Назвался Лузиньяком.
— А, — вяло улыбнулся Холомков. — Что ему надо?
— Уверяет, что вы его благодетель, что он явился за обещанным вспомоществованием.
— Да, что-то такое я говорил, — признался Холомков, — но содержать его не собирался. Впрочем, пусть войдет.
Через две минуты бордовая бархатная портьера вновь отодвинулась, и перед Холомковым предстала сухопарая фигура в поношенной мятой шинелишке. Голова посетителя поверх шапки была обмотана серым платком, из-под платка по-бабьи выглядывала полоска грязной белой ткани.
— Ваше королевское высочество! — насмешливо приветствовал Бурбона меценат. — Что это с вами?
— Несчастья меня преследуют, — дрожащим голосом ответил Бурбон. — Приходится скрываться от охотников за тайной Орлеанской девственницы. Получил огнестрельное ранение. Нуждаюсь в лечении, а средств нет.
— Погодите, погодите. Присядьте, — великодушно предложил Холомков и попросил официанта принести рюмку водки. Он рассчитывал, что потешные россказни оборванца отвлекут его от неприятных раздумий, и ради этого можно потерпеть и не слишком приятный запах, исходящий от его протеже. — Давайте по порядку. Вы обращались в детективное бюро?
— Да, господин Холомков, ваше давешнее вспомоществование ушло на поимку моих преследователей.
Потомок Бурбонов угнездился на краешке стула и жадно тянул носом, не отводя глаз от аппетитных яств на накрытом белоснежной скатертью столе.
— И они пойманы?
— Увы, еще нет. Но господин Икс устроил в моем логове засаду. А я скрылся пока что в ночлежке.
— Вот оно что! — протянул с интересом Холомков. — И где же вы получили рану? В ночлежке?
— Там-то было все хорошо, — Бурбон опрокинул в себя рюмку водки, принесенную на подносике официантом, — но теперь опасаюсь, что и там нечисто.
Он недоверчиво покосился на портьеру, за которой скрылся официант.
— Вы встретились там с подозрительными личностями? — продолжил свой допрос Илья Михайлович.
— Вовсе нет! Личность, которая ночевала на нарах рядом со мной, была очень приличная. Бывший губернский секретарь. Так он представился. Леонид Арефьев.
— Тоже от кого-то скрывается?
— Не исключено. Переночевали мы с ним без всяких помех и утром отправились подкрепиться, одним ночлежным чаем сыт не будешь. Завернули в трактир, угостил он меня горохом да водкой. Пошли далее. Погрелись у костра. А там уж, чтобы где-то день скоротать, забрались в подвал заброшенного дома. В картишки дулись, Арефьевым замусоленные.
— Это все неинтересно, — перебил его заскучавший Холомков.
— Так я уже заканчиваю, ваше сиятельство. — Бурбон заторопился: — Все было хорошо, пока не заспорили мы о Турции и Японии: у кого более военной силы? Я стоял за Турцию, а Арефьев — за Японию. Может, я чего и не то сказал, но точно знаю, турки сильнее. А Арефьев этот сгоряча выхватил из кармана револьвер, да и выстрелил в меня от обиды.
— Турки ему не нравятся, — Холомков усмехнулся. — Попал?
— Да, ваше сиятельство, попал. Упал я замертво. Очнулся когда — нет моего обидчика, скрылся. А я лежу, кровью обливаюсь, в грязи и темноте. Кое-как выполз, да и побежал вас разыскивать. Спасите меня от гангрены.
— А где рана? — полюбопытствовал Холомков.
Бурбон, скривившись, отвел от щеки бабьи платки — на скуле его обнажилась рваная кровоточащая ссадина.
— В щеку попал. Полный рот крови. Едва отплевался. Снегом остановил. Да и морозец прихватил. Но покорнейше прошу, пожертвуйте средств на излечение. Если доктору не покажусь, скончаюсь.
Холомков побарабанил холеными пальцами по белой скатерти.
— Денег я вам, разумеется, дам. Мне любопытно дальнейшее развитие истории с Орлеанской девственницей.
— А почему вас это интересует? — Бурбон насторожился. — Вы… вы…
— Нет, любезный. Просто меня привлекают все девственницы. В том числе и Жанна д'Арк.
Цинизм в голосе Холомкова не оскорбил слуха Бурбона, но тем не менее хранитель тайны вскипятился:
— При чем здесь Жанна д'Арк? Кто это такая?
— Как кто? — растерялся Холомков. — Разве не ее сожгли на костре?
— На костре сожгли колдунью! — воскликнул горячо Бурбон. — И звали ее Далила!
— Как вам угодно, — холодно сказал Холомков и вынул из портмоне деньги. — Я не собираюсь силой извлекать из вас тайну Орлеанской девственницы!
— Из меня ее извлечь невозможно! — гордо ответил Бурбон. — И стараться не стоит. Она под защитой России. Впрочем, я вам, когда опасность минует, в иносказательной форме, разумеется, поведаю кое-что. Вы удивитесь, не сомневайтесь. Я человек благодарный. Способность быть благодарным — удел сильных. Мы, Бурбоны, принадлежим к племени сильных мира сего.
Высокопарность слога вкупе с суетливыми движениями раненого, прячущего деньги в складки своих немыслимых одежд, вызвали улыбку на устах Холомкова. Настроение значительно улучшилось.
— Мне нравится, любезнейший, ваше чувство достоинства, — благосклонно кивнул он, — и вы достаточно благоразумны, чтобы прислушиваться к моим советам. Вы ведь убедились, что я ваш друг?
— Да, господин Холомков, больше друга на данный момент у меня нет.
— Тогда еще один совет. Обратитесь за врачебной помощью к доктору Коровкину. Он мой старинный знакомец, проживает на Большой Вельможной, недалеко от особняка князя Ордынского. Человек великодушный, гуманный, хороший специалист. Передавайте ему от меня поклон.
— Непременно, господин Холомков, — с достоинством поклонился Бурбон и, пятясь, двинулся к выходу.
Господин Холомков был необыкновенно щедр сегодня, хотя и не соизволил угостить королевского отпрыска, пусть и непрезентабельно одетого, чем-нибудь посущественнее рюмки водки.
Оказавшись на улице, Бурбон уже не очень стремился к доктору. Вид ресторанных яств пробудил в нем чувство голода, и страдалец решил отложить визит к доктору, после которого в кошельке мало что останется от щедрот господина Холомкова. Тем более и рана на щеке не саднила.
После недолгих колебаний Бурбон отправился в трактир «Чарочка», хозяин которого был не столь требователен к внешнему виду посетителей и обслуживал любого, если видел, что у него есть чем расплатиться. Ходили слухи, что его милосердие вызвано тем, что хозяин трактира из попов-расстриг. Впрочем, Бурбона это мало интересовало.
В трактире было тепло и светло, заливисто играла гармонь, аппетитно пахло жареной рыбой и тушеной капустой, никто не обращал внимания на необычный наряд посетителя, и, почувствовав себя в безопасности в малолюдном зальчике, Бурбон, прильнув грудью к краю плохо выскобленной деревянной столешницы, предался чревоугодию. Он расслабился, согрелся, но утренний горох, которым потчевал его негодяй Арефьев, сыграл с организмом злую шутку. Живот начало пучить, и Бурбон вынужден был выяснить у полового, где отхожее место.
Тот указал на ширмочку в конце коридора, за ней находился заветный кабинет. Как ни стремился туда Бурбон, все же, не доходя до поворота, он остановился и замер. Из-за приоткрытых дверей напротив донеслись приглушенные голоса: говорили об Орлеанской девственнице. Бурбон шагнул вперед и затаил дыхание. На диване слева сидели два молодых человека, еще двое, чуть поодаль, склонились над шахматной доской.
— Затягивай потуже, — услышал Бурбон голос сидящего к нему спиной, — надеюсь, обойдется без бешенства.
— Бешеных собак стрелять надо, — ответил дружок в тужурке, — боевое крещение и победа важнее. Не думал, что столько возни потребуется. Теперь у нас руки развязаны.
— Надо дождаться утренних газет, — возразил первый.
— И определить победителя. Ну, что у вас?
Произнесший последнюю фразу повернулся к шахматистам
— Твоя взяла, Фридрих, — услышал Бурбон хриплый голос ссутулившегося брюнета. — Сдаюсь.
— Ты, Юлий, не огорчайся, ведь право выбора за тобой.
— Я выбираю фон Арка, — ответил хриплый.
— Завтра встречаемся у меня, в восемь, — вклинился студент с дивана.
— Вообще-то, о нем мечтал я, — раздался голос с дивана, — он мой земляк. Оренбургского предателя не должен коснуться сумрачный германский гений.
— Мечтать не вредно, — парировал Фридрих, — а фон Арк — моя птичка. В нем действительно есть что-то от Орлеанской девственницы. Хотя она не музицировала, и я не инквизитор.
Бурбон покрылся холодным потом, отпрянул от замочной скважины и на цыпочках прокрался в уборную. Сидел он там до тех пор, пока в дверь не раздался робкий стук полового. Только тогда, жалуясь на скверную работу желудка и причитая, Бурбон покинул убежище и вернулся к столу.
Аппетит у него пропал; он смотрел на тарелку с кулебякой, от которой исходил соблазнительный аромат, и пытался переварить то, что услышал через замочную скважину. Он и не знал до сих пор, что в столице есть человек по фамилии фон Арк. Быть может, еще один претендент на тайну Орлеанской девственницы. Не он ли насылал призраков на квартиру? И не собираются ли его сжечь?
Страшная мысль пришла мосье в голову: юнцы с нерусскими именами, укрывшиеся в задней комнате трактира, охотятся за ним самим, но ступили на ложный след и собираются заняться каким-то фон Арком. Если это так, то возможна краткая передышка.
Бурбон успокоился, кое-как закушал водочку рыбной кулебякой и выскочил на улицу. Он хотел бежать в детективное бюро «Господин Икс», поделиться с сыщиком своими новостями. А заодно выяснить, удалась ли засада, не появлялся ли кто-то из четырех молодцов ночью в убежище Бурбона?
Но детективное бюро «Господин Икс» было далеко, а квартира доктора Коровкина близко. Вдобавок от переживаний развороченная щека заныла, и он снова стал опасаться за свое здоровье. Денег у него еще оставалось достаточно, чтобы оплатить медицинские услуги. Хватало и на то, чтобы смягчить сердце дворника или швейцара, охраняющего дом на Большой Вельможной.
Через полчаса Бурбон стоял на лестничной площадке перед дверью, на которой красовалась медная табличка с выгравированной надписью: «Доктор Коровкин К. К.». Бурбон нерешительно надавил на кнопку электрического звонка.
Время было позднее, и посетитель сразу же понял, что дверь ему открыла не прислуга, а хозяйка, скорее всего родственница доктора.
Брови моложавой, закутанной в уютную шаль дамы поползли вверх.
— С кем имею честь? — спросила она, зорко оглядывая визитера.
— Нуждаюсь во врачебной помощи. Моя фамилия Лузиньяк. Мне рекомендовал обратиться к доктору господин Холомков.
— Не могли бы вы прийти завтра? — предложила дама. — Уже поздний час. Доктор устал и готовится отойти ко сну.
— Завтра? — скорбно переспросил странный пациент. — А как же клятва Гиппократа? Разве можно оставлять на ночь человека с огнестрельным ранением?
— Господи! — дама в шали всплеснула руками. — Простите. — Она отступила в глубь коридора и позвала: — Климушка! Быстрее! Здесь раненый!
За спиной дамы в дальнем конце коридора появился статный мужчина в домашней куртке и мягких брюках, он спешил к позднему пациенту, шлепая задниками тапочек, которые, видимо, вставая с дивана, не успел как следует надеть. Лицо посетителя вытянулось.
— Вот вы где! — с необъяснимой яростью вскричал клиент. — Вам платят деньги за работу! Вы должны сейчас сидеть в засаде! А вы нежитесь в пуховиках? Да еще занимаетесь незаконной врачебной практикой?
— Какая засада? — моложавая дама в шали растерянно ухватила молодого человека в тапочках за рукав. — Этого несчастного направил сюда господин Холомков. У него огнестрельное ранение!
— Я всегда знал, что господин Холомков большой шутник, — нахмурился доктор. — А мне не до шуток. Я только что вернулся из церкви.
— И мне не до шуток! — вскричал раненый. — Моя жизнь в опасности! Я немедленно еду к господину Икс и требую вашего увольнения!
ГЛАВА 23
Казалось, тягостный день никогда не кончится, и неприятности, окружившие семейство Муромцевых, не рассеются подобно внезапно прекратившемуся снежному вихрю. Метель утихла, и Елизавета Викентьевна сочла это хорошим предзнаменованием, чтобы немедленно ехать в церковь спасать Брунгильду из тайных сетей генерала Фанфалькина. Другой точки зрения придерживался профессор, на него черный платяной квадрат с черепом и соколиным пером произвел сильное впечатление. Николай Николаевич полагал, что им послано предупреждение: из дома не выходить, иначе грозит смерть. Косвенно профессора поддержал и доктор Коровкин, он некстати напомнил, что фамилия генерала происходит от немецкого слова «сокол». Клим Кириллович даже высказал бестактное предположение, что респектабельный жених Брунгильды Николаевны может оказаться главарем пугавшей столицу банды. Возможно, генерал Фанфалькин недаром находился в ресторане «Семирамида» во время налета: он-то и руководил бандитами! Ранение, скорее всего, случайность или продуманный ход для алиби. Своими неуместными домыслами он еще сильнее встревожил муромцевскую чету.
— Я не верю, что Бруня попала в лапы каких-то бандитов, — Мура осадила доктора, видимо, все еще тайно влюбленного в ее сестру. — И генерал не похож на преступника. Ваши предположения, Клим Кириллович, слишком фантастичны. Вы совсем потеряли голову.
Смущенный мичман не знал, что предпринять. Мария Николаевна вызывала у него трепетный восторг, именно поэтому он приехал предупредить славную девушку об опасности, грозившей ее сестре. Он готов был действовать немедленно и решительно. В то же время, профессор был старше, умнее, ученее, а мичман привык подчиняться старшим по званию. В конце концов, чувствуя себя виноватым, он предложил поступить следующим образом. Сам он продолжит наблюдение за Басой и его хозяином и следом за ними прибудет в церковь, а остальные отправятся в церковь прямо сейчас.
Профессор промолчал. Ему не нравилось, что в семейные неурядицы замешан неизвестный ему молодой человек. А Мария Николаевна предложение одобрила.
Павел Миронович Тернов, который все еще теребил свой нос, будто ощущал потребность поставить его в нормальное положение, выразил желание вернуться на службу. Он давно мечтал побыстрее улизнуть из квартиры Муромцевых.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28