их голоса затихли, двери закрылись. Кармона подошла к комнате Аделы и осторожно повернула ручку двери. Через два открытых окна в комнату проникал легкий ветерок. Кармона взглянула в сторону смутно видневшейся постели. Вначале она ничего не услышала, но, подойдя поближе и прислушавшись, различила ровное дыхание Аделы. Немного постояв и убедившись, что Адела спит, Кармона вышла и закрыла дверь.
Наполнив напоследок бокалы, Джеймс пошел запирать окна. На мгновение он остановился перед высокой стеклянной дверью, выходившей на террасу. С моря дул прохладный воздух, вода казалась черной, небо переливалось звездами. Ростры в темноте выглядели зловеще.
— Жаль лишаться свежего воздуха, по Бистон убежден, что, если не запереть дверь, нас всех перережут в собственных постелях.
— Он долго прослужил у твоего дяди?
— О, целую вечность. Я помню его с детства. Меня отсылали сюда с семилетнего возраста, и Бистоны обо мне заботились. Дядя Октавиус обычно гладил меня по голове, совал деньги и, пробормотав «Мальчик бедного Генри», тут же уходил, к нашему обоюдному удовольствию.
А Бистон давал ведерко, лопатку показывал места, где лучше всего ловятся креветки. Миссис Бистон разрешала мне держать вазу с морскими анемонами и приносить в дом водоросли, ракушки и улиток. В общем, они делали все, чтобы я не скучал.
Полковник Тревер поставил на стол пустой бокал:
— Ты думаешь поселиться в этом доме?
— О нет. Я не смогу содержать такой дом.
Они расстались на лестничной площадке, где стояли высокие часы черного дерева, степенно и старомодно отстукивающие время. От ковра с узором шел легкий запах плесени. Джеймс постучал в дверь комнаты, которую до сих пор не мог воспринимать иначе, как спальню дяди Октавиуса, и вошел.
Кармона сидела на краю постели. На ней все еще было бледно-желтое платье и брошь с жемчугом. Она сидела, сцепив на коленях руки так крепко, что обручальное кольцо врезалось ей в палец. Но боли она не чувствовала.
Услышав стук открывшейся двери и шаги Джеймса, Кармона побледнела. Настал момент, когда они должны сказать друг другу правду и быть готовыми к тому, что за этим последует. Кармоне стало страшно, но боялась она не Джеймса, а того, что могла узнать о нем. Она не сомневалась, что он скажет ей правду, но не знала, что это за правда. Он купил ее у Филда за пять тысяч фунтов.
Подумав об этом, Кармона снова ощутила приступ гнева, но когда он утих, она содрогнулась от внутреннего холода. Если Джеймс окажется не тем человеком, которого она знала, что тогда ей делать? Кроме Джеймса, у нее никого пет. И если не будет Джеймса, не будет никого.
Джеймс закрыл дверь и подошел к Кармоне:
— Дорогая, думаю, нам надо объясниться.
— Да, — сказала она, едва шевельнув губами.
Джеймс сел рядом на постель.
— Я очень обидел тебя?
Ее губы снова беззвучно произнесли «да».
Сердце Джеймса сжалось. Все необходимые слова казались грубыми и неуместными.
— Можно обнять тебя?
По телу ее пробежала дрожь.
— Нет.
— Хорошо, — поспешно сказал он. — Но было бы проще…
Она снова вздрогнула.
— Ладно, я расскажу тебе.
Но начать было чрезвычайно трудно. Он вспомнил тот вечер, когда впервые увидел ее. Она была в белом платье, с жемчугом на шее — подарком ко дню рождения.
Рядом сидел улыбающийся Элан Филд и, наклонившись к ней, шептал ей что-то на ухо. Вся эта сцена отчетливо и ярко всплыла у него в памяти, и он стал описывать ее.
Стоило ему начать, как слова пришли сами. Он рассказал Кармоне, как увидел ее из ложи напротив, где сидел с Треверами.
— Может быть, ты не поверишь, но я влюбился в тебя с первого взгляда. В антракте я хотел познакомиться с тобой. Треверы представили бы меня. Но Мейзи почувствовала себя плохо. Пришлось везти ее домой. А на следующий день я был уже в Каире. Вернулся только через пятнадцать месяцев. Но о тебе я знал из писем Мейзи. А в Александрии я встретил Мэри Мэксвелл. Она рассказала, что ты не замужем и не обручена. Но когда я вернулся домой и навестил Треверов, они мне сообщили, что через неделю у тебя свадьба с Эланом Филдом. Мейзи одобряла этот брак, но Том опасался, что Элан разобьет тебе сердце. Он говорил, что дал бы отсечь себе правую руку, лишь бы помешать этому. Я был готов на большее, но сделать ничего не мог.
Кармона приподняла голову.
— А тебе ничего и не надо было делать.
— Я любил тебя, а ты была несчастлива.
— Откуда ты знаешь, что я была несчастлива?
— Я видел тебя, когда ехал к Треверам. Ты сидела у окна в поезде, который отправлялся в Лондон как раз в тот момент, когда мой поезд прибывал па станцию. Тогда я и понял, что в твоей жизни мало счастья.
Да, она действительно была очень несчастлива тогда.
Она согласилась выйти замуж за Элана не потому, что он был нужен ей, а потому, что она нужна была ему. Но для счастья этого было мало. Отступать было поздно. Оставалось только смириться со своей участью…
Джеймс ждал, что она что-то скажет. Но она молчала, и он продолжил свой рассказ.
— Я ничего не мог сделать. Если бы я был уверен, что он даст тебе счастье, я бы смирился. Но я знал, что этому не бывать. Том Тревер был прав: Элан разбил бы твое сердце. Я знал его достаточно, чтобы понять, что он не достоин даже находиться в одной комнате с тобой, тем более — жениться на тебе. Я был в отчаянии. И тут кое-что произошло.
У Кармоны перехватило дыхание, она повернула к нему голову. Губы ее приоткрылись, глаза заблестели. Наконец-то, именно это ее и интересовало, она хотела узнать подробности торга.
Джеймс удивился перемене в ней, но не подал виду и продолжал говорить так же спокойно:
— Меня пригласил на обед некий Эдварде, хотел познакомить со своей женой. Когда я приехал к ним, то оказалось, что там собралось порядочно народу, и решено было отправиться в один злачный ночной клуб Я не любитель подобных заведений, и мне не хотелось ехать, но отказаться было неудобно. Мы не пробыли там и получаса, как вдруг с шумной компанией появился Филд. Они были уже изрядно пьяны. После того как Филд споткнулся и уронил свою партнершу, он больше уже не танцевал и принялся философствовать.
Джеймсу было трудно говорить на эту тему, он готов был воспользоваться любым предлогом, лишь бы прекратить этот разговор. Но он не имел право оставить Кармону в неведении. Она должна знать все детали их общего дела.
Ей надо услышать, что он никогда не хотел ее обидеть, что всегда желал ей только добра.
Она подняла на него взгляд и сказала:
— Продолжай.
— Филд говорил о том, как ему не везет в жизни. Без денег добиться ничего нельзя, а их у него никогда не было.
И теперь ему ничего не остается, кроме брачных уз, и все ради каких-то жалких нескольких сот фунтов. Не стану тебе пересказывать все, что он говорил. Это было в том же духе.
Я пересел к его столику. «Я слышал, ты на днях женишься», — сказал я. «Да, к несчастью, — ответил он. — Надо как-то жить, а я без гроша в кармане». — «А что, если бы тебе предложили солидную сумму, с тем чтобы ты попробовал начать новую жизнь где-нибудь, скажем, в Южной Америке? — спросил я. — Что бы ты на это сказал?» Он пожелал узнать, что я называю солидной суммой. Я назвал ее. Он, кажется, сразу протрезвел, уставился на меня и воскликнул: «Ты шутишь!» — «Послушай, ты сейчас пьян. В таком состоянии говорить с тобой о деле нельзя. Если ты согласен поехать ко мне домой и сунуть голову в ведро с холодной водой, мы могли бы поговорить», — сказал я ему.
Кармона не моргая смотрела ему в глаза и молчала.
— Примерно так все и было, — продолжал Джеймс. — Мы приехали ко мне. Я сварил ему крепкий кофе. Когда мы заключали сделку, он был совершенно трезв. Так что он все прекрасно понимал. Англия становилась для него неудобным местом, а Южная Америка его вполне устраивала. Он совершенно откровенно признался, что от твоих денег ему будет мало проку, потому что все состояние принадлежит тебе и твоим будущим детям. Вот если бы у него был капитал, он бы сумел добиться многого. Мы встретились с ним на следующий день и обговорили все детали. Я оплачивал его билет и все расходы, а основную сумму он получал по прибытии в Рио. С тобой он не должен был встречаться, а только написать тебе и сказать правду — что он далеко не тот человек, который тебе нужен, и что без него ты будешь счастливее.
Джеймс протянул к ней руку, но Кармона отшатнулась.
— Я была в церкви… в подвенечном платье… А он не пришел.
— Да. Я не хотел, чтобы так все получилось.
Странно, но, несмотря на пережитый шок, боль и кипевшее в ней негодование, она инстинктивно тянулась к Джеймсу, зная, что именно в нем найдет опору. Это чувство и побудило ее выйти за него замуж. Рядом с Джеймсом боль и унижение смягчались и утихали. Поэтому, когда он сделал ей предложение, она сразу приняла его.
Помолчав, Джеймс спросил:
— Тебе все еще тяжело?
Она жалобно взглянула на него:
— Я слишком много потратила сил просто так. Мне казалось, что я нужна ему. Знала, что это будет не просто, но надеялась, что сумею справиться. Потом я стала сомневаться, что сумею. Мне приходилось заставлять себя поддерживать наши отношения. И когда я приехала в церковь, а он не явился… Это было… не знаю даже, как сказать…
— Ты так старалась, а оказалось, что твоя жертва никому не нужна. Я правильно тебя понял?
Кармона кивнула:
— Теперь я знаю, ему нужны были только деньги… а их мало… — Голос ее становился все тише, и последнее слово она прошептала так тихо, что о нем можно было только догадываться.
Джеймс наклонился и взял ее руки в свои. Она не сопротивлялась, а вцепилась в его руку, как в спасительную соломинку. Когда он попытался разжать ее пальцы, чтобы обнять ее, она не отпустила его рук.
— Кармона… дорогая!
— Нет, Джеймс… пожалуйста…
Он не стал настаивать.
По ее лицу бежали слезы. Ей понадобился платок, и она убрала свои руки.
Глава 13

Кармоне хотелось только одного — уснуть. Этот день отнял у нее все силы. Ничего кроме усталости она не чувствовала. И все же в этой усталости был покой. Будто она вернулась домой после долгого путешествия, будто своими слезами она смыла всю боль, гнев, унижение прошлого.
Она глубоко вздохнула, вытерла слезы, и, положив голову на подушку, тотчас провалилась в глубокий сон.
Джеймс погасил свет в гардеробной и выглянул в окно.
Перед ним открылась та же картина, что из окна гостиной, — темная вода, звездное небо, однако среди застывших фигур, которыми дядя Октавиус наводнил свой сад, Джеймс уловил движение. Приглядевшись, он заметил высокую фигуру, которая двигалась по дорожке, ведущей к обрыву. Трудно было представить, что кто-то из обитателей дома вышел в такую пору прогуляться. Хотя у Пеппи Мейбори вполне могла родиться подобная идея. Но нет, одна она не решилась бы выйти. Джеймс вспомнил, как Пеппи отказалась пойти на террасу, сказав, что ночной сад пугает ее. Это не могут быть Треверы или Эстер Филд.
Неужели по его саду гуляет тот, кому здесь нет места? Одна мысль, что это может быть Элан Филд, привела Джеймса в ярость.
Он решил спуститься в сад. Если кто-то вышел из дома, входная дверь должна быть открыта.
Джеймс заглянул в спальню. Кармона спала. Верхний свет был потушен, но комната освещалась мягким лучом настольной лампы, стоявшей с его стороны кровати. Кармона лежала, отвернувшись от света. Джеймс закрыл дверь, надел ботинки и плащ, взял фонарь и вышел на лестничную площадку. Часы пробили четверть первого.
Спустившись в гостиную, он сразу обнаружил то, что искал. Дверь, которую он сам запирал, рассказывая Тому Треверу о Бистонах, была немного приоткрыта. Значит, кто-то из их гостей бродит по саду. Джеймс потушил фонарь, толкнул дверь и пошел к тропинке, ведущей к обрыву.
Скоро проснулась и Кармона. Ее разбудил топот. К дому кто-то бежал. Она открыла глаза. Окна по обе стороны туалетного столика при свете лампы казались темными.
Шум становился отчетливее. Этот кто-то торопился, спотыкался, всхлипывал. Она решила посмотреть, но так, чтобы с улицы ее не было видно. Для этого надо было потушить лампу. Отбросив простыню и тонкое одеяло, Кармона встала и погасила лампу. Окна сразу посветлели, она подошла к ближайшему из них и выглянула. Кто-то пробежал по террасе и исчез из виду. С легким стуком стеклянная дверь внизу захлопнулась. Кармона еще не совсем проснулась. Она подумала о Джеймсе. Но это были не его шаги. Более легкие, скорее всего, женские. «Но где же Джеймс?» — встревоженно подумала она. Кармона не знала, сколько прошло времени с тех пор, как она легла спать.
Но наверняка достаточно, чтобы раздеться и лечь.
Кармона прошла в гардеробную и зажгла свет. Одежда Джеймса была свалена на кресле. Рядом лежал халат.
Но плаща, висевшего за дверью, не было, исчез и фонарь, лежавший на туалетном столике возле зеркала.
Кармона вернулась в спальню, подошла к двери и открыла ее. На миг ей показалось, что она еще не проснулась. Атмосфера нереальности господствовала в доме: сквозняк, наверху лестницы горит неяркая лампочка, бормочут часы. Шаги, которые она слышала в саду, теперь доносились из холла. Но были уже неторопливы. Кто-то медленно, тяжело передвигая ноги, приближался к лестнице, а потом остановился, словно не в силах продолжать путь.
Кармона ждала в дверях. Ей было прохладно в тонкой ночной рубашке. Шаги послышались снова. Кто-то поднимался по лестнице, останавливаясь на каждой ступеньке. Наконец Кармона увидела свою подругу.
Пеппи, ухватившись за перила, остановилась на лестнице, будто эта последняя ступенька, которую она одолела, отняла у нее последние силы. Правой рукой она держалась за перила, левая плетью повисла вдоль тела. Лицо ее было мертвенно-бледным. А белоснежное платье залито кровью. Кармона стояла оцепенев, она не могла оторвать глаз от зловеще-красного пятна.
Глава 14

Пеппи повисла на перилах, тяжело и часто дыша. Потом вдруг, будто пловец, сделала рывок и, спотыкаясь, побрела к своей комнате. Дверь была закрыта. Она протянула руку, нащупывая и не находя ручку.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27