..
Ты не хочешь? Но почему, Арнолд, — ведь это его только порадует… А-а, понимаю! Но не думаю, чтобы у тебя были шансы получить еще… Ты не должен так говорить, Арнолд!
Люшес вовсе не скуп. Не будь он бережливым, вряд ли у него было бы столько денег. Как бы то ни было, он согласился, чтобы ты пожил в «Мирфилдсе». Я поселю тебя в комнате Артура… Почему? Потому что дом переполнен.
Гости, приехавшие на уикэнд, кажется, собираются задержаться. Дэвид Морей хочет писать портрет Мойры, а у Салли Фостер отпуск — женщина, у которой она работает, позвонила ей и сказала, что едет на неделю в Париж и что Салли может располагать своим временем… Нет, Салли ничего не рассказывала, но она говорила по телефону в холле, а Люшес слышал, как она сказала: «Значит, я вам не буду нужна всю неделю», и предложил ей остаться. Так что не знаю, сколько комнат будет занято и на какой срок. К тому же приходится думать о простынях и полотенцах, которые прямо горят… Мужчинам это и в голову не приходит, и Люшесу в том числе, хотя он уже давно вдовец…
В этом месте Арнолд Брей прекратил попытки вставить слово и повесил трубку.
Глава 26

В воскресенье утром мисс Силвер посетила местную церковь. К ее удовольствию, компанию ей составили мистер Беллингдон и миссис Скотт, причем у Аннабел оказался очень красивый голос. Мисс Силвер нравились маленькие сельские церквушки, словно выросшие из деревенской почвы, — живая память об ушедшем. Внутри этой церкви находилось пышное надгробие ныне угасшего рода Мирфилдов — настенный рельеф, изображающий сэра Лукаса де Мирфилда и его жены Филиппы, преклонивших колена лицом друг к другу — он в доспехах, она в одеянии монахини. Позади сэра Лукаса стояли, склонив голову и молитвенно сложив руки, пятеро мальчиков, а позади его супруги — пятеро девочек. Казалось странным, что столь плодовитое семейство вымерло полностью, но мисс Силвер уже давно обратила внимание на этот причудливый феномен — большие семьи в следующем поколении резко уменьшаются или исчезают вовсе. К тому же с тех пор, как Лукас и Филиппа произвели на свет десятерых детей, успело смениться множество поколений. Мисс Силвер слышала, что последняя из Мирфилдов, которую тоже звали Филиппа, умерла глубокой старухой во время Первой мировой войны. Отбросив эти мысли как неподобающие, она постаралась думать о вещах более возвышенного свойства.
Женщина средних лет в шляпе, напоминающей ту, которая красовалась на голове у самой мисс Силвер, играла на органе прелюд, явно находящийся за пределами ее исполнительских возможностей. Куцая занавеска, на которой не хватало кольца, позволяла время от времени видеть в профиль ее лицо, красное от напряжения. Наконец музыка смолкла, Аннабел Скотт расслабилась, а старик священник с мягким, но звучным голосом объявил тему утренней проповеди:
— «И когда беззаконник обратился от беззакония своего и стал творить суд и правду, он будет за то жив».
Мисс Силвер подумала, что всегда есть время вернуться и раскаяться.
Остальные в церковь не пошли. Впрочем, Салли собиралась пойти, но, когда Мойра посмотрела на нее и сказала: «Ты, наверное, пойдешь в церковь», что-то заставило ее ответить «нет», а потом отступать было уже поздно. Вообще-то, пойти было можно — Мойра и Дэвид с утра куда-то исчезли, а Уилфрид увивался вокруг нее, как назойливая муха. Когда Салли сказала ему это, он явно остался доволен.
В течение дня не происходило ровным счетом ничего, только бесконечно нарастало раздражение и скука. Если с утра Саллли себе не понравилась, то к вечеру она уже видеть себя не могла. Дэвида все не было, Мойра тоже куда-то пропала. Мисс Брей выглядела так, словно проплакала несколько часов. Ее брат Арнолд прибыл перед ленчем на велосипеде с чемоданом. Салли, которой уже приходилось с ним встречаться, не надеялась, что он внесет в атмосферу хоть какое-то оживление. Хватало и одной мисс Брей, а Арнолд, увы, походил на свою сестру не только неопределенно русой мастью, но и речью, где словно не было ни начала, ни конца. Конечно имелись и различия: в облике Элейн, к ее чести, не было ничего скользкого — в отличие от братца. К счастью, Арнолд почти сразу же удалился в свою комнату — Элейн объяснила, что ему нужен отдых.
Салли не знала, куда себя деть. Мисс Силвер беседовала с Элейн. Люшес и Аннабел уехали куда-то на машине.
Уилфрид продолжал липнуть к ней, — хотелось его прибить. Если бы он молчал, его еще можно было бы вытерпеть. Но молчать Уилфрид не умел.
— Давай смешаем наши слезы, дорогая. Нас обоих бросили: тебя — Дэвид, а меня — Мойра. Все мои надежды на двадцать тысяч фунтов в год отправились коту под хвост! Давай же поплачем друг у друга на плече!
— Плачь на здоровье, — неосторожно ответила Салли, — но с чего ты взял, что и мне хочется плакать?
— У меня чуткая натура. Малейшую боль, которую испытывает объект моей любви, я ощущаю, как свою собственную.
— А мне казалось, что объект твоей любви — Мойра.
— — Дорогая, я никогда этого не говорил. Боль, которую испытываешь при потере двадцати тысяч в год, совсем другого свойства — куда более земного. Разве я скрывал от тебя мое корыстолюбие?
— Нет. Тебе было бы нелегко это сделать.
Уилфрид послал ей воздушный поцелуй.
— Ты не знаешь, на что я способен, если постараюсь.
— Завтра я уеду с первым же поездом! — сердито сказала Салли. — Не знаю, почему я согласилась остаться!
— Это очевидно, дорогая, — ты хотела присмотреть за Дэвидом. Полагаю, тебе известно, что он поехал в город за своими причиндалами для живописи?
Это даже не приходило ей в голову.
— Правда?
Уилфрид кивнул.
— Чтобы утречком на свежую голову начать писать Медузу. Вероятно, это идея Мойры — позировать в Северной сторожке. Там уютно и можно уединиться — сторожка пустует много лет, но Люшес позволил покойному Ходжесу — кстати, неплохому художнику — устроить при ней студию с северным освещением. Как видишь, в мышеловке имеется сыр. — Его глаза злорадно блеснули.
— Разве это мышеловка? — спросила Салли, вновь позабыв об осторожности.
Уилфрид поднял брови.
— Дорогая, не будь ребенком!
Салли с ненавистью посмотрела на него и выбежала из комнаты.
Этого тоже не следовало делать. Двадцать два года Салли Фостер мирно уживалась сама с собой, но сейчас впервые в жизни она не находила для себя доброго слова. У нее нет ни гордости, ни чувства собственного достоинства. Так себя выдать — да еще Уилфриду! А самое главное — ее-то почему это волнует? Если Дэвид собирается завести грязную интрижку с Мойрой, то это их дело. Как говорится, совет да любовь!
Но Салли была не в состоянии сохранять безразличие, если бы даже захотела. Мойра — сущая змея, а змеиный яд опасен. Мысль о том, что Дэвиду могут причинить боль, была для Салли мучительной. Выглянув из окна своей комнаты, она увидела, что небо покрыто черными тучами.
Салли повязала голову косынкой. Ей хотелось поскорее выйти на воздух, вон из этого дома — и будь что будет, пусть ливень промочит ее до нитки, пусть разразится гроза или буря — ей все равно. Главное — выскользнуть из дому незаметно. Салли вышла через боковую дверь, по тропинке выбралась сквозь кустарник на подъездную аллею и сразу почувствовала душевный подъем. Ощущение бегства приятно щекотало нервы.
Но это была не та аллея, которая вела в деревню. Что ж, тем лучше — здесь она вряд ли кого-нибудь встретит.
«Эта аллея ведет к Северной сторожке», — подсказал ей внутренний голос. «Но я ведь этого не знаю», — мысленно возразила она. «Не знаешь, но надеешься», — отозвался голос.
Куда бы ни вела эта аллея, по ней ходили явно реже, чем по другой. Ветви деревьев по обеим сторонам почти смыкались наверху, а живая изгородь вдоль обочины разрослась и одичала. Раньше, до войны, в «Мирфилдсе» было пять садовников, но сейчас остались только Доналд — старик, ни шатко ни валко ковыряющийся в оранжереях — и два парня, со дня на день ожидавшие призыва на военную службу. Дорога становилась все уже, а кусты все гуще.
Впереди появилась калитка, а справа от нее виднелась сторожка, почти полностью скрытая деревьями. Конечно Салли не знала, что это именно Северная сторожка, но у нее не было в этом сомнений. Толкнув скрипучую калитку, она прошла по заросшей мхом тропинке к двери. По обе ее стороны находилось по окну, но ставни были закрыты.
Каменные ступени крыльца тоже были скользкими от мха.
Если сторожка пустовала много лет, как говорил Уилфрид, то ее, возможно, убирали в последний раз еще до войны. Под деревьями было совсем темно. Салли протянула руку к ржавому дверному молотку.
Внезапно полыхнула молния, за которой последовал удар грома. Почти в тот же момент хлынул такой ливень, что козырек над дверью, под которым стояла Салли, едва ли мог защитить. Она прижалась к двери, и та неожиданно подалась. Внутри была кромешная тьма. Впрочем, если сторожка в самом деле пустовала, то зажечь в ней свет было некому. При очередной вспышке молнии Салли разглядела узкий коридор с дверями на обе стороны и еще одной дверью в торце. Пол покрывал стертый линолеум. Все двери были закрыты. Шагнув в коридор, Салли снова оказалась в темноте.
Если это Северная сторожка и она пустует, то почему входную дверь оставили открытой? Салли собралась был" окликнуть — есть тут кто-нибудь! — но молния сверкнула в третий, раз, и дверь в конце коридора медленно открылась.
Глава 27

Снова загрохотал гром. Двери не открываются сами, собой, подумала Салли. Значит, в сторожке кто-то есть.
Молния вспыхнула опять, и на мгновение стало светло как днем. Салли увидела идущего ей навстречу Дэвида Морея, который сердито хмурился, глядя на нее. «Он так смотрит, словно ненавидит меня!» — мелькнуло в голове у Салли.
Подойдя к ней, Дэвид громко спросил, стараясь перекричать рев бури:
— Что ты здесь делаешь?
Он положил руки на плечи Салли и склонялся к ее уху, иначе бы она его не услышала. Дождь колотил по крыше у них над головами. Они стояли совсем близко друг от друга, но их разделял гнев.
— На улице гроза, — сердито отозвалась Салли. — Очевидно, ты ее не заметил.
Молния снова озарила коридор голубым сполохом. Дэвид протянул руку поверх плеча Салли и закрыл входную дверь, потом взял ее за руку и повел по коридору. Она слышала обрывки его фразы — насчет того, что он пока еще не оглох.
— Раз уж ты пришла, взгляни, что здесь творится. Не знаю, что мне с этим делать.
Они вошли в комнату, откуда только что вышел Дэвид.
Это оказалась кухня. Здесь было достаточно света, чтобы разглядеть деревянный стол, пару стульев и плиту. В дальнем углу стоял посудный шкаф, а пол также был, покрыт линолеумом. Следующая вспышка молнии была не такой яркой, и гром прозвучал тише. К кухне примыкала крошечная буфетная с дверью на улицу. Оттуда дорожка, по каменным плиткам которой барабанил дождь, вела к большому темному строению — очевидно, студии, сооруженной покойным Ходжесом. Дэвид снова взял Салли за руку.
Поняв, что он собирается вывести ее под дождь, она крикнула, перекрывая шум:
— Нет, Дэвид!
По-видимому, его голос звучал громче, так как Салли четко расслышала, как он переспросил:
— Что?
— Я… не… выйду… под… дождь, — заявила Салли, делая большие промежутки между словами.
На сей раз Дэвид, очевидно, понял, так как он наклонился к ее уху и крикнул.
— Тут всего несколько шагов! Пошли!
Обняв Салли за талию, он приподнял ее и быстро перенес по дорожке в открытую дверь напротив.
— Ну, вот и все! — Дэвид опустил Салли на пол. — Здесь опять сухо.
— Но я промокла!
— Не может быть — ты пробыла под дождем одну секунду. Не понимаю, почему ты не взяла плащ.
— Я не знала, что будет гроза.
Он задумчиво посмотрел на нее.
— Как ты вообще здесь оказалась? Ты ведь не могла знать, что я приду сюда.
— Конечно не могла!
Ливень ослабел, а может быть, крыша тут не так гремела. Во всяком случае, слышно тут было куда лучше.
— Не могла, потому что я сам этого не знал, — сказал Дэвид, не замечая возмущения в голосе Салли. — Мне показалось, что разумнее будет сразу принести сюда все вещи, поэтому я вышел из автобуса на углу. Но теперь я не уверен, что из этого будет толк.
— Почему? — спросила Салли.
Они плохо видели друг друга, хоти здесь было не так темно, как в сторожке. На фоне двух огромных окон их фигуры казались тенями — тень Дэвида, тень Салли. Ей, впрочем, не нужен был свет, чтобы понять, что Дэвид опять хмурится.
— Как тебе сказать… Освещение и правда хорошее…
— Дорогой, да здесь же темно, как в подполе! — не удержалась Салли.
— Это сейчас, — объяснил Дэвид. — Естественно, я приходил сюда утром.
— Еще бы! Вместе с Мойрой?
— Почему бы и нет?
— Ты собираешься писать ее здесь, не так ли?
— Даже не знаю, — уныло проговорил Дэвид.
— Не знаешь, будешь ли ты писать ее портрет?
— Конечно буду! — сердито отозвался он. — Но не знаю, стоит ли делать это здесь. Место… немного отдаленное.
Салли злорадно подумала, что Дэвид осведомлен о мышеловке из метафоры Уилфрида. Возможно, ему хотелось сыру, но шотландская осторожность брала свое.
— Но, дорогой, разве ты не этого хотел? — промурлыкала она. — Сюда никто не будет заходить, чтобы взглянуть, как у тебя продвигаются дела с… с Медузой. Что еще тебе нужно?
Дэвид стиснул ее запястье.
— Прекрати!
— Прекратить что? — спросила Салли.
— Твои намеки! Как будто я только того и хочу, чтобы остаться наедине с этой чертовой куклой! Не надо мне этого! Я хочу только написать картину, и написать хорошо, черт меня дери! И ты будешь при этом присутствовать!
— Это еще зачем?
— Ты будешь приходить на все сеансы и следить, чтобы Мойра не откалывала свои номера.
— Дуэньи вышли из моды, дорогой! — засмеялась Салли. — Кроме того, я не гожусь на эту роль. Могу себе представить чувства Мойры!
Дэвид еще сильнее сжал ее запястье.
— Тебе очень важны ее чувства?
— А тебе? — усмехнулась Салли.
Дэвид отбросил ее руку с такой яростью, что она вскрикнула.
— В чем дело?
— Ты мне чуть запястье не сломал!
— Не смей так говорить. Тебе хорошо известно…
Он умолк.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26